Итак Кенигсберг — колыбель прусской государственности, — был не только взят, но и «всемилостивейше» включен в состав Российской империи. Этот удар, который имел только политическое значение (Восточная Пруссия была так удалена от места основных событий — Саксонии и Богемии, что Фридрих и не надеялся до поры серьезно отстаивать ее), в глазах антипрусской коалиции с лихвой искупал и первый русский поход, и Росбах, и Лейтен. Тем не менее взятие Кенигсберга наряду с рейдом Гадцика на Берлин оказались единственными успехами союзников в кампании 1757 года.

Приходится удивляться, что успешный опыт этой зимней кампании не был учтен руководством русских вооруженных сил в дальнейшем. Сказалась инерция маневренной стратегии, возвращение на зимние квартиры после кампании считалось нормой.

Известия о событиях в Восточной Пруссии глубоко огорчали Фридриха, но он вынужден был покориться обстоятельствам, не имея возможности ни отразить, ни удержать русского оружия. Он начал думать только о средствах помешать соединению русских с австрийцами. По обыкновению, он решился предупредить действия последних и атаковать их во владениях Марии Терезии, наметив своей целью столицу Моравии Ольмюц. Как пишет Дельбрюк, Фридриху «представлялось, что стоит ему только взять Ольмюц и оттянуть этим главные силы австрийцев из Богемии, как его брату Генриху, стоявшему в Саксонии во главе 22 тысяч человек, может быть, удастся овладеть Прагой». Репутация принца Карла Лотарингского пошатнулась после Лейтенского дела. Избегая дальнейших нареканий, он сложил с себя главное начальство над войсками. Граф Даун заступил на его место и расположился в Богемии лагерем, на укрепление которого порублено было несколько огромнейших лесов.

Прежде всего Фридрих хотел отнять у австрийцев последний их опорный пункт в Силезии — крепость Швейдниц. Он подступил к Швейдницу 3 апреля. На тринадцатый день она была взята штурмом и 5-тысячный гарнизон сдался в плен. Теперь Даун ожидал вторжения короля в Богемию. Фридрих разными фальшивыми распоряжениями старался убедить его в этом мнении, в то же время быстрыми переходами проникнув в Моравию и вытеснив мимоходом корпус генерала де Вилле из Верхней Силезии. Прежде чем Даун был извещен об этом движении, Фридрих был уже под стенами Ольмюца и готовился к сильной осаде. Даун последовал за ним, но, не препятствуя действиям пруссаков, остановился на границе, отрядив только обсервационный корпус под начальством Лаудона для наблюдения за противником.

Ольмюц имел 8000 солдат гарнизона под командованием генерала фон Биберштейна, был хорошо снабжен продовольствием, укрепления находились в наилучшем состоянии. Фридрих рассчитывал на скорую сдачу крепости, которая должна была открыть ему дорогу к самой Вене. Но он обманулся в своих предположениях. Близость дауновской армии позволяла ему осадить город только с одной стороны; другая через это сохранила свободное сообщение с лагерем фельдмаршала и могла получать оттуда все нужные припасы и подкрепление. Все это делало невозможным организацию блокады. Кроме того, ошибка главного прусского инженера Бальби сделала первые усилия пруссаков недействительными. Он провел первую траншею на полторы тысячи шагов от крепости так, что ядра до нее не долетали. Пока эту погрешность исправили, осаждающие потратили огромное количество ядер и вынуждены были ослабить свои действия в ожидании подвоза.

Главный прусский транспорт, состоящий из 3000 подвод с порохом, хлебом и деньгами, шел уже из Тропау. Даун хотел отнять у Фридриха это необходимое средство к продолжению осады. Дороги, ведущие к прусской армии через горные ущелья, были испорчены продолжительными дождями. Обозы не могли двигаться скоро: на каждом шагу они вязли. Цитен прикрывал транспорт, тянувшийся на несколько миль. Он расположил свои отряды на большом расстоянии один от другого, чтобы не мешать движению транспорта. Даун отправил в ущелья Лаудона с предписанием отнять или уничтожить транспорт.

