Лицо «монашки» омрачилось: были задеты самолюбие и профессиональная гордость.

— А где Мидори?

— Уволилась на той неделе. Похоже, у нее появился парень.

Мори взял десятитысячную купюру, а взамен выложил пятитысячную.

— Половина, — сказал он. — Найдешь мне адрес Мидори, получишь другую половину.

Девушка подняла подол и спрятала бумажку за пояс. Две минуты спустя она возвратилась в адресом своей бывшей товарки, и Мори обменял его на пять тысяч иен.

— Девочки хорошие, — сказал он Йокогаме Джорджу на выходе, — можешь гордиться ими.

Джордж сидел, возложив по-американски ноги на стол. Его мокасины были с кисточками.

— Они стараются, — самодовольно заметил он. — Я сам их многому научил.

Он осклабился, остро напомнив рептилию, и отхлебнул виски.

— Всему? — переспросил Мори. — И даже этой тяжелой работе языком?

— А то нет!

— В следующий раз и тебя испробую, — мягко сказал Мори.

Йокогама Джордж поперхнулся виски. Звук, вырвавшийся из его горла, прозвучал для Мори поистине музыкой.

По адресу, полученному Мори, обнаружился ветхий многоквартирный дом в Ниппори. Первый его этаж был занят магазином похоронных принадлежностей. Старик в брюках-хакама[5] и деревянных сандалиях, сидевший среди бронзовых статуэток Будды и кадил, присматривал и за жилыми квартирами.

— Она съехала, господин, — сказал он сочувственно. — На прошлой неделе.

Мори заявил, что он дядя Мидори, приехал из деревни и давно не видел ее. Старик, водя тряпочкой по статуэтке тридцатирукой богини милосердия, заметил:

— У нее много дядей, у этой девушки.

Мори положил пятитысячную купюру на одно из кадил.

— Это очень важно, — сказал он.

— Так много? — в голосе старика прозвучал интерес. — Ну, хорошо, если хотите ее увидеть, загляните вечером в универмаг «Сэйкю». И передайте, пожалуйста, от меня наилучшие пожелания.

— Непременно, — пообещал Мори.

Мидори работала лифтером в универмаге. Найти ее было просто по значку с фамилией на униформе. Это была миловидная девушка лет двадцати двух, с острым взглядом, указывавшим на немалый опыт жизни в столице.

— Добро пожаловать, господа, — говорила она очень четко и монотонно. — Наш скромный универмаг благодарит вас за большую честь, которую вы нам оказали, найдя время посетить нас сегодня. На первом этаже расположены отделы зонтов, дамской и мужской обуви, галантереи и дорожных принадлежностей.

Говорила она складно, но сглатывала гласные, что было характерно для северного диалекта. Мори доехал до верхнего этажа и дождался, пока последний из ребятишек не увлек свою маму в отдел игрушек.

— Лифт пойдет вниз, господа, — заученно объявила Мидори.

Мори был единственным, кроме нее, оставшимся в лифте.

— У меня к вам привет и просьба Йокогамы Джорджа, — тихо сказал он.

Она презрительно сощурилась.

— Этот чурбан! Что ему нужно?

— Приходите после закрытия магазина в храм Догэн.

Она не успела отреагировать. Лифт остановился на пятом этаже, двери раскрылись, и лицо Мидори обрело лучезарность. Она стала кланяться домохозяйкам с пухлыми сумками, заполнившими кабину.

— Большое спасибо, — заливалась она. — Мы искренне рады любезности, которую вы нам оказали своим досточтимым вниманием. На четвертом этаже в продаже спортивные товары, мужские пальто и дамское нижнее белье.

Мори вышел на втором этаже, купил пару журналов для деловых людей и отправился в храм.

Вечером район Сибуя многолюден. На тротуарах и площади Хатико не протолкнуться. Неожиданно возникают и рассасываются очереди к телефону, к билетным автоматам, в туалеты. Пахнет кофе, жареной рыбой, мочой и потом. Громыхают поезда. Все в движении.

Дневной свет сменился в мире стекла и бетона светом неоновых ламп. Названия универмагов, универсамов, кафе, кабаре, салонов, ресторанов и кинотеатров сверкали, вращались, вспыхивали и гасли. Пространство заполнила реклама всех видов. Двое стариков расхаживали в толпе, раздавая приглашения в отели любви. Лотки и тележки с уличной едой были на каждом шагу, и продавцы печеного мяса оглашали улицу выкриками вековой давности, записанными на портативных магнитофонах.

