Пока Макс Шаррок на своей кровати в одиночку потягивал шампанское, десятью этажами ниже вестибюль отеля заполнился загорелыми мужчинами в вечерних костюмах и худощавыми от дорогих диет женщинами в длинных платьях. Закончился банкет, и под взглядами шестерых охранников службы безопасности, постоянно жующих жвачку, гости стали расходиться. Они направлялись к вращающейся двери с улыбками, обнажавшими зубы.

В банкетном зале остался виновник торжества. Он не двигался со своего места во главе стола. Официанты посматривали на него, деликатно убирая посуду.

— Вам нездоровится, сэр? — спросил один из них, явно кореец.

— Нормально, — промычал сидящий. — Все в порядке.

Он взял бокал бренди с подноса, который уносил официант, и опорожнил его одним глотком.

— Принесите еще один, — сказал он.

Официант вопросительно посмотрел на высокого человека, стоящего у окна. Тот покачал головой.

— Я думаю, может быть, вам уже пора идти, сэр, — заметил официант.

Человек встал за столом во весь рост и заорал на тщедушного официанта:

— Мне плевать, что вы думаете! Вам платят не за то, чтобы думать. Вам платят за то, чтобы вы делали то, что вам говорят! Понятно?

Официант взял бокал и поспешил прочь. Высокий подошел к тому, кто был за столом, и положил руку на его плечо.

— Давай оставим это, — сказал он. — День был длинный и трудный.

— Извини меня, Бен. Кажется, столько всего накручено. Возможно, газеты правы. Возможно, мне пора в отставку.

— Не делай глупостей, Боб. Мы прошли через вонь и вышли с запахом роз. Встряхнись, подумай о положительном, думай наступательно.

Тот угрюмо кивнул и провел рукой по волосам.

— Они не посмеют пойти напролом, — продолжал Боб. — Мы используем все, что есть. Будут демонстрации, бойкоты, шумиха в прессе, какой они себе и представить не могут…

Собеседник не ответил. Он думал о дневном совещании с японцами. Прибывший накануне представитель банков Японии — невысокий, холодно вежливый господин, вел себя так, будто приглашал на ужин, а не требовал возвратить биржевую ссуду.

В зале заседаний был массивный дубовый стол, а из окон открывалась панорама залива. День был изумительный, и туристские катера сгрудились вокруг острова и Статуи Свободы. Пока секретарша разносила зеленый чай в чашечках без ручек, приезжий болтал о своих симпатиях к янки и о погоде. Как только она вышла, он нанес бомбовый удар… Глядя ему в лицо, Бен назвал происходящее финансовым Пирл-Харбором. Да, в соответствии с окончательным текстом договора японцы имели право отозвать ссуду при обнаружении технических погрешностей, но те технические погрешности, о которых вдруг вспомнили, не раз всплывали и прежде, и кредиторы предоставляли отсрочку для их ликвидации и исправления.

— На этот раз — нет, к сожалению, — сказал приезжий ровным и холодным голосом. — Мы не пойдем на риск. Наши аналитики произвели переоценку вашей кредитоспособности за последние несколько лет. Мы уже отсрочили крупный платеж, и дальнейшие уступки невозможны.

— Просим принять извинения за задержку. Могу обещать, что она последняя. Договор с вами отныне становится абсолютно приоритетным по отношению ко всем обязательствам. Я гарантирую…

— Но вы обещали это и в прошлый раз, не так ли?

На лице приезжего появилось странное выражение, будто он еле сдерживал улыбку.

— Вы хотите сказать, что не доверяете лично мне?

— Банк «Сумикава» много лет работает с американскими друзьями. Мы научились доверять фактам, а не обещаниям.

Тон приезжего не оставлял возможности для дискуссий. Решение было принято — значит, закроются больницы и реабилитационные центры, больше бездомных станет на улицах, решение японских банкиров затронет массу семей, населяющих город.

…Официант-кореец принес бренди на серебряном подносе. Сидящий за столом Бен одним глотком выпил полбокала.

