– Федьку назад хочу возвернуть! Федьку! – настойчиво орала молодуха.

– Да мало ли кто чего хочет! – не выдержал и взорвался в ответ профессор. – Я тоже много чего хочу! Свои требования надо сдерживать и вообще держать себя в руках, миссис настойчивость!

– А зачем? – спросила плакальщица.

Ее простой вопрос опять завел профессора в тупик. Действительно, зачем? Зачем всю жизнь держать себя в руках, а не просто жить, спокойно и радостно?

– Людей возворачивать надо! Возворачивать надо людей! – кричала бабенка и топала прекрасными ногами. – Если ты можешь, их надо возворачивать! Понимаешь, ученый?! Тупой ты! Порой ведь без одного человека – никак! Так вот и вер-тай их назад, если можешь!

«А что я могу? – печально подумал профессор. – Ни-че-го… Для чего я прожил эту жизнь? Ради этого короткого слова в три слога? Ве-роч-ка… Тоже три слога… Но сколько в них всего спрятано…»

За стеклопакетом неслышно буйствовал и шумел яркий мир. Солнце нехотя потянулось к закату…

Они были друзьями с первого курса – Игорь Лазарев и Гоша Сазонов. Какие планы тогда строились, какие мысли вынашивались! И все казалось легко и запросто осуществимым. А когда человеку так кажется, у него именно так и получается, все складывается в четкую и ясную картинку цветного фильма. В то светлое время приятели жили уверенно и безмятежно. И об их великом – путёвом! именно путёвом! – будущем часто твердил Гоша – товарищ незаурядного оптимизма и жизнестойкости. Его умению шагать вперед – и только вперед! – не останавливаясь, не оборачиваясь, не рефлексируя, не смущаясь ни поворотами, ни хитросплетениями жизненных закоулков, ни заборами на дороге – завидовали многие. Перемахнуть через ограды – и снова только вперед!

Познакомились они, свеженькие студенты-медики, на первом курсе, в сентябре, абсолютно случайно.

К Игорю подошел плотный широколицый незнакомый парень и неожиданно попросил:

– Слушай, вдарь меня посильнее по башке! Игорь изумился:

– Чего?!

– Да вот, понимаешь, с лекций очень нужно сбежать. Дай мне по голове, чтобы заболела – будет повод! Ты, я смотрю, мужик здоровый.

– Опля! А уйти просто так ты не можешь? – хмыкнул Игорь. – Без повода? Или соври, что башка и так уже болит. Кто проверит?

Парень глянул на Игоря с тоской в ясном зеленом взоре.

– Не могу, понимаешь… Совершенно не умею врать. Совесть не позволяет. Иначе она меня загрызет. Такая дама с характером.

– О-ля-ля… – ошеломленно прошептал Игорь.

Он впервые в жизни встречал столь высокую степень честности.

– Ладно… Раз так просишь… А куда пойдем? Бить при всех я тебя не буду, сам понимаешь.

И тут парень все-таки сдрейфил.

– Не-е, знаешь, я передумал, не надо. Чересчур ты могучий малый. Силушка у тебя, даже навскидку, богатыр-р-рская. Как заедешь!.. Так и сотрясение мозга схлопотать можно.

И он пошел к дверям аудитории. Видно, уйти ему и впрямь было остро необходимо. Но у самого выхода остановился и оглянулся.

– Меня Гошей зовут. Будем знакомы! – махнул рукой и исчез.

На следующее утро он шлепнулся рядом с Лазаревым на скамью в аудитории.

– Как вчерашний побег? – с любопытством спросил Игорь.

Новый приятель вздохнул:

– Все зря… Она не пришла.

Игорь взглянул на него с нарастающим интересом:

– Влюблен?

– Кто? Я?

– Ну не я же…

Гоша снова тяжко вздохнул:

– Сам не пойму… Когда я ее не вижу, просто делать ничего не могу, только и думаю: лишь бы ее повидать! А вот как мы с ней опять сбежимся на свиданку, так сразу хочется навсегда прекратить наши встречи…

– Опля… Надо же… – удивился Игорь. – Какой-то странный расклад событий… Не находишь?

– Еще как нахожу! Очень странный… Мы, как увидимся, моментально ссориться начинаем. Настоящий тупизм! По любому вопросу у нас оказываются разные мнения. Даже о погоде. Она ветер ненавидит, у нее от него голова болит, а я его обожаю. Для меня ветреный день – самый кайф!

