Но как-то вечером, когда он сидел у очага, дверь резко отворилась, и на пороге с ружьем в руках появился юноша. С виду лет семнадцати.

– В чем дело? – спросил Планетта, даже не привстав.

Глаза у юноши блестели задором, как у него, Планетты, только годков эдак тридцать тому назад.

– Тут живут ребята из Монте-Фумо? Я ищу их вот уже три дня.

Мальчика звали Пьетро. Он, нимало не смутившись, заявил, что хочет уйти в разбойники. Он всегда бродяжничал и давным-давно подумывал об этом, но, для того чтобы стать разбойником, надо иметь по крайней мере ружье, и ему пришлось малость потерпеть; однако теперь ружье он украл, вполне приличный дробовик.

– Тебе здорово повезло, – весело заявил Планетта. – Я – Планетта.

– Ты хочешь сказать – атаман Планетта?

– Он самый.

– А разве он не в тюрьме?

– Я в ней, к слову сказать, побывал, – разъяснил Планетта, посмеиваясь. – Просидел в ней три дня. Не построили еще такую тюрьму, в которой можно было бы продержать меня дольше.

Мальчик посмотрел на него с восхищением.

– И ты согласен взять меня к себе?

– Взять тебя к себе? – переспросил Планетта. – Ладно, сегодня переночуешь тут, а завтра посмотрим.

Они стали жить вместе. Планетта не разочаровывал мальчика: он заставил его поверить, что он по-прежнему атаман, объяснил ему, что предпочитает жить в одиночестве и общается с товарищами, только когда это необходимо. Мальчик верил каждому его слову и ждал от него великих дел.

Но проходили дни, а Планетта не двигался с места. Самое большее – ходил иногда поохотиться. Все остальное время сидел подле очага.

– Атаман, – спрашивал Пьетро, – когда же ты поведешь меня на дело?

– А, – отвечал Планетта, – когда-нибудь на этих днях мы заварим хорошую кашу. Я созову всех товарищей, и ты вдоволь потешишься.

Но дни проходили все так же.

– Атаман, – говорил мальчик, – я узнал, что завтра внизу, в долине, проедет карета богатого купца Франческо, у которого карманы набиты деньгами.

– Купца Франческо? – переспрашивал Планетта, не проявляя, однако, ни малейшего интереса. – Мне очень жаль, но я знаю его давным-давно. Уверяю тебя, это старая лиса; когда он отправляется в дорогу, он не берет с собой ни единого скудо. Хорошо еще, если на нем будет хоть какая-нибудь одежонка: так он боится воров.

– Атаман, – говорил мальчик, – я узнал, что завтра проедут две телеги, груженные всякой всячиной. Что ты на это скажешь?

– В самом деле? – переспрашивал Планетта. – Всякой всячиной? – И больше не произносил ни слова, словно речь шла о чем-то таком, что было ниже его достоинства.

– Атаман, – говорил мальчик, – завтра в городе праздник, туда наедет тьма народу, кареты, многие из них будут возвращаться ночью. Может, что-нибудь сообразим?

– Когда вокруг тьма народу, – отвечал Планетта, – лучше не высовываться. По праздникам полным-полно жандармов. Не стоит рисковать. В такой вот день меня и зацапали.

– Атаман, – сказал мальчик несколько дней спустя, – признайся, с тобой что-то случилось. Ты не хочешь идти на дело. Ты даже на охоту больше не ходишь. И с товарищами не желаешь повидаться. Должно быть, ты болен, вчера тебя, кажется, опять лихорадило, ты все время сидишь у огня. Почему ты не скажешь мне все как есть?

– Может быть, я чувствую себя и не совсем хорошо, – улыбнулся Планетта, – но это вовсе не то, о чем ты думаешь. Ладно, коли тебе так уж приспичило, я скажу. По крайней мере ты от меня отвяжешься. Надо быть ослом, чтобы марать руки ради нескольких золотых. Когда я иду на дело, оно должно того стоить. Так вот, я, к слову сказать, решил ждать Большого Конвоя.

