Как только расстояние достигло 55 кабельтов, он произвел залп из носовой башни, но дал большой недолет. Неприятель поднял стеньговые флаги, положил лево на борт и начал уходить на SO. Canopus сделал еще один залп при максимальном угле возвышения, но снова получил недолет. На этот раз снаряды легли не далее полкабельтова от борта, и многим наблюдателям казалось, что один снаряд рикошетом попал в основание кормовой трубы «Гнейзенау».

Дальнейшая стрельба, однако, не имела смысла.

В 9.31 неприятель повернул обратно на 8 R и уменьшил ход, как бы собираясь атаковать Kent, вышедший к этому времени из прохода Порт-Вильям. Поворот казался настолько угрожающим, что Стэрди поднял Kent сигнал «возвратиться». Но не прошло и нескольких минут, как опасность миновала.

В 9.40 с «Гнейзенау» увидели внутренность гавани. Помимо высоких столбов дыма, валивших из труб наших судов и наводивших неприятельских командиров на мысль, что в гавани стоит не то, что они ожидали, они увидели нечто гораздо худшее — характерные мачты-треноги. Вряд ли когда-либо пылкий, полный надежд командир «Гнейзенау» получал столь тяжкий удар.

Правда, в американских газетах появилось сообщение о выходе Invincible, но Шпее не имел об этом ни малейшего понятия, и все, что знал о нашем крейсере командир «Гнейзенау», советуя своему адмиралу идти на Фолклендские острова, сводилось к тому, что, по последним сведениям, Invincible находился в Средиземном море. Поняв теперь, к чему привели его советы, он без дальнейших задержек повернул и полным ходом пошел на присоединение к флагману; «Нюрнберг» шел за ним.

Было уже 9.45, т. е. прошло почти два часа с момента обнаружения первых дымов на горизонте. Все суда, кроме Bristol, подняли пары. Glasgow уже снялся с якоря и пошел на присоединение к Kent, адмирал Стоддарт получил приказание выйти и принять командование над разведчиками.

К 10 часам снялись остальные суда эскадры и вышли в следующем порядке: Inflexible, Invincible и Cornwall. Пока они еще продвигались по гавани, Glasgow донес, что неприятель старается уйти на SO, и дал самый полный ход, чтобы не потерять связь с противником. Kent последовал за ним.

Погода прояснилась — море стало совершенно спокойным, небо — голубым. Дул легкий холодный бриз от NW. Видимость была великолепная, и неприятель прекрасно вырисовывался в SO части горизонта. Glasgow, значительно опередивший Kent, все время докладывал о движении немцев.

Как только адмирал Шпее рассмотрел наши суда и мачты линейных крейсеров, он увеличил ход, чтобы скорее соединиться с выдвинутыми вперед крейсерами.

Считалось, что ближайшее из его судов не подходило ближе чем на 15 миль, но, возможно, расстояние это и преувеличено.

Во всяком случае немцы имели некоторый запас времени. Погода в этих широтах очень ненадежна, и никогда нельзя предугадать, какая перемена произойдет через час-другой.

Линейные крейсеры, стараясь как можно скорее нагнать больше пару, так дымили, что уже через полчаса неприятель совершенно скрылся за дымом, и только в 10.48 Glasgow донес, что немцы в 12 милях. Становилось ясно, что мы нажимаем, и в 10.50 адмирал просигналил Inflexible, что он в целях уменьшения дыма убавляет ход до 24 узлов. Glasgow получил приказание держаться в 3 милях впереди, а Infleocible — на правой раковине.

Carnarvon и Cornwall, несмотря на уменьшение хода линейными крейсерами, все время отставали. На запрос адмирала Стэрди, какой максимальный ход они могут развить, первый ответил — 20, а второй — 22 узла. В 11.07 Стэрди приказал Cornwall занять место на правой раковине Carnarvon и уменьшил ход до 19 узлов. Он не хотел растягивать эскадру, да к тому же не было причин слишком торопиться. С флагманского корабля неприятель был хорошо виден, трубы и мостики ясно вырисовывались над горизонтом. Glasgow доносил, что ход неприятеля не превышает 15 узлов, так что не оставалось никаких сомнений в нашем явном преимуществе в скорости.