Мори, добравшись до храма, где уличный шум не так раздражал, отыскал в журналах статьи о финансовых новостях и попытался вникнуть в их содержание.

Тема дня: японские деньги, вливаясь в рынок Америки, способствуют росту цен на недвижимость и повышению курса доллара. Банкиры, экономисты и прочие анализируют этот процесс, пытаясь понять его подоплеку и прогнозировать варианты грядущих событий. Толкуют о доверии и недоверии к американской экономике, о факторах Восточной Европы, о ценах на нефть, о результатах выборов в США… Мори понял, что, если отсеять профессиональный жаргон, остается кучка людей, разглагольствующих о мировой экономике примерно так, как таксисты о команде «Великанов».

Мидори пришла в парк храма, когда там было уже довольно темно. На одной скамейке примостилась парочка, под фонарем распластался бродяга в луже мочи. Было полно комаров. Место, мягко говоря, не идеальное, но по крайней мере тихое.

На ней было элегантное платье из набивного ситца, в руке сумочка «а-ля Луи Виттон». Мидори выглядела цветущей и здоровой, то есть вполне нормальной и современной — как одна из тысячи других девушек. По сути ее нельзя ни в чем винить, подумалось Мори. Наверное, приехала в Токио одна, жить было негде, а за все надо платить — и за крохотную каморку в бетонном доме, и за устройство на работу… Да мало ли!

— Ну, ладно, в чем дело? — отрывисто сказала она. — Я же сказала Джорджу, что ухожу.

Теперь ее акцент был более заметен, чем в универмаге. Мори по выговору признал в ней уроженку префектуры Акита, недалеко от родины Хары.

— А ни в чем, — ответил Мори. — Мне нужна информация, вот и все. Вы можете мне помочь. — Он достал из кармана фотографию Хары. — Этот человек вам известен, — сказал он. — Я знаю, что вы были с ним в вечер его гибели.

Она отпрянула, будто он пролил кофе на ее элегантное платье.

— Кто вы? Что вам надо?

— Я следователь, нанятый семейством Хара, чтобы выяснить обстоятельства его смерти. Работаю независимо и гарантирую конфиденциальность.

— Мне с вами не о чем говорить. Я ни к чему не причастна.

— Эта ваша работа в «Сэйкю», — сказал он, — она хорошо оплачивается?

— Не так уж плохо, — осторожно ответила она. — Но я еще не на полной ставке.

— Полагаю, они пока не затребовали справку от вашего предыдущего нанимателя?

— Что вы имели в виду?

Мори вынул рекламный листок «Оазиса любви», какие вкладывают людям в почтовые ящики среди ночи. На нем был рисунок девушки в пеньюаре, которая ест банан, а рядом пояснительный текст: «Ваша маленькая любовница на девяносто минут — в любом месте центра Токио».

— Я вас ненавижу, — сказала она высоким голосом, затем обречено плюхнулась на скамейку.

— Вот и отлично, — произнес Мори. — Начнем сначала.

Она глубоко вздохнула и тихо стала говорить. Мори прерывал ее уточняющими вопросами.

Полчаса спустя они покинули парк храма, оставив его любовникам, бродяге, комарам. Мидори исчезла в потоке конторских служащих у метро, а Мори взял такси. Ему нужно было подумать.

По словам Мидори, они с Харой встречались в течение года в отеле «Сэйкю». Он дозванивался до «Оазиса любви» во вторник или среду и вызывал ее по имени. Встречал ее в номере, глядя телевизор. Обычно она оставалась на два часа, иногда дольше, если ему хотелось.

После первых свиданий он попросил, чтобы она приносила в отель свою школьную форму. Ее это не удивило — среди клиентов «Оазиса любви» встречались и такие. Но с тех пор половые контакты прекратились. Она переодевалась в ванной, а когда выходила, он уже лежал в постели под одеялом. Она садилась в кресло, и они обо всем говорили, в частности, о ее школе, подругах и как она в первый раз подкрасилась, и как он пытался играть в бейсбол, и как в их краях сбрасывают снег с крыш, об осенних фестивалях, красках заходящего солнца… Между ними была разница в пятнадцать лет, но на пару часов в месяц оба становились деревенскими школьниками.