Антон тоже солнечно разулыбался. И девушки, сияющие по весне, угостили его, а потом, очень несмело, Игоря, известного хирурга-трансплантолога, профессора, испеченными жаворонками.

Пока Лазаревы жевали и благодарили девиц, подошел паренек, такой тоже хороший, крепенький мужичок, чурбачок здоровенький.

Игорь сразу вспомнил кряжонка Гошку и с удовольствием полюбовался друзьями сына. Он всегда с интересом относился к молодым, вырастающим рядом, присматривался к ним, словно взвешивал, проверял, сравнивал – что получится из этих сегодня юных завтра? Что они сделают, что покажут, чем удивят? Удивят по-хорошему…

В лицо ударило солнце. Игорь поискал в кармане темные очки. Точно также оно когда-то ударило в глаза Майе…

Некий алхимик всерьез утверждал, что если законсервировать в земле луч солнца и прождать десять тысяч лет – там будет золото. Золото… Дурак! Хотя его убеждение до сих пор никем не опровергнуто. Понятно почему…

Все неспешно двинулись по весенней улице к музею.

Там, впереди, на краю города, уже потянулись сине-черно-коричневые лесополосы, и на фоне их высился музей – красные корпуса, необычно круглые по краям, прилепившиеся к параллелепипеду в центре. Забавное здание. Музей древнейшей истории Земли на фоне такой же древней природы. Сколько лет этим лесам? Раньше здесь был пригород, теперь Москва… Скоро метро прибежит в Переделкино через Солнцево. И писатели будут ездить на свои дачи голубыми вагонами метро. Хотя у них у всех машины. Все равно дачный поселок потеряет свое назначение. А потом метро помчится в Питер… Размываются расстояния между городами и поселками. И удлиняются между людьми.

«Людей возворачивать надо! Возворачивать надо людей!» – истошно требовала та вчерашняя бабенка…

Мысли прыгали, как воробьи по сухому асфальту.

«А чем хороша Земля? – спросил себя профессор. – Да тем, что вмещает в себя все многообразие космоса. На других планетах есть только кусочек Земли: холод ее полюсов или зной ее тропиков, пустота ее пещер, каменистость ее скал… Все это можно найти в космосе по отдельности, но в единстве – лишь на Земле. А что я тут делаю?» – вдруг тоскливо подумал он.

Он опять вспомнил недавнюю поддатую визитершу. Спровадить ее оказалось делом непростым. Наконец появившаяся Софья Петровна тонко заверещала, как птица-секретарь, и визгливо потребовала, чтобы непрошеная гостья немедленно исчезла.

– И не подумаю! – мрачно заявила бабенка, топнув потрясающей ногой. – Чего выдумала! Мы не договорились ни об чем! Не успели еще, а ты уже прилетела и раскудахталась, ровно клушка над свежим яичком!

Софья Петровна обомлела. Профессор наслаждался. Его отчего-то очень грела вся эта белиберда.

– Соня, – деликатно заметил он, – ведь это ты ее ко мне пустила? Не отпирайся! А зачем?

Секретарша покраснела и смутилась.

– Она! – приговором отбила слово бабенка и вытянула в сторону расстроенной Софьи руку.

Боже, что это была за рука!.. Гостья тоже пригорюнилась, глядя на секретаршу.

– Пустила… Да… Потому как сама несчастная, без мужика мается, век свой бабий в одиночку коротает… Непристроенная баба другую такую же завсегда поймет, тут ты не сомневайся.

– А я и не сомневаюсь, миссис зануда. Я верю, – кивнул профессор. – Соня, в чем дело? Я ведь тебя просил…

– Это впервые, – прошептала раздавленная собственным проступком Соня. – И больше не повторится…

– Ну да, как же! – громогласно возразила скептически настроенная визитерша. – Не повторится!.. Да ежели ты так духи любишь!.. И конфеты, поди, уважаешь… Чего врать-то?

– Я честная гражданка! – внезапно гордо и обиженно вскинула седую голову Соня.

«Глупо, как глупо, – подумал профессор. – Все глупо и бездарно… Почему я не искал Верочку?…»

Софья Петровна в досаде прикусила яркую, подкрашенную малиновым губу.