Требовалось дать Carnarvon и Cornwall, находившимся в 5 милях позади, время подтянуться, и адмирал решил не спешить с началом боя.

В 11.26 был поднят сигнал «эскадренный ход 20 узлов».

В это время внимание командующего эскадрой оказалось несколько отвлечено новым обстоятельством.

Bristol благодаря исключительно молодецкой работе машинной команды успел закончить ремонт, вышел в море и доносил, что у Port Pleasand появились три неизвестных судна. Сведения поступили от двух дам из Port Darwin, наблюдавших с берега за подходом немецких угольщиков. Одна из них осталась на берегу, а другая побежала к телефону предупредить губернатора. Известие дошло до Canopus в 10.50 и было немедленно передано на Bristol, который в этот момент выходил из гавани. Немцы беспрерывно перебивали наше радиотелеграфирование, почему прошло немало времени, пока адмирал узнал об этом событии. Требовалось действовать, не теряя ни минуты. В южноамериканских портах находилось много немецких резервистов, и, хотя была большая вероятность того, что неизвестные пароходы — угольщики, не исключалась возможность, что они везут десант для захвата островов. Ввиду этого командир Bristol капитан 1-го ранга Феншоу получил приказание совместно с Macedonia «отыскать и уничтожить транспорты».

Решив не спешить с началом боя, Стэрди в 11.30 поднял сигнал «команда имеет время обедать». Такое распоряжение оказалось весьма кстати — люди после погрузки не успели помыться и были покрыты угольной пылью, т. е. находились в состоянии, весьма нежелательном для боя. Одновременно адмирал изменил курс на сближение с неприятелем.

Вначале передвижения немцев были плохо обнаруживаемы, и наша эскадра до 11.15 шла параллельным с ними курсом, приблизительно на Ost, но затем, когда Glasgow донес, что неприятель поворачивает вправо, Стэрди в 11.25 повернул на OS. Через пять минут эскадра взяла еще на 2 R вправо и таким образом оказалась на сходящемся с неприятелем курсе.

Немецкая эскадра становилась видна все яснее и яснее, она хорошо держала строй — «Гнейзенау» и «Шарнхорст» шли головными. Наша же растянулась. Несмотря на уменьшение хода, адмирал Стоддарт не нагонял: Carnarvon никак не мог дать больше 18 узлов. Cornwall, имевший в запасе 4 узла, получил приказание выйти вперед.

Стэрди до 12.05 не увеличивал хода, продолжая делать 20 узлов, но затем в 12.20, когда неприятель начал менять курс вправо, как бы с намерением перестроиться, адмирал увеличил ход до 22 узлов. Дольше поджидать своего несчастливого коллегу, который отстал на 6 миль, командующий эскадрой не мог.

Немцы шли в юго-восточном направлении, прямо против ветра, окутанные клубами собственного дыма. Адмирал приказал Inflexible отойти до 5 кабельтов, увеличил ход до 25 узлов (12.50) и поднял сигнал «открыть огонь». Концевой неприятельский крейсер «Лейпциг», самый тихоходный в эскадре, заметно отставал.

Когда расстояние между ними и Inflexible дошло до 80 кабельтов, капитан 1-го ранга Филлимор открыл огонь.

Через минуту-две флагманский крейсер сделал то же самое и увеличил ход до самого полного. Одновременно с этим курс был изменен еще на 2 R в сторону неприятеля. Попаданий хотя не замечалось, но «Лейпциг» совершенно скрылся в водяных столбах разрывающихся снарядов.

Было очевидно, что такой неравный бой долго продолжаться не сможет, и адмирал Шпее принял решение, делающее честь его доблести и германскому флагу.

Сознавая, что легкие крейсеры, если им дать уйти, смогут нанести врагу больший вред на торговых путях, он решил пожертвовать собой и двумя большими крейсерами. Около 13.20 он поднял сигнал легким крейсерам уходить к южноамериканскому побережью, а сам повернул на 6 R и в строе кильватера пошел полным ходом на NO в океан.