Как-то я прочла статью о незамужних девушках, которые носят сексуальное белье для собственного удовольствия. Чушь! По-моему, они либо отчаянно хотят секса, либо патологически богаты. Во всяком случае, среди моих знакомых таких нет. И я не знаю ни одной девушки, которая согласилась бы отдать свои старые трусы в фонд помощи бедным, даже если бы в мире случился острый кризис нехватки трусов.

Вообще, не понимаю, зачем я так убиваюсь в отделе нижнего белья. Позавчера в саду Джека видела белье, которое сушилось после стирки. И в том числе пару заношенных «семеек». Так что он тоже не без греха.

Но я решила быть на высоте и на прошлой неделе, прихватив кредитку, пошла по магазинам. В разгаре шопинга меня отловила громогласная усатая женщина.

— Какой у вас размер груди, милочка? — вопросила она.

— 34В, — ответила я, складывая руки на груди, как будто попала в передачу «скрытая камера».

— Не может быть! У вас не меньше 32D, если, конечно, такие вообще встречаются!

Она втиснулась в кабинку и принялась измерять меня сантиметровой лентой.

— Как я и говорила, — кивнула усатая дама удовлетворенно.

32D! С тех пор как у меня выросла грудь, я всегда носила 34В. Когда это я успела превратиться в грудастую секс-бомбу?

Надеваю свой новый буфергальтер, запихиваю все внутрь. Да, тесновато. Растерянно смотрю в зеркало.

Что еще надеть?

Как одеться на выход — понятно, но вот в чем ходить дома? Обычно я хожу по дому в легинсах и безобразной футболке, но сегодня же придет Джек. Как мне предстать пред ним в будничной обстановке?

Одеться сексуально?

Нацепить обычные домашние лохмотья?

Расфуфыриться?

В результате надеваю трусики от Келвина Кляйна и белую майку.

Долго накладываю макияж, чтобы выглядеть совершенно ненакрашенной, прибираюсь в квартире, потом брожу по кухне. Думаю, не приготовить ли что-нибудь… Нет, не приготовить. Потому что наверняка блюдо не удастся, а неудач с меня на сегодня хватит. Я другая — обновленная, независимая. И Джеку пора об этом узнать.

Крашу на ногах ногти, смотрю телевизор и жду его прихода. К тому времени, когда он звонит в дверь, я уже успела задремать. Вытаскиваю куски ваты, зажатые между пальцами, и спешно нажимаю кнопку домофона. Слышу, как он поднимается по лестнице, и меня охватывает волнение.

— Привет, — говорю я, выглядывая из двери, как только он появляется в поле зрения.

Он целует меня и улыбается, кинув взгляд на мои трусы:

— И больше ты ничего не наденешь?

— Надену, конечно, — запинаюсь я. — Я как раз… — и показываю на спальню.

— Тогда не буду тебя задерживать.

Он меня разоблачил. Исчезаю за дверью, стремясь спрятать свои покрасневшие щеки.

— Может, сходим куда-нибудь? — говорит он, входя в гостиную. Берет пульт от телевизора и переключает каналы.

— Я не против.

Рывком открываю дверь шкафа и роюсь в поисках джинсов; слышу, что сначала Джек включает какую-то телеигру, потом новости, останавливается на футболе. Мне кажется, что он собирается смотреть, но Джек отрывается от телевизора, идет в спальню и садится на кровать.

— Не хочешь надеть вчерашнее платье? — спрашивает он. — Тебе оно очень идет.

— Конечно!

Срываю платье с плечиков, поворачиваюсь к нему спиной и стаскиваю майку. Вдруг понимаю, что он стоит позади меня. Чувствую его губы. Он поднимается поцелуями вверх, и я слышу его дыхание у самого уха. Потом он обхватывает мой новый 32D.

— Хотя… — шепчет он.

Уже темно. Иду на кухню, достаю из холодильника бутылку вина и ищу спички. Спотыкаясь в темноте, пытаюсь зажечь свечи.

— А почему ты свет не включаешь? — спрашивает Джек, глядя на меня и открывая вино.

— Потому что терпеть не могу эту комнату. Тут нужен ремонт, но у меня пока руки не доходят.

— И что ты с ней хочешь сделать?