– Тогда вам действительно лучше расстаться, – серьезно заявил Лазарев. – Ничего хорошего вас вместе не ждет.

– Я тоже так думаю, – печально пробубнил Гоша. – Только без нее мне жизнь не в жизнь…

«Ну и оригинальный фрукт мне попался! Диковинка!» – подумал Игорь. И внимательно оглядел нового знакомого. Внешность у диковинки была мало романтическая: простоватый патлатый кряжонок лет восемнадцати. На щеках – неистребимые отметины-оспины недавних прыщей юности, ее частых и чересчур верных спутников.

– И как это все одно с другим увязать? – грустно спросил Гоша. – Тупизм…

– Задача, – в тон ему вздохнул Лазарев. И помочь хочется этому экзотическому типу, да как?

Проблема между тем не стоит выеденного яйца. Разве нельзя найти простую сменку?

– А другие мне в голову не лезут, – обреченно сообщил прочитавший его мысли Гоша. – Я их просто не вижу, как слепой. Она незаменяема. Вот беда-то…

Да, беда, подумал Игорь.

Хотя в сравнении с этим немного смешным несчастьем его собственное казалось куда страшнее, словно резко оттенялось на чужом фоне…

Окончание школы стало для Игоря не просто рубежом, как для всех, а корявой, кривой вехой, за которой на него обрушилась всей своей тяжестью и злобой новая, совсем другая жизнь. И зачем она ему понадобилась, такая?

Он шел на золотую медаль. Школа носилась с Лазаревым как со своей надеждой, со своей славой, великим будущим, которое, в свою очередь, прочили и ему. Мать временами задыхалась от гордости, а Игорь смущался, отмахивался от назойливых восторгов и славословий и жил в одиночку, наособицу. Учителя вечно ставили его всем в пример, говорили о нем с фальшивым придыханием, умиленными голосами, чересчур часто и торжественно произносили его фамилию, а потому одноклассники и вообще вся параллель дружно Игоря ненавидели и обходили стороной. Хотя девчонки порой начинали ластиться и липнуть, Лазарев каждый раз вежливо, но твердо их отваживал.

Он жил пока целомудренно, и делал это вполне сознательно. Наверное, его поведение казалось диким многим его сверстникам, познающим все земные сомнительные радости слишком рано, стремительно пресыщаясь от неразборчивой псевдолюбви, уставая и болея нравственно и физически. Хвастливые рассказы одноклассников об их мимолетных интрижках внушали Игорю чувство страха, смешанного с отвращением.

Для выпускного сочинения он выбрал тему «Мой любимый литературный герой». И написал об Обломове.

Игорь действительно любил трогательного, жалкого, робкого Илью Ильича, с его безукоризненной честностью, верностью, с его хрустальным, золотым сердцем, как говорил о нем единственный лучший друг Штольц. Илья Ильич, отвергающий честолюбие, карьеру, эгоизм, зависть, ненависть – всю эту земную мелкую суету, – именно такой человек служил Игорю идеалом и стал его кумиром. А всякие там пустые, ничего не значащие слова об обломовщине и все эти Штольцы, новый класс буржуазии, холодный и рациональный класс, направленный на деньги, деньги и еще раз деньги, жилистый и выносливый, как скаковая лошадь, – все они были Игорю глубоко противны и чужды.

Вот так он все и написал. В выпускном сочинении.

Вечером Лазаревым позвонила директриса. Она сначала не могла связать двух слов от волнения и возмущения.

– Что случилось? – испугалась мать, взявшая трубку.

– Г-Галина В-Викторовна, – наконец с трудом выговорила директриса, – вашему сыну не дадут аттестат… Исключат из комсомола… Он выйдет с волчьим билетом… Вы знаете, что он написал в сочинении?

Мать в ужасе вцепилась в трубку и глянула на Игоря застывшими глазами.

– Что?… – прошептала она. – Неужели… что-то про власти?… Предосудительное?… Игорек…

– Хуже! – отчеканила директриса.

Что может быть хуже, мать себе даже представить оказалась не в силах. Она держалась одной рукой за стул, чтобы не упасть.

– Ваш сын прославляет лишнего человека! – вошла наконец в свой привычный раж и обрела твердую интонацию директриса. – Он утверждает, что валяющийся всю жизнь на диване барин – светлый, прямо-таки идеальный образ! Что это высоконравственная личность, в отличие от окружающего его общества! Ваш сын плохо кончит! А мы… – она запнулась от гнева, – а мы так надеялись на него! Так на него рассчитывали! Вот как можно ошибаться в людях!