От господского дома, и многочисленных, как во всяком имении, служб тоже ничего не сохранилось. Целым оказался только высокий забор. Я въехал внутрь через распахнутые настежь ворота и подъехал к горе золы высившейся на месте барского дома. Сомнения в случайности пожара все увеличивались. Никаких причин для такого масштабного бедствия я не находил. Потому дальше рассматривал уже не следствие, а искал причину. Довольно скоро на задах увидел и первую жертву. Человек был зарублен и лежал лицом вниз на черном пятне застывшей на земле крови. Зрелище оказалось не для слабонервных. Как я ни привык за последнее время к виду убитых людей, желудок свел спазм.

Судя по платью, это был крестьянин, совсем молодой мужчина. Из коротких домотканых порток торчали посиневшие ноги с желтыми пятками. От трупа уже шел тошнотворный запах разложения, и я быстро проехал дальше.

Возле забора оказалось еще несколько убитых крестьян. Всех их зарубили вполне профессионально, с коня саблей по голове. Только одного разрубили от плеча почти по пояс. Такой удар под силу только опытному воину.

Помогать им было поздно. Никаких шансов на спасение нападающие этим людям не оставили. Я осмотрел землю, но после недавнего дождя никаких отчетливых следов видно не было. Если бы они остались, то теоретически, по ковке лошадей, можно было понять, кто тут устроил бойню, но даже в этом я, к сожалению, не разбирался. Оставив господский двор, я поехал по деревне, в надежде встретить хоть кого-нибудь живого. Не могли же преступники перебить всех до одного ее жителей!

Теперь я по очереди въезжал во все подворья, осматривал, что там осталось, и окликал жителей. Кажется в третьем или четвертом дворе, на окрик последовал собачий лай. Собака гавкала негромко, как будто была простужена. Я оставил лошадь и пошел к месту, откуда слышался лай. Большой пес, больше напоминавший не собаку, а волка, лежал на земле и смотрел на меня с такой мучительной звериной тоской, что мне стало не по себе. Не знаю, кто был его владельцем и откуда он достал толстую железную цепь, но собаку приковали так надежно, что она просто ничего не смогла сделать для своего спасения.

Судя по всему, пес умирал если не от голода, то от жажды. Он неподвижно лежал, бессильно откинув задние ноги, и смотрел на меня желтыми умоляющими глазами. Теперь вместо лая из его пасти слышался какой-то щенячий визг. Встать мне навстречу он не смог, хотя и пробовал приподняться на передние лапы. Нужно было спасать животное и первым делом его напоить.

— Сейчас, подожди, — сказал я и побежал на розыски воды и посуды.

На собачье счастье, на пепелище, в районе, где обычно в избе бывает очаг, нашелся закопченный гончарный горшок. Я напрямик прошел в соседний двор, где только что видел колодец. Там же нашлось и деревянное ведро на пеньковой веревке.

Когда я принес воду, пес посмотрел таким благодарным взглядом, что, ну, в общем, мне стало его еще больше жаль. Пил он так жадно и долго, что я уже начал бояться, что или лопнет или ему не хватит воды. Наконец оторвался от горшка, поднял морду, и посмотрел умоляющим взглядом. Надо сказать, умные домашние животные, как правило, умеют тронуть человеческое сердце.

— Ладно, — сказал я, — попробую тебя освободить.

К сожалению, сделать это было не так-то просто. Цепь была надежно прибита костылем к тяжелому стволу дуба, ошейник же был сделан из толстой бычьей кожи, причем без пряжки. Какие-то изверги вырезали его по кругу из кожаного пласта, натянули собаке через голову, а когда кожа ссохлась, то врезалась бедному животному в шею так, что теперь ошейник можно было только разрезать. Однако я знал, как собаки недоверчиво относятся к тому, когда чужие люди манипулируют возле их горла и, не хотел оказаться покусанным напутанным псом. Как он не был ослаблен, клыки у моего нового знакомого были знатные, настоящие волчьи.

