Мы подошли к соседнему подъезду и сели на лавку.

— Чье это авто? — вытирая слезы, поинтересовалась я.

— Приятеля. Мою тачку сеструха угнала. Так зачем ты ходила к Алику?

— Предложила ему купить эту чертову