Он взял кусок из загривка красного тунца и повел им сверху вниз по гладкому животу замершей девушки, пока тот не исчез из поля зрения. Это старинный рецепт, возрожденный в Токио. Рыба должна быть свежей и крупной, а девушка — с нежной кожей и темпераментной.

— Наш главный ресурс — рабочая сила нации, — продолжал господин Законодатель. — Но рабочие стали эгоистичны и политически непредсказуемы.

— Только не в моей компании, — сказал господин Колесо.

— Вдобавок, господа, как ни прискорбно, мы перестали владеть ситуацией в некоторых секторах экономики. Констатированы новые производственно-финансовые структуры, не уважающие нашу заботу о них. Я, с вашего позволения, опечален.

Господин Законодатель выпил сакэ из невесомой фарфоровой чашечки. В груди его стало горячо. Но обида была горячее. Он не мог справиться с ней и не сдержался в словах:

— Горластый выскочка, о котором я говорю, позорит Японию.

Господин Дипломат не спеша очистил от скорлупы яйцо жаворонка. Он не взглянул на чиновника-толстячка, покрасневшего от гнева, как солнце перед закатом.

— Мы должны видеть глобальную перспективу, — сказал он спокойно. — Мы наблюдаем и предлагаем миру решения. Но центр равновесия перемещается. Позволю себе заметить, что нынешний кризис мы преодолеем, однако мы уже не в состоянии диктовать всем и вся.

— Гвоздь, который выступил, должен быть вбит, — возразил господин Законодатель неожиданно громко и агрессивно. — Я имею в виду необходимость следовать мудрости предков!

Господин Дипломат удалил с яйца остатки скорлупы и покатил его ладонью по телу девушки. Двумя пальцами он поместил яйцо в ее промежность. Девушка раздвинула ноги, слегка приподняла таз. Когда Дипломат убрал вспотевшую руку, яйца уже не было.

— Вы знаете, — проговорил он, тронув салфетку, — одна пословица очень рекомендует нам видеть различия между горой и мышью. Тот, о котором сказано, несомненно, нежелателен. Но, с вашего позволения, мир полон нежелательных людей.

Девушка передвинулась к Дипломату и, поднявшись на корточки, ласково возложила тонкие руки на его плечи. Со сноровкой профессионального фокусника господин Дипломат сунул руку в ее промежность — и вот яйцо уже снова в его ладони, лоснящееся и влажное. Дипломат присыпал его черным перцем и отправил в рот.

— Старик не простит нам слабости, — сказал господин Законодатель, невежливо подняв палец. — Он нанесет удар.

Господин Дипломат, проглотив яйцо, зажмурился, причмокнул, после чего девушка быстро обтерла горячим полотенцем его руку.

— Если вы, мой высокоуважаемый друг, уверены, что разные пустяки достойны внимания Старика, — сказал он небрежно, — тогда позвольте нижайше предложить, чтобы вы лично его и информировали.

— Я уже это сделал! — воскликнул господин Законодатель.

Наступило молчание. Господа глазели на толстячка, а он слегка поклонился и выдавил самоуничижительную улыбку. Тема сменилась. Теперь уже господин Законодатель подчеркнуто соглашался с каждым, кто бы что ни сказал за этим столом. Но он знал, и все знали, что, действуя на свой страх в одиночку, он нарушил одно из неписаных правил Хозяев. То, что он совершил, можно было сделать только при общем согласии. Впрочем, господин Законодатель не сожалел.

Два часа спустя господин Дипломат уже принимал в своем доме пару гостей — балерину и нефтяного принца. Господин Колесо рассматривал отчет дирекции своего завода в Испании. Господин Законодатель пил виски в баре Гиндзы, продолжая про себя спорить с другими Хозяевами. По его мнению, все в стране перевернулось с ног на голову. Люди слишком довольны собой и чересчур податливы на посулы. Бдительность сохраняют лишь он да Старик, сидящий в горах в своем храме.