В дефиле, скрыв несколько тысяч пандур в засады и в прилеске. Лаудон встретил пруссаков сильным огнем из пушек, которые были расставлены на всех возвышениях. Пока весь транспорт и прикрытие его собрались на тесной площадке и наскоро составили вагенбург, лошади под большей частью фургонов были убиты и множество возов с порохом взлетели на воздух, производя страшный беспорядок и опустошение в прусских отрядах. Наконец и пандуры выскочили из своих засад и после упорной битвы заставили пруссаков бежать. Цитен с небольшим отрядом едва успел прорубиться сквозь неприятеля и уйти в Тропау. Остальное прикрытие, состоявшее в основном из молодых рекрутов, легло на месте.

Только 950 повозок были спасены пруссаками и благополучно прибыли к армии. Без пороха и полевых снарядов осада не могла продолжаться. Фридрих находился в самом критическом положении. Австрийцы заняли все горные проходы и загородили ему обратный путь в Силезию. Даун сторожил его на границе Богемии. Таким образом, король был совершенно отрезан от своих провинций и везде видел против себя втрое сильнейшего врага. Пробиться с оружием в руках было бы бесполезным и безумным риском.

Итак, всей армии предстояло сдаться в плен. Но именно в такие минуты необыкновенный гений Фридриха пробуждался. Он собрал своих офицеров, краткой, но убедительной речью старался пробудить в них бодрость и приготовил их к самым отчаянным подвигам. Потом он отправил курьера к коменданту крепости Нейсе в Силезию с письменным приказанием заготовить на всю армию хлеб и фураж. Курьер отлично разыграл свою роль, попался в плен к австрийцам, долго старался скрыть от них свою депешу и только после угроз и истязаний выдал ее.

Даун, не подозревая тут военной хитрости, немедленно расположил свои войска по всем дорогам в Силезию; этим он открыл проход в Богемию. Фридрих тотчас выбрал этот путь, несмотря на все его трудности. 8 июля до глубокой ночи продолжалось обстреливание крепости, потом все замолкло. Австрийцы ничего не подозревали. В темноте с величайшей осторожностью сперва были отправлены тяжелая артиллерия и обозы, потом тихо двинулись и сами войска. На следующее утро гарнизон Ольмюца изумился, видя, что осада снята и что под стенами нет и следа неприятельского. Теперь только Даун догадался, что Фридрих ускользнул у него из рук. Он ударил ему вслед, но высокие горы и узкие проходы, по которым Фридрих вел свое войско, мешали всем предприятиям австрийцев. После нескольких легких стычек, почти безо всякого урона, король прибыл со своей армией в Кенигин-Трец, где и расположился лагерем (14 июля).

Вся Европа была в изумлении от этой удивительной, почти невероятной ретирады. В Вене осыпали Дауна порицаниями за его медлительность и недогадливость, а Фридрих начал думать о новых операциях.

Во время этого похода жизнь Фридриха оказалась в опасности, но присутствие духа его спасло. Опередив свою армию, король ехал с небольшой свитой по глухой дороге. В кустарниках же скрывались кроаты, которые начали стрелять из ружей. Фридрих не обращал на это внимания, но вдруг один из адъютантов крикнул: «Государь, в вас целят!», — и указал королю на пандура, который из-за дерева наводил на него дуло. «Ты! Ты!» — крикнул Фридрих пандуру и погрозил своей палкой. Пандур тотчас опустил ружье, снял шапку и почтительно вытянулся, дожидаясь, пока король проедет.

Едва ускользнув со своей армией из окружения неприятельских войск, Фридрих, однако, не намеревался оставить Дауна в покое. Из своего лагеря он наблюдал за его действиями и выжидал удобной минуты к началу борьбы. Но тут до него дошло известие об успехах русской армии и о критическом положении генерала Дон[49], командовавшего померанским отдельным корпусом. Как орел, встрепенулся Фридрих и полетел на помощь к своему полководцу. Защита Силезии была предоставлена маркграфу Бранденбургскому Карлу, а брату своему Генриху король поручил прикрывать Саксонию, оставив им 40 штыков и сабель. Сам же отобрал себе только 14 тысяч испытанного войска и через одиннадцать дней был уже в Ненмарке. Столь небольшой корпус, взятый королем в поход против Фермора, ясно показывал пренебрежение, которое он питал к русским. Это стало серьезной ошибкой Фридриха.