– Видите ли, – осторожно начал лекарь, – кое-что действительно стряслось.
– Донос? – спросил Шредер уже увереннее, прикладывая к запястью пиявки, отскочившие во время недавней вспышки.
– Наверное, будет лучше, – произнес Лугози, обращаясь к дону Валерио, – если скажете вы.
– Хорошо, – согласился Мелито. – Итак, вы не знаете, кто помог вам вытащить повозку?
– Да нет же, клянусь, сколько можно повторять?!
– Я вам верю, – кивнул Мелито. – И спрашиваю об одном: догадываетесь ли вы, кто это мог быть?
– Не знаю, то ли цыган, то ли бродяга.
– Нет, не цыган. Может, он и был им – когда-то. Говоря яснее, это человек, который начинается на букву «п».
– На «п»? – повторил Шредер, роясь в памяти. Тень догадки мелькнула на его лице.
– Именно: начинается на «п», – подтвердил Мелито с лукавой улыбкой.
– Преступник? – озарился Шредер.
– Преступник! – рассмеялся дон Валерио. – Недурно, недурно! Вы были правы, Лугози: кавалер Шредер – большой шутник!
В этот момент за окном послышался шум дождя.
– Вынужден с вами проститься, – сказал Шредер, решительно отрывая от руки прилипшие пиявки. – Пошел дождь, значит, и мне пора, иначе ничего не успею.
– Начинается на «п», – настаивал Мелито. Он поднялся и что-то перебирал под широким плащом.
– Говорю вам, не знаю. Загадки – это не для меня. Если у вас есть что сказать – выкладывайте. Начинается на «п»? Может, проходимец? Знаете, из тех, что нанимаются в солдаты? – предположил Шредер с насмешкой.
Мелито и Лугози стояли друг возле друга, прислонившись спиной к двери. Ни один из них уже не улыбался.
– Не преступник и не проходимец, – медленно произнес Мелито. – Это был прокаженный.
Бледный как смерть торговец взглянул на них.
– Ну так что с того? Даже если и прокаженный?
– К несчастью, тот человек в самом деле был прокаженным, – сказал Лугози, боязливо прячась за спину дона Валерио. – Так же, как и вы теперь.
– Довольно! – заорал Шредер, сотрясаясь от гнева. – Вон отсюда! Такие шутки со мной не пройдут! Вон, оба!
Дон Валерио медленно извлек из-под плаща пистолет.
– Я – местный судья, дорогой Шредер. Будет лучше, если вы успокоитесь.
– Я вам покажу, с кем вы имеете дело! – кричал Шредер. – Что вам от меня нужно?!
Мелито испытующе посмотрел на Шредера, готовый предупредить возможное нападение.
– В этом пакете – ваш колокольчик, – ответил он. – Вы немедленно покинете постоялый двор и будете все время звонить в колокольчик до тех пор, пока не окажетесь за пределами Систо, а затем и королевства.
– Колокольчик? Я вам покажу колокольчик! – выкрикнул Шредер.
Крик застрял у него в горле. От ужасной мысли торговец похолодел. Шредер понял: накануне, во время осмотра, у Лугози возникло подозрение, и он не замедлил предупредить судью. Того самого судью, который случайно видел, как три месяца назад Шредер схватил за руку прокаженного. Теперь он, Шредер, был обречен. Вся эта история с пиявками нужна была только для отвода глаз.
– Я уйду и без ваших понуканий, канальи. Я вам покажу, я вам покажу…
– Надевайте куртку, – приказал Мелито. Его лицо светилось дьявольским удовольствием. – И вон отсюда!
– Дайте хоть вещи собрать, – пробормотал Шредер. Куда девалась его былая дерзость? – Можете не беспокоиться: соберусь и уйду.
– Ваши вещи будут сожжены, – процедил судья. – Вы возьмете только колокольчик.
– Как же так! – вскричал Шредер; до сих пор такой уверенный, теперь он умолял судью, как ребенок. – Моя одежда, мои деньги… Неужели ничего нельзя?
– Возьмете куртку и плащ. Остальное должно быть сожжено. О вашей повозке и лошади мы уже позаботились.
– Что вы хотите этим сказать?
