Мори прыгнул к телефону.

— Господин Оно? Лиза не пришла вчера вечером на репетицию?

— Да. Я сделал, что мог. На нее нельзя положиться… А вы ей кто?

— Моя фамилия Мори. Я друг Лизы.

— Ну, вот и скажите ей…

Мори бросил трубку на рычаг. Он проверил ванную. Все так, как он оставил вчера. Постельное белье так же скомкано, а на полу те же тряпки.

Лиза могла переночевать в каком-то другом месте. Лиза могла не прийти на свидание. Но на эту репетицию… Она бредила ею несколько недель. Это действительно был ее шанс попасть в большую программу.

У Мори заныло в затылке.

Он прибыл в Синдзюку в шесть тридцать. Записки от Лизы в офисе не было. И автоответчик молчал… Он позвонил в ночной клуб в Роппонги, где Лиза работала на прошлой неделе, но там ничего о ней не знали.

Он уже шел к машине, когда его окликнул старичок из «Волшебной дыры»:

— Мори-сан! Эй, Мори-сан! У меня для вас кое-что есть!

Мори невидяще взглянул на него.

— Зайдите и получите.

Мори последовал за ним в офис. Старичок выдвинул ящик стола и вынул сверток.

— Заказная посылка, — сказал он. — Поступила сегодня рано утром. Мне сказали, чтобы я передал ее, как только увижу вас.

— Сказали? — переспросил Мори. — Кто?

— Двое парней. Очень вежливые.

Фамилия и адрес Мори были напечатаны на машинке. Он перерезал бечевку, развернул обертку и встряхнул картонную коробку. Внутри было что-то легкое, но объемное.

Он открыл коробку. В ней оказались туфелька, темно-красные трусики и лифчик. Все эти три предмета были на Лизе, когда вчера она выходила из квартиры.

— Что же вы не сказали? — расплылся в улыбке старичок. — Я достану вам такие тряпки по особо дешевой цене. Без проблем.

Мори подхватил коробку под мышку.

— Любого типа, какие хотите, — выкрикнул вслед старичок. — Для школьниц, невест, конторских дам — все неношеное…

Но Мори поспешил к машине, охваченный страхом, ненавистью и злостью.

Он договорился встретиться с Кудо в пивном зале на крыше дома, рядом с центральным полицейским участком. Оттуда виднелись и улицы Гиндзы, и Императорский дворец с его плоскими крышами. Место было спокойное, вокруг же — круговорот городского движения.

Они заказали пива «Сантори», жареных цыплят и китайские пельмени. Кудо энергично отпивал пиво, и лицо его заполыхало.

— Ну, — сказал он, — что происходит? Ты обещал очень важную информацию, достаточную, чтобы обеспечить мне повышение по службе. Выкладывай. Не держи меня за дурака.

Мори поджал губы и отрицательно тряхнул головой.

— Ситуация изменилась, — сказал он. — Пока ничего не могу сообщить. Забудь то, что я говорил по телефону.

Кудо недоверчиво посмотрел.

— Чем, черт возьми, ты занимаешься? Пытаешься состязаться с полицией, или что? У тебя есть информация о криминальных событиях, и твой долг — сообщить об этом в полицию. Если будешь придерживать ее из корыстных побуждений, тебя взгреют так, что смотри, не промахнись. Пока еще нет законов, защищающих частных детективов как вымирающий вид.

— Ты не так понял. На этот раз ничего общего с бизнесом. На карту поставлена жизнь моего друга.

Кудо подхватил палочками пельмень и густо намазал его горчицей.

— Это связано с делом Хары, так? — наконец спросил он.

Мори кивнул.

— Правильно, но дальше не спрашивай. Когда прояснится, ты будешь первым, кто обо всем узнает. Сейчас мне нужна информация от тебя.

Кудо покачал головой.

— Ну, ты даешь, — сказал он. — Ну, валяй, спрашивай. Чем «служба данных Кудо» может тебе помочь?

— Накамура и его босс Тэрада. Что за люди, как работают, где живут… Вообще все о них.

— Когда тебе нужны данные?

— Сейчас.

— Так важно? — спросил Кудо, набивая рот, пельменями.

— Клянусь, речь идет о жизни и смерти, — сказал Мори.

