— Скоро выступать, — сказал я. — Как твоя голова?

— Трещит, — невнятно пробормотал он, — будь она неладна.

— Сейчас попробую тебе помочь, — пообещал я, вставая и разминая затекшее, занемевшее на ночной прохладе тело.

Времени было около двух часов и до начала «операции возмездия» оставался примерно час. Напасть на казаков я рассчитывал под утро, когда у людей самый крепкий сон. Прогнозировать, что из этого получиться было невозможно.

Времени на лечение Степана ушло немного, так что мы успели еще подкрепиться вяленным мясом и азиатским сыром из переметной сумы кочевника. Потом оседлали лошадей и поехали в сторону казачьего лагеря. Я рассчитывал, что они, проискав нас почти целый день, на ночь глядя, никуда не поехали и остались на старом месте. Иначе вся моя задумка летела к черту.

Соблюдая осторожность, то есть шагом, мы преодолели полтора километра пустоши. Когда впереди стал, виден отсвет костров, остановились. Дальше предстояло идти пешком. Я еще не доверял своей новой лошади, и чтобы она не сбежала, связал ее поводьями с жеребцом Степана.

— Ну, что с Богом? — спросил меня кашевар и перекрестился.

— С Богом, — ответил я. — Значит, действуем, как договорились. Если что не так, сразу же назад. В сечу не ввязывайся, теперь они никуда от нас не денутся.

План у меня был простой: миновать или обезвредить караульных, если таковые окажутся, освободить крестьян и с их помощью разделаться с казаками. План был, оставалась сущая малость — претворить его в жизнь.

Мы пошли в направлении казачьей стоянки. Пока кругом было тихо, и никакие караульные нас не останавливали. На это я, собственно, и рассчитывал, кому может придти в голову, что дичь вдруг сама начнет охотиться.

Мы близко подошли к костру вокруг, которого спало несколько человек. Бодрствовал только один, следил за огнем и в тот момент, когда мы к ним подрались, подбрасывал хворост.

Увидев нас, он повернул голову и слепо прищурился, пытаясь по темным силуэтам понять, кого принесла нелегкая. Не узнал и спросил:

— Никак ты, Трофим?

— Я, — ответил кашевар, наклонился, запрокинул ему голову и одним движением перерезал горло. Дежурный попытался вскрикнуть, но воздух вместе с кровью только запузырился в широкой страшной даже в тусклых отблесках костра ране.

О таком мы со Степаном не договаривались, но возразить мне было нечего: суровое, безжалостное время; и пришлось отвернуться, что бы не видеть страшную агонию несчастного. Степан, между тем, оттолкнул тело убитого и позвал:

— Пошли скорее.

Кругом, как и прежде, было спокойно. На земле в разных позах спали казаки. Я пошел дальше, осторожно обходя тела. Полкан шел за мной, как говорится, след в след. Вдруг из темноты выступил очень большой человек. Он увидел нас, остановился, не доходя нескольких шагов, и неожиданно закричала:

— Казаки, ко мне, татары!

Как будто ожидали, с земли вскочило сразу несколько человек. Я понял, почему кричит здоровый, и сорвал с себя лисью шапку. Однако было поздно. В меня сразу вцепилось несколько рук. Пришлось отбиваться саблей, полосуя не глядя. Хватка ослабела, я вырвался и бросился бежать, спотыкаясь на неровной почве. Сзади продолжали кричать, причем еще пронзительнее и тревожнее. Я решил, что в плен попал кашевар и кинулся назад, рассчитывая хоть как-то ему помочь, но тут же столкнулся с самим Степаном.

— Туда! — приказал он и потащил меня за собой.

Мы миновали казачий стан и только тогда остановились. Вопли и проклятия возле костра не смолкали, делались еще громче.

— Не знаешь, где Полкан? — спросил я запорожца.

— Там был, — махнул он рукой.

— Волки, волки! — будто в подтверждении его слов, закричал издалека высокий юношеский голос. — Спасайся, кто может!

— Вот и Полкан объявился, — сказал я, вглядываясь в темень, — как бы чего с ним не случилось!

Шум и крики все продолжались, нам пора было уходить, но я тянул, ожидая появление собаки. И, действительно, скоро она появилась, но в самом жалком виде. Пес вынырнул из черноты, добрел до нас и повалился на землю.