Он имел в виду Большой Конвой, который раз в год, всегда точно двенадцатого сентября, отвозил в столицу груз золота – подати, собранные в южных провинциях. Конвой под трубные звуки двигался по главной дороге, сопровождаемый цоканьем подков лошадей, на которых восседали до зубов вооруженные гвардейцы. Большой Императорский Конвой с громадной железной каретой, доверху набитой монетами, сложенными в бесчисленные ящики. Он виделся разбойникам в счастливых снах, но за сто лет никому не удалось совершить на него безнаказанное нападение. Тридцать разбойников было убито, двадцать упрятали за решетку. Никто больше не осмеливался и подумать ни о чем подобном. А между тем подати росли и вооруженная охрана увеличивалась. Спереди и сзади скакали егеря, по бокам – солдаты, оружие было теперь роздано даже кучерам, конюхам и лакеям.

Впереди всех ехал герольд с трубой и знаменем. Немного позади него – двадцать четыре егеря с ружьями, пистолетами и саблями. За ними – железная карета с выпуклым императорским гербом, в которую было впряжено шестнадцать лошадей. Еще двадцать четыре конных егеря следовали за каретой; а по обеим ее сторонам скакало двенадцать всадников эскорта. Сто тысяч золотых дукатов, тысячи унций серебра – и все это должно было осесть в императорской казне.

По долине легендарный Конвой проезжал быстрым галопом. Сто лет назад Лука Бугай решился напасть на Конвой, и, на удивление, у него все сошло как по маслу. Такое случилось впервые, и эскорт испугался. Потом Лука Бугай бежал на Восток и зажил там важным господином.

Несколько лет спустя кое-кто из разбойников тоже попытал счастья. Назовем лишь некоторых: Джованни Кошель, Немец, Серджо Мышегуб, Граф, Атаман Тридцати. Всех их нашли поутру на обочине дороги с проломленными черепами.

– Большой Конвой? – изумленно переспросил мальчик. – И ты вправду решил на него напасть?

– Хочу рискнуть. Если дело выгорит, я обеспечен на всю жизнь.

Так говорил Гаспар Планетта, но в глубине души ни о чем подобном он, конечно же, не помышлял. Нападение на Конвой – даже окажись вместе с ним человек двадцать – выглядело бы чистейшим безумием. А уж в одиночку!..

Он хотел пошутить, но мальчик ему поверил и посмотрел на Планетту с восхищением.

– А скажи мне, сколько вас будет?

– По меньшей мере человек пятнадцать.

– А когда же вы соберетесь?

– Время терпит, – ответил Планетта. – Надо посоветоваться с товарищами. Дело-то ведь нешуточное.

Но дни летели себе и летели. Лес начал понемногу рыжеть. Мальчик нетерпеливо ждал. Планетта не разуверял его, и долгими вечерами, сидя у огня, они строили грандиозные планы. Планетту это забавляло. Но постепенно он тоже уверовал, что именно так все и произойдет.

Одиннадцатого сентября, в канун заветного дня, мальчик где-то пропадал до позднего вечера. Когда он вернулся, лицо у него было мрачное.

– Что случилось? – спросил Планетта, по обыкновению усаживаясь у очага.

– А то, что я встретил наконец твоих товарищей.

Наступило долгое молчание. Было слышно, как в очаге постреливают дрова. Снаружи в зарослях завывал ветер.

– Ну так что? – спросил наконец Планетта, стараясь, чтобы голос звучал шутливо. – Они тебе, к слову сказать, все растолковали?

– Да, – ответил мальчик. – Именно что все.

– Ладно, – сказал Планетта, и в наполненной дымом халупе снова наступила тишина; освещал помещение только огонь очага.

– Они предложили мне перейти к ним, – произнес наконец мальчик. – Они сказали, что у них много дела.

– Понятно, – заметил Планетта. – Ты будешь дураком, коли откажешься.

– Атаман, – спросил Пьетро, чуть не плача, – почему ты не сказал мне правду, к чему все эти басни?

– Какие басни? – удивился Планетта, изо всех сил стараясь сохранить обычный шутливый тон. – Какие такие басни? Я не стал тебя разуверять, вот и все. Мне, к слову сказать, не хотелось тебя разочаровывать, вот и все.

– Неправда, – сказал мальчик. – Ты удерживал меня здесь обещаниями и делал это только ради того, чтобы поиздеваться надо мной. Ты ведь прекрасно знаешь, что завтра…

– Что – завтра? – спросил Планетта, снова обретая спокойствие. – Ты говоришь о Большом Конвое?

– И я, болван, тебе поверил, – обиженно пробормотал мальчик. – А ведь так легко было догадаться. Такой больной, как ты… Не знаю, на что ты теперь способен… – Он немного помолчал, а потом тихо закончил: – Так вот, завтра я ухожу.