Легко возбудимый, он взвился бы, если бы мог видеть происходившее на верхнем этаже здания по другую сторону Императорского дворца. Там, в комнате, скрытой от посторонних глаз, некто легко трогал клавиши на панели большого компьютера. На экране в бегущих строчках чередовались цифры, плюсы и минусы, предопределяя пляску команд, принимаемых брокерами на биржах всего мира.

Валютный рынок залихорадило. Цены на золото поднялись и упали. Заколебались курсы акций нескольких самых крупных компаний. Миллиарды долларов, марок и триллионы иен перешли из рук в руки, повинуясь электронным сигналам.

Господин Законодатель пил виски в неоновом свете бегущих рекламных призывов. А бог процветания Хотэй остался в темноте опустевшего чайного домика. Фары несущихся мимо машин время от времени освещали его безумный деревянный оскал.

В Лондоне было без четверти два пополудни. Четверг, день дождливый. Среди суеты и шума в одной из ведущих брокерских контор Сити сорокалетний японец не отрывал глаз от цифр, плясавших перед ним на экране. Его заинтриговали перемещения очень крупных денежных сумм. Затем на несколько пунктов поднялся курс французского франка. Впрочем, он этого ждал с утра. Он отдал несколько распоряжений, пользуясь микрофоном переговорного устройства. Он говорил по-английски с акцентом, но бегло.

Человека звали Цутому Коно, а большинство английских друзей называли его просто Томом. Японские коллеги находили его поведение эксцентричным. Им не нравилось, что он посещал пивной бар в компании англичан, своих сослуживцев, и что домой к жене он возвращался в начале седьмого, по окончании рабочего дня. В отличии от земляков, Коно любил настоящий эль и разбирался во всех марках пива. Кроме того, он послал обоих своих сыновей учиться в местную школу, где они на годы отстанут от сверстников, обучающихся в школах Японии.

Вдобавок Коно по воскресеньям играл в крикет, что уже, если можно так выразиться не шутя, вообще не лезло ни в какие ворота.

С поведением Дутому Коно пришлось, однако, мириться, поскольку он заявил себя брокером международного класса. Лучших специалистов, чем он, в банке «Сумикава» не было. Собственно, Коно, потратив годы, сумел разработать свои программы анализа конъюнктуры валютного рынка. Он был прирожденный компьютерщик-финансист. Его разработки принесли миллиарды иен. И только он сам да мудрецы в дирекции знали точно и в полной мере о его вкладе в то, что банк «Сумикава» в последние годы вышел на высший уровень в мире финансов. Впрочем, авторитет Коно давно уже утвердился среди профессионалов. Стоило коллегам из других банков и брокерских контор прослышать, что Том Коно намерен расширить или сократить какие-то операции, как цены на биржах менялись. Имя его звучало на линиях связи от Женевы до Нью-Йорка, от Сингапура до Сиднея. Нередко его намерения обсуждались на немецком, арабском, испанском языках, даже на мандаринском наречии китайского.

Новый управляющий отделением прибыл из Токио в Лондон недавно. Он полагал, что в совершенстве владеет наукой управления. И у него были принципы. Первым делом — наладить учет рабочего времени местных сотрудников, вот что он считал важным. И, во-вторых, искоренить фамильярность в общении между японскими служащими. При обращении к старшим по должности каждый обязан использовать традиционные выражения почтительности, а в разговоре с младшими вежливость лишь вредит. Господин Ямагути был уверен, что японские компании преуспели на рынках Запада только и именно благодаря умению объединять усилия работников на основе национальных традиций внутренней иерархии. Самым ненавистным был для него «индивидуализм», понимаемый как расхлябанность.

Том Коно, увлеченный игрой с французскими облигациями, не замечал перемен вокруг.

Когда управляющий отделением вызвал его на беседу, Коно прежде всего удивил тон голоса этого человека. Ямагути рявкнул, как школьный директор, отчитывающий озорника.

— Неприятное дело, — сказал Ямагути, не ответив на вежливое приветствие, — но это надо решить.

В голове Коно в этот момент еще роились цифры процентов кредитных ставок. Он видел рисунок на графике, кривую подъема курса. Он с трудом переключился:

— Что случилось, патрон? Какая еще неприятность?