— Готов, — сказа Степан, — пошли отсюда.

— Я его не оставлю, — решительно сказал я, и поднял на руки. Он жалобно заскулил.

— Брось его, иначе нам не уйти, — тревожно сказал запорожец, вслушиваясь в гвалт на казачьем стане.

— Ничего, — упрямо проговорил я, торопливо направляясь в сторону оставленных лошадей.

Собака была достаточно тяжелой, чтобы бегать с ней на руках, но бросать ее на верную гибель я не мог и не хотел. Пришлось поднапрячься. Степан уже успел скрыться, а я продолжал пыхтеть, преодолевая густые заросли. Наконец удалось выбраться на пустошь. Теперь бежать было легче, но пес у меня совсем сомлел и, кажется, потерял сознание. Руки и одежда стали липкими от его крови. Понять характер ранений в темноте и такой ситуации было невозможно, оставалось предполагать, что его порубили саблей. Наконец впереди показалось что-то темное, и меня окликнул кашевар. Я подошел к лошадям и опустил собаку на землю.

— Живой? — спросил запорожец.

Он уже был в седле и, привстав в стременах, всматривался в ночь.

— Помоги, — попросил я, садясь на лошадь.

Степан легко соскочил наземь и подал мне собаку. Конь тревожно переступал ногами, чуя запах крови.

— Скачем туда, — показал я на самый близкий лес.

— Лучше на старое место, — возразил запорожец, — там нас искать не станут.

— Нет, мне нужен свет, осмотреть Полкана, — ответил я и поскакал в сторону леса.

Людям не любящим животных такое решение покажется странным, простой блажью или чудачеством. Остальные, думаю, меня поймут. Степан не понял. Объяснять ему ничего я не стал, оставил право следовать за мной или делать, что заблагорассудиться. Он смирился.

В лесу я разжег костер и, наконец, смог осмотреть пса. Как и предполагал, ему досталось несколько ударов саблей. Кроме одной глубокой раны, это были просто порезы. Сколько я мог разуметь, ничего грозящего жизни не было, и порадовался, что не бросил его на смерть и растерзание.

— Завтра, послезавтра сможет ходить, — сказал я запорожцу, внимательно наблюдавшему за тем, как я лечу пса.

— До послезавтра дожить еще нужно, — недовольно ответил он. — На нас теперь такую охоту устроят…

— Ничего, отобьемся, — легкомысленно пообещал я. — У меня лук хороший и стрел полный колчан. Ты Рэмбо случайно не знаешь? Он и не от таких отбивался.

— Кто такой, с какого куреня? — заинтересовался Степан.

— С Голливудского.

— Кажется, слышал о таком, только его как-то по-другому звали.

Пока я занимался лечением собаки, рассвело, и о перемещениях по открытой местности можно было забыть. Я рассчитывал, что большая часть казаков станет нас искать в дальних лесах, а не тут у себя под боком. А с пятерыми, шестерыми мы из засады справимся. Степан пошел на опушку следить за противником. Мы остались вдвоем с псом. Полкан лежал вытянувшись на здоровом боку и поскуливал.

— Что, брат, досталось тебе? — спросил я, вытаскивая из его шкуры намертво прилепившиеся репьи.

Пес открыл один глаз, посмотрел на меня с грустным собачьим обаянием и утвердительно вздохнул.

— Ничего, скоро выздоровеешь, — пообещал я, и пока было время, продолжил свое экстрасенсорное лечение.

— Тарас! — окликнул меня кашевар. — Иди сюда, глянь, эти уходят!

Он принципиально не называл наших противников казаками, отказывая им в такой чести. Мне новость не понравилась. Стратегически это место было удобно для маневра и если банда уйдет за Оку, то подобраться к ней будет сложнее.

— Сейчас кончу с Полканом и подойду, — ответил я.

Степан обернулся, когда я появился сзади. Кивнул на пустошь, по которой ехал довольно значительный конный отряд.

— Вон они, уходят!

Мне так не показалось. Казаки ехали нестройной кучей и направлялись к синеющему вдалеке лесу. Одни, без пленных.

— Это они нас поехали ловить! — сказал я. — А не пойти ли нам проведать оставшихся казаков?