— Не знаю, надо что-то поменять. Теперь, когда у меня появилось свободное время, обязательно придумаю что-нибудь.

Мы лежим на одеяле, наши голые руки и ноги сплелись в темноте.

— Откуда у тебя вдруг появилось столько свободного времени? — спрашивает он.

Я рассказываю Джеку все, что со мной сегодня произошло, и он так смеется, что проливает вино мне на живот. Наклоняется, слизывает вино, потом, упершись подбородком в мой живот, смотрит на меня.

— Меня однажды тоже уволили, — говорит он, — если тебе от этого станет легче.

Не могу себе представить, чтобы Джека вышвырнули с работы, — он слишком крут. Оказывается, работая в галерее, он поменял замок после взлома. Ну а потом заявился его босс, взбесился, что не смог попасть в свое собственное заведение, и указал Джеку на дверь.

— И что ты сделал?

— Ушел. И это лучшее, что со мной случилось, правда, — говорит он, опираясь на локти и снова облизывая мне живот. — Я многое после этого понял. Понял, что хочу быть художником и должен приложить все силы, чтобы это произошло.

Я глотнула вина.

— Знаешь, меня это заводит.

— Что? — спрашивает он.

— То, что ты добился успеха в живописи. Отчасти поэтому ты мне и нравишься.

Джек издает недовольный стон и утыкается мне в шею лицом. Обожаю, когда он такой робкий. Не могу устоять и обнимаю его.

— Но мне-то что делать? — спрашиваю я.

— Само собой решится, — отвечает он, — я точно знаю. А если ничего не подвернется, то ты упакуешь чемоданы и я возьму тебя в кругосветное плавание.

— Хм, тогда я, пожалуй, не стану рассылать резюме, — смеюсь я.

Как ни соблазнительно звучали слова Джека, я все-таки напечатала резюме. Всю следующую неделю я выясняла названия и адреса компаний, в которых успела поработать, и оттачивала дальнейший план действий. Удивительно, но Джек с удовольствием вызвался мне помочь и даже отформатировал мое резюме на своем навороченном компьютере, которым временно пользовался Мэтт. Сначала мне было неловко выдавать ему все детали своей жизни, но он так зажегся идеей моего трудоустройства, что я быстро избавилась от этого страха.

— Тебе бы семинары по позитивному мышлению вести, — пошутила я, когда он позвонил в третий раз за вечер, хотя мы договорились, что сегодня проведем время порознь. — Или, на худой конец, основать свою собственную религию. Ты очень хорошо умеешь убеждать.

— Смейся, смейся. Вот как начнешь зарабатывать кучу денег, тогда увидишь.

— Джекизм, — размышляю я вслух. — А что, тебе подходит.

— Ладно, умница. И какова первая заповедь джекизма?

— Просвети меня, великий учитель.

— Все мои последователи должны со мной спать.

— Я должна была догадаться, — рассмеялась я.

— Хм, но пока ты моя единственная послушница. Поэтому жду тебя здесь через полчаса.

— Обойдешься, я сегодня атеистка.

— Да ладно. Ты же и сама хочешь.

Это правда, хочу, потому что, по правде говоря, я люблю каждую ночь проводить с Джеком. И если я когда-либо сомневалась в его способности поддерживать близкие отношения, я ошибалась. Уже через неделю после нашего решения он так прочно вошел в мою жизнь, что я не могла вспомнить, как жила до его появления. А теперь не могу вспомнить, когда я успевала работать.

Я так довольна своей новой жизнью, что звонок Элейн утром во вторник повергает меня в шок. Она для меня уже в прошлом.

— Даю тебе вторую попытку, — объявляет она, — но только потому, что я в отчаянии.

А я в прострации. На прошлой неделе я распрощалась с временной работой на веки вечные и не могу даже думать о возвращении в ад. Джек переворачивается на другой бок и закрывает голову подушкой.

— Извини, Элейн, но у меня сейчас нет времени.

— Подожди, не торопись.

Слышу, как она роется в бумагах и затягивается сигаретой. Я глажу руку Джека, лежащую у меня на животе, поднимаю глаза к потолку. Моя жизнь без Элейн и ее суматохи была такой спокойной. Больше всего мне сейчас хочется свернуться калачиком рядом с Джеком и уснуть.