Помаду съест, равнодушно отметил профессор. А помада нынче недешева. Зато зарплаты у секретарш мизерные. Подарить бы ей ее любимую мазилку, да Восьмое марта уже миновало… Ах, Соня, Соня…

– Папахен, ты о чем задумался? – дернул его за руку сын. – О даме небось? Колись! По весне все задумываются о дамах, верно?

И он подмигнул подружкам.

Девчушки застенчиво и тактично потупили глазки, осененные чересчур черными и длинными от краски ресницами. Чурбачок удивился.

– Наглец, – пробурчал профессор.

– Ага! – весело согласился с ним Антон. – Такой наглец, что прямо а-бал-деть можно!

Купили билеты, и все поднялись по длинным, пологим ступенькам. За перилами высились огромные, прямо до потолка, совсем как настоящие, скалы. Вверху и внизу превосходная система зеркал создавала иллюзию, будто посетители стоят среди глубокого ущелья, уходящего над и под ними в толщи первозданной Земли, со всеми ее изломами и геологическими пластами, асфальтовыми озерами на дне.

– Вот это панорама! Нехило! – в восторге крикнул Антон. – А-бал-деть можно!

Девчушки согласно закивали. У одной оказалась голая спинка, привычно открывшаяся между джинсами и куцей, по моде кофтенкой. Профессор осмотрел девиц не без иронии. Значит, они уже обалдевшие. И он тоже…

Верочка…

Ему вдруг показалось, что вот она – прошла мимо, совсем рядом. Только руку протяни… «И это уже не впервые, – грустно подумал Игорь. – Мне она мерещилась за последние несколько дней раз пятнадцать, не меньше…» В психиатрии это называется синдромом Капгра, вспомнил профессор. Ну да, именно так… Когда чужие люди вдруг начинают казаться близкими и хорошо знакомыми, когда среди незнакомых лиц ты без конца находишь родные тебе… А-бал-деть можно, как говорит Антон.

Все двинулись в самый большой зал, где забили стрелку с героем дня – экскурсоводом. Над ними под потолком висел теперь длинный, почти на весь зал, скелет ихтиозавра.

– Ух ты! – восхитился Антон. – Это же получается – от рыбы! И от такой большой рыбы!

– Да! – хитро улыбнулся ему Лазарев-старший. – Пива, видать, для нее понадобилось много. Пока съели да выпили…

Сын фыркнул, а девицы глянули удивленно, почти собираясь рулить в сторону от странного профессора. Но передумали. Слава – вещь приманчивая.

Игорь задумался. Слава… На его профессорский взгляд, на свете существовали три злейших врага человека – праздность, богатство и слава. Особенно опасными они становились для молодых, неопытных, глупых. В зрелом возрасте – немного проще, этим злодеям уже можно сопротивляться и с ними легче справиться.

Ну да, он известен многим, профессор Игорь Васильевич Лазарев. Его работами по трансплантации органов пользуются во всем мире. Ну и что? Стал он от этого счастливее, спокойнее, гармоничнее? Да ни на одну минуту! Вот в чем вопрос…

Ве-роч-ка… Три слога и вся жизнь…

Зачем, для чего он тогда отпустил ее? Почему потерял? Был ли он счастлив без нее хотя бы день, час, минуту? Да нет, никогда! Ни одного мгновения!

Почему он не дорожил ею, не ценил ее, не держался за нее, как за свое единственное спасение, за свое главное богатство в жизни?… Почему?!

– Папахен! – дернул его за руку сын. – Опять ты замечтался! Смотри, плохо твое дело!

И захохотал. Наглец…

Голая Спинка вдруг вытащила из сумочки, висевшей у пояса, двух улиток и посадила их себе на согнутую руку. Улитки выпустили рожки и неторопливо поползли вперед, к длинным девичьим пальчикам. Чурбачок засмеялся.

– Рогатики! – нежно позвал Антон.

Голая Спинка вновь засияла, такая весенняя девушка…

Куда делась Верочка? – спросил себя профессор. Казалось, что этот вопрос стал самым главным, основным в его жизни. А-бал-деть можно!

А люди уже столпились под этим висящим скелетом ихтиозавра. О, сколько сразу набежало народу! Словно на зрелище автокатастрофы.

Появился экскурсовод, о котором упоминал сын. Среднего роста. Безмятежные глаза, направленные немного внутрь, умные, пристальные, но слегка подуставшие. Рыжеватая аккуратная борода. Голос тихий, но четкий, слышный хорошо. В руке – какие-то книги.