Шаррок никогда бы не полетел на самолете компании «Фёст Америкэн», если бы все остальные рейсы не были отменены. Ему оставалось либо лететь на самолете этой компании, либо ждать еще два часа, а вот чего он не выносил, так это ожидания в аэропортах. Так или иначе, он повез свой багаж мимо пикетчиков — работников авиакомпании, размахивавших плакатами. Когда он проходил ворота, огромный плевок попал на его чемодан из свиной кожи. Слюна оказалась ужасно клейкой.

— Вот тебе! Можешь привезти домой сувенир, ты, гад!

Шаррок обернулся. Это крикнула маленькая рыжеволосая женщина в белой тенниске с надписью «Борись за свои права!». Она чуть не прыгала от ярости.

Сзади Шаррока, стоя, пил кофе из бумажного стаканчика какой-то паренек. Шаррок выхватил стаканчик у него из руки и выплеснул кофе на рыжеволосую. Он попал в цель. Брызги угодили ей в лицо, а основное расплылось на тенниске.

— Счастливо оставаться! — крикнул он и вошел в ворота.

Компания «Фёст Америкэн» разорвала договор с профсоюзом, на треть урезав зарплату сотрудникам, и уволила две сотни своих работников. Оттого и пикеты, и весь этот шум. Дела компании были из рук вон плохи. Пассажиры пользовались самолетами этой компании лишь если не было выбора… Несколько раз сменились ее владельцы, система предварительных заказов не работала, а что касается багажа, стало трудно предсказывать, когда и где он закончит свое путешествие. Самолеты разбивались: три крупные катастрофы за год. Заменить устаревшие самолеты компания была не в состоянии — ее душили долговые обязательства. И вот забастовала половина авиамехаников, а за штурвалы в самолетах сели пенсионеры, приглашаемые по специальным контрактам.

При взлете Шаррок попытался сконцентрироваться на передовице «Нью-Йорк таймс», но корпус самолета громыхал и сотрясался так, будто вот-вот развалится в воздухе. Надпись «Пристегните поясные ремни» то включалась, то выключалась. Самолет проваливался в воздушные ямы, и у Шаррока желудок прыгал, как заяц. Внезапно он представил очередной репортаж об авиакатастрофе и, как в самом деле перед концом, принялся подводить в уме итоги чуть ли не всей своей жизни. Впрочем, он скоро вернулся к реальности, в частности, к сделанному в последние несколько дней.

В основном поездка, была успешной, подтвердив верность курса, рекомендованного его службой. Реклама, дискредитирующая привозные, особенно азиатские, товары и ценности, получила приоритет и быстро распространилась. Сбыт отечественных товаров резко возрос.

В голове Шаррока прокручивались рекламные ролики. Вот несколько японцев сидят, скрестив ноги, и пьют сакэ из чашечек. Один встает, но потолок очень низкий, и человек ударяется головой. Он падает. От удара рушатся стены, потолок, и люди оказываются на воздухе среди обломков. «Это непростительный позор, — вопит человек, который вставал. — Я должен нести за это всю полноту ответственности». Остальные не обращают внимания и продолжают пить сакэ. Тут слышится голос жителя Среднего Запада: «Некоторым людям, возможно, нравится так жить, но что касается меня, разрази меня гром, я предпочитаю добрый старый порядок». В кадре появляется парень с квадратной челюстью, в простой одежде; он раскладывает костер на фоне Скалистых гор, достает из рюкзака банку пива и дергает за кольцо.

Пиво этой марки давно уже вышло из моды, но с появлением нового рекламного клипа будто родилось заново — оно пошло нарасхват, особенно среди молодежи. Выкрик «Это — непростительный позор» стал крылатой фразой и вошел в жаргон у студентов.

Нечто подобное происходило и в Голливуде. Кто-то публично огорчился тем, что две студии перешли к японцам. Рекард удачно использовал это, предложив создать общество наблюдения за «антидемократическим влиянием на развлекательное искусство». По сути, японского присутствия в Голливуде не чувствовалось, кинобизнес не ощутил его. Зато, как доложили Шарроку его голливудские агенты, авторы-сценаристы охотно воплотили резкие антияпонские настроения в новых боевиках, выпущенных летом. На экранах появились жирные гаденькие бизнесмены, угнетенные женщины и немые, пугливые туристы из Японии. Затем в прокат пошел фильм «Рэмбо в Токио».