Конечно, не везде картина была именно такой, но во всяком случае верно одно, что полевые укрепления позиционной войны возникли не в один день. Верно и то, что они сами по себе явились следствием целого ряда причин, а не возникли внезапно сами собой, предрешив фактом своего появления переход к позиционной войне. Одна из причин заключалась, в частности, в неподготовленности войск к оборонительным формам войны. Оказалось, что такая подготовка была необходима как раз для успеха маневра: без лопаты наступать в новых условиях было так же невозможно, как и без оружия.

в) Пулемет

«He массовые армии явились причиной позиционной войны, а неправильная оценка действия пехотного огня. Если бы в мирное время имели совершенно ясное представление об этом действии, иначе организовали бы пехоту и дали бы ей вооружение, в котором она нуждалась, чтобы быстро и действительно преодолеть окопавшегося противника. Тогда обороняющийся не имел бы времени возвести сильно укрепленные позиции. Предпосылок для позиционной войны (время и возможность постройки позиций) не было бы налицо. Позиционная война в том масштабе, как это случилось в мировой войне, не возникла бы»[428].

В очень дельной, хотя и краткой статье немецкий автор довольно конкретно сформулировал причины возникновения позиционной войны. Фактор времени, которое требуется для возведения укрепленных позиций, не оставлен без внимания. Надо расчленить два понятия: во-первых, реальное действие огня в первых сражениях мировой войны, во-вторых, умение наступать в условиях, когда это действие оказывается налицо. В приведенной цитате в качестве причины позиционной войны указывается именно второй («неправильная оценка действия пехотного огня»), а не первый фактор. Такое расчленение совершенно необходимо, иначе возникает путаница.

Фуллеровская школа, бесспорно, имела крупную заслугу в том, что ею была показана и разъяснена роль пулемета в возникновении позиционной войны.

«Застой окопной войны был вызван в первую очередь изобретением американца Хирама Максима. Имя его резче запечатлелось в истории мировой войны, чем имя любого другого человека. Императоры, государственные мужи и генералы могли привести к войне, но закончить ее они были не в силах. Завязав войну, они оказались беспомощными марионетками в руках Хирама Максима. Своими пулеметами он парализовал мощь наступления»[429].

Говоря далее о специальной болезни, выразившейся в утверждении позиционных форм ведения войны, Лиддел Гарт пишет: «Этой болезнью был полный паралич наступательного порыва, сломленного оборонительной мощью многочисленных пулеметов, и болезнь эта обострялась наличием проволочных заграждений»[430].

В приграничном сражении 22 августа, вокруг Вирмон — Нефшато французские «войска слепо ринулись в штыковой бой, а их косили пулеметы»[431].

Все это кажется совершенно бесспорным, тем более, что свидетельства участников подтверждают, казалось, эту картину. Вот, например, свидетельство об атаке 1–й роты 94–го полка (42–я дивизия, 6–й французский корпус, 3–я армия) 22 августа:

«Внезапно, продвинувшись несколько сот метров от Виль — о — Монтуа (южнее Лонгви), командир 1–й роты приказывает снять ранцы и устремляется со своей ротой в штыковую атаку. Результат был ужасающим: в несколько секунд капитан, два лейтенанта, адъютант, три четверти состава роты были скошены пулеметами, скрытыми позади снопов. Оставшиеся в живых бежали в беспорядке, увлекая за собой 2–й батальон»[432].

Как ни красочен этот пример, все же ударение в цитате из книге Лиддел. Гарта следует поставить на слове «слепо». Не только эта 1–я рота, а весь 6–й корпус в приграничном сражении слепо шел вперед, игнорируя самые элементарные правила разведки, мер охранения при подходе к противнику и т. д. В результате дивизии корпуса оказались внезапно вовлеченными в бой с тремя корпусами противника, разбросанными на фронте в 20 км, без связи между дивизиями и отдельными частями. Своя артиллерия не успела вступить в бой, не зная, где противник, и боясь бить по своим. Как ни стараются французские авторы показать высокие качества генерала Саррайля (командовавшего 6–м корпусом в приграничном сражении) — его самообладание, спокойствие и мужество в тяжелой обстановке, — данное сражение, где были нарушены элементарные тактические правила, не служит к увеличению славы генерала. Сваливать неудачу на пулеметы поэтому неправильно. Разгром в такой обстановке был бы неизбежен, скажем, и в условиях 1870–1871 гг. Но в данном случае мы не собираемся сосредоточить внимание на общих тактических вопросах, а хотим прийти к определенному выводу в отношении пулеметов.

В начале войны пулеметы не имели того решающею значения, которое они приобрели в более поздние годы войны[433].

Этот факт уже был установлен при рассмотрении Марнской битвы. Дело в том, что пулеметов было еще слишком мало, и во многих случаях они просто не вводились в бои. И в германской, и во французской армиях их имелось по шесть на полк. В германской армии они были сведены в пулеметную роту, которую стремились использовать как единое целое для ведения сосредоточенного огня, преимущественно фланкирующею. Кроме того, существовало 11 единиц или «отрядов сопровождения» в которых имелось по шесть пулеметов, монтированных на повозках, подобных артиллерийским зарядным ящикам. В этой организации было нечто, сходное с артиллерией: пулемет являлся не столько органическим оружием пехоты, сопровождающим ее во всех перипетиях боя, сколько специальным оружием для ведения внезапного массированного огня в особых случаях. Пехота должна была уметь наступать и обороняться и без пулеметов. Практически пулеметная рота часто удерживалась в резерве, выжидая удобного момента, и часто наступающая пехота была предоставлена своим собственным силам. Между тем, по германскому уставу наступление заключалось в «переносе огня вперед к противнику». По развертывании пехота, не стреляя, должна была подойти возможно ближе к противнику и открыть огонь по нему. Под прикрытием огня необходимо было подойти на дистанцию штыковой атаки, которая одна могла окончательно подавить противника. Германские уставы требовали «огневого превосходства», но оно, очевидно, достигалось лишь пехотным огнем без обязательного ввода в действие артиллерии и пулеметов.

6 сентября 15–й рез. пех. полк (2–я гвард. рез. дивизия, 10–й рез. корпус), перейдя М. Морен, атаковал французов, занимавших позиции у деревень Шарлевиль и Ля-Вильнев. Бой характеризовался хорошо уже известными нам явлениями. Германская пехота атаковала без артиллерийской поддержки, неся большие потери. Французская артиллерия, заняв заранее подготовленные позиции, вела столь «подавляющий огонь, что трудно представить себе» (сообщение лейтенанта Нетца, командира 8–й роты)[434]. Пулеметная рота находилась в резерве и в первоначальной атаке не участвовала. Только когда передовые линии вплотную придвинулись к указанным деревням, пулеметная рота вышла из своего укрытия и стала продвигаться вперед, но попала под артиллерийский огонь и снова отошла назад. Понадобилась посылка лейтенанта Бока (1 батальон), чтобы повести ее вперед на подмогу пехоте. Один пулеметный взвод был направлен к группе, атакующей Шарлевиль, два других — против Ля-Вильнева.

Пулеметная рота занимает случайные позиции, не зная, где собственно находится противник, которого она должна обстрелять. В данном случае действие пулеметного огня могло дать мизерные результаты, и вся тяжесть боя легла на плечи пехоты, не имеющей сильной огневой поддержки и терпящей огромные потери. К утру 7 сентября под огнем французской артиллерии она вынуждена была отступить. Совершенно очевидно, что шесть пулеметов на полк не могли явиться серьезной силой в боях, разбросанных на большом пространстве.