— Ну, хватит, уже достаточно, — уговаривал Боб. — Завтра большой день. Утром консультация с юристами, затем поработаем с отделом связей с общественностью и подготовим заявление. Намечена встреча с командой Рекарда — пусть будут в курсе… Банк «Сумикава» пожалеет. Мы должны дать понять этим людям, что к чему.

Бен безучастно кивнул.

— Отлично, Боб. Не знаю, что бы я делал без тебя.

Допив бренди, он встал и медленно направился к выходу. Боб взял со стола бумаги и положил документы в свой «дипломат». Затем окликнул двоих охранников:

— Ну, все, ребята, пора по домам. Скомандуйте, чтобы подавали машины к запасному выходу, и проследите, чтобы не было никаких репортеров.

Это было важно. Боб не хотел, открыв утреннюю газету, увидеть фотографию босса и рядом свою. Какие бы ни были проблемы, он оставался мэром Нью-Йорка. Его политическая карьера по сути только еще начиналась.

В городке на севере Хоккайдо заместитель управляющего банком «Сумикава» предпочел не ходить на обед в компании с другими сотрудниками. Сказал, что останется в офисе. Это не было необычным. Он работал здесь всего пару недель, но уже зарекомендовал себя необщительным. Когда все ушли, он сел за стол своего секретаря и стал что-то выстукивать, используя словарный процессор.

Пара недель! Тому Коно казалось, прошла пара лет. Его жена сидит весь день дома, а детей шпыняют в школе за «иностранность». Работа на редкость отупляющая. Самое крупное событие — выдача ссуды на трактор местному фермеру. Коно осознал, что едва ли сможет общаться с новыми коллегами. Кроме начальника отделения, все они были местные, в Токио не ездили и, кстати, знали, что Коно отбывает наказание за какую-то провинность.

Чтобы не одуреть окончательно, Том поддерживал связь с близкими друзьями из офиса в Лондоне. Они сообщали ему служебные новинки. Новый управляющий демонстрировал железную хватку и скверный характер. Не проходило недели без новой инструкции: о правилах обращения к старшему по должности, о ношении значка компании, о том, как отвечать по телефону. Местный персонал снят с ответственных должностей, а большинство японцев с длительным стажем работы переведены в главный офис. На месте Тома старшим маклером служит некий Симада, скрытный и замкнутый человек, едва говорящий по-английски, и у него нет друзей даже среди японских служащих.

Это опечалило Тома, но не удивляло. Гораздо большее беспокойство он испытал, получив сообщение своего бывшего помощника Тревора. Этот жизнерадостный ливерпулец, озлившись на Симаду, не подпускающего его к материалам торгов, уселся к компьютеру и сделал распечатку всех позиций, учитываемых банком. Сначала он решил, что где-то ошибся: судя по цифрам, Симада непозволительно рисковал, односторонне взвинчивая ставки в рыночных торгах. Но все подтвердилось. Симада явно зарвался, заигрался…

Том попросил Тревора передавать ему по факсу эти распечатки каждый вечер. Он увидел, что позиция Симады взлетела до уровня, где движение в пропасть стало необратимым. Он уже не мог выйти из своих игр без подрыва, который смахнул бы полностью не только лондонский журнал торгового учета, но и прибыли «Сумикавы» до конца века. Он действовал, как сумасшедший.

А может, нет? Чем больше думал Коно о ситуаций, тем сложнее она казалась. Одностороннее взвинчивание ставок в играх Симады было явно в пользу доллара США. Доллар усердно скупали, и его курс неожиданно вырос по отношению к другим валютным единицам. Если позиции ликвидировать, доллар рухнет, вернее, войдет в режим свободного падения. Симада не мог этого не знать.

И вот в своем офисе на Хоккайдо Том Коно, сидя за компьютером, быстро набирал самое важное письмо из всех, какие он когда-либо писал. Оно было адресовано экс-председателю банка «Сумикава», которого вынудили уйти в отставку два года назад после переворота в правлении. Том не встречал этого старика, но о нем говорили неплохо, в частности, и о том, что он жил мыслями о восстановлении своего доброго имени и с горечью следил за действиями нового руководства.