Как я ни прикидывал, другого выхода, как резать ошейник не оказалось. Теперь, когда пес исхудал, добраться до него было реально. Однако сначала следовало заслужить собачье доверие. Я вернулся к лошади и принес остатки еды, которой меня снабдила симпатичная жена крестьянина Ивана. Напившись, пес уже начал приходить в себя, и теперь, когда я подошел, смог даже сесть. Сначала я хотел перерезать ошейник, пока он ест, но не решился. Он мог своими собачьими мозгами посчитать, что я хочу отобрать у него еду. Пришлось ждать, когда он доест рыбный пирог. Вода и пища сделали свое дело. Доверие было завоевано. Пес благодарно уткнулся мне мордой в колени. Я довольно долго гладил его по голове, пока он не привыкнет ко мне и моему запаху. Только после этого смог, без опасения остаться без руки, перерезать ошейник.

Как только собака почувствовала себя свободной, встала и, покачиваясь, побрела к дому. Не знаю, что происходило в ее голове, когда она медленно обходила пепелище. Она два раза обошла остатки избы, в одном месте попробовала разгрести золу лапами, но сил у нее на это не хватило. Тогда она села, подняла вверх морду и тихо завыла. Я подошел посмотреть, что ее так встревожило. Под слоем пепла был виден человеческий череп. Он был маленький, женский или детский. Кажется, она нашла останки кого-то из своих бывших хозяев.

Делать мне здесь больше было нечего. Я оставил пса горевать на пепелище и поехал дальше, искать оставшихся в живых людей. Делать это было резонно только на задах усадеб. Там кое у кого сохранились бани. Видимо только потому, что, сжечь их было мудрено. Строили их в этой местности полуземлянками, поднимая над почвой всего на два-три бревенчатых венца, а крыши покрывали дерном.

Коровино было довольно большим поселением в сто с лишним дворов, так что все быстро проверить было мудрено. Оставалось уповать на терпение и везение. Объезжал деревню я уже часа два, но пока кроме нескольких убитых крестьян никого не нашел. Однако в одном дворе мне все-таки улыбнулась удача, попался костер с еще теплой золой. Здесь, как и везде, избы и служб не было, сгорело все кроме убогой баньки. Когда я нашел кострище и убедился, что разжигали его недавно, сразу пошел проверить баню, нет ли там прячущихся людей. В ней никого не оказалось, но я решил подождать поблизости, вдруг кто-нибудь да и вернется.

Время уже было предвечернее и стоило подумать о ночевке. Я решил остаться здесь же. С едой у меня пока было относительно благополучно. Гостинцев Ивановой жены должно было хватить и на сегодняшний и на завтрашний день. Вода была и в недалеком колодце и в бочке возле бани, так что можно было даже помыться.

Я собрал по окрестностям годное для топки дерево, и реши истопить себе баню. Топилась она по черному, поэтому как только загорелись щепки, помещение сразу же наполнилась дымом. Я подождал несколько минут, и лишь только дрова занялись, выскочил наружу. Тут меня ждал сюрприз. Во двор явился мой давешний знакомый пес, напугав стреноженную лошадь. Он лежал возле теплого костра, положив на лапы большую голову и увидев меня, приветственно повел хвостом.

— Ну, что, псина, оклемался? — спросил я, по человеческой привычке осмысленно разговаривать с бессловесными тварями.

Он вздохнул, насторожил уши и посмотрел на меня влюбленными глазами.

— Есть хочешь? — догадался я.

Он опять вздохнул и облизнулся. Пришлось делиться. Животина в два удушливых глотка протолкнула в себя внушительный кусок пирога и опять облизалась. Теперь еды у меня осталось только на сегодняшний ужин.

— Все, больше ничего нет, — извинился я.

Гость на это сообщение скорбно вздохнул, но не возразил.

— Звать-то тебя как? — задал я вопрос, заведомо зная, что ответа на него не будет. Пришлось самому придумывать ему имя.

— Бобик, Шарик, Трезор, Полкан? — перебирал я варианты распространенных собачьих имен.

На Полкана он вроде отреагировал, шевельнул ушами, потом прижал их к голове.

— Ладно, будешь Полканом, — согласился я, — Не очень оригинально, зато звучно.

Полкан согласился и закрыл глаза. Кажется, он уже был уверен, что нашел себе хозяина. Мне же так не казалось. Что делать в моей ситуации с большой ослабленной собакой я не знал. Однако протестовать было бессмысленно, все равно возражения услышаны не будут.