– Повозка и лошадь преданы огню, как гласит закон, – ответил судья, наслаждаясь отчаянием торговца. – Не думаете же вы, что прокаженный будет разъезжать на собственной повозке? А ну, шевелись! – грубо прикрикнул он на Шредера. – Мне что с тобой – целый день волыниться? Выметайся, шелудивый пес!
Весь дрожа, толстый и неповоротливый, с отвисшей челюстью и отупевшим взглядом, под дулом пистолета Шредер вышел из комнаты.
– Колокольчик! – взревел Мелито так, что Шредера передернуло, и швырнул ему под ноги звякнувший пакет. – Вынь и надень на шею!
Вмиг постарев, Шредер нагнулся, подобрал пакет, торопливо развязал веревку и вытащил новенький медный колокольчик с точеной деревянной ручкой.
– На шею! – рявкнул Мелито. – Пошевеливайся, не то буду стрелять!
Руки Шредера тряслись, ему нелегко было выполнить приказание судьи. Все же торговец сумел накинуть на шею привязанный к ручке шнурок. Колокольчик повис у него на животе, позванивая при каждом шаге.
– Колокольчик в руку и чтобы звонил, черт подери! Смотри мне, боров! Ай да прокаженный! – не унимался Мелито.
Потрясенный этой отвратительной сценой, Лугози отпрянул в сторону.
Немощными шагами Шредер стал спускаться по лестнице. Голова его покачивалась, как у слабоумных бродяг. Пройдя две ступеньки, он обернулся, поискал взглядом лекаря и пристально посмотрел ему в глаза.
– Я не виноват, – забормотал Лугози. – Случилось несчастье, большое несчастье!
– Пошел, пошел! – Судья подгонял его как скотину. – Не забывай про колокольчик, тебе говорят! Люди должны знать о твоем приближении!
Шредер повернулся и зашагал вниз.
Через минуту он появился в дверях постоялого двора и медленно двинулся по площади. Люди расступались на его пути.
Площадь была широкая и длинная.
Шредер судорожно подергивал за колокольчик. Тот издавал чистый и радостный звук: дзинь-дзинь-дзинь!
Старый бородавочник
Давайте рассмотрим психологию старого бородавочника. По достижении определенного возраста этот африканский кабан склонен с презрением смотреть на превратности жизни. Семейные радости тускнеют, беспокойные и похотливые недоростки постоянно мешаются под ногами, не говоря уже о раздражающей надменности уже выросших подсвинков, которые убеждены, что весь мир и все самки – только для них.
Теперь он считает, что удалился от всех по собственному стихийному побуждению, ибо достиг высшей степени звериного величия; он хочет убедить себя, что счастлив. И все же посмотрите, как беспокойно бродит он по стерне, как время от времени принюхивается, охваченный внезапно нахлынувшими воспоминаниями, и как он нарушает гармонию и симметрию природы, которая все живые существа сотворила парами. Ты обольщаешься, старый бородавочник: на самом деле тебя выгнали вон из твоей патриархальной семьи, потому что у тебя появилось слишком много странностей и претензий; молодежь перестала сдерживаться, стала клыками отпихивать тебя в сторону, а самки не вмешивались – видно, и у них ты уже сидел в печенках.
И так продолжалось много дней, пока ты не был вынужден бросить их на произвол судьбы посреди Ибаданской равнины. Опускается вечер, и ты собираешься перекусить каким-нибудь засохшим тростником. А вокруг ничего нет, кроме пустынного плато, сухих термитников и загадочных черноватых конусов на поверхности земли. Далеко на юге, кажется, возвышаются горы, впрочем, может быть, это просто мираж, порожденный нашим желанием. Да он их и не видит, ведь глаза у бородавочников устроены не так, как у нас. Солнце заходит, и вепрь с удовлетворением наблюдает, как его тень с каждой минутой все удлиняется, а поскольку память у него короткая, он уже забыл, что вчера вечером было то же самое, и раздувается от гордости за свои внушительные размеры.
Нет, он нисколько не крупнее прочих особей, но в определенном смысле он великолепен, как одно из самых безобразных существ в мире. С возрастом у него выросли устрашающие клыки, поднялась мощная холка, покрытая желтой щетиной, а на морде вздулись четыре бородавки. Время превратило его в почти что сказочное чудище, потомка древних драконов. В нем воплотился дух дикой природы, старинные чары тьмы. И все же в безобразной голове бывают проблески света, а под шершавой шкурой бьется что-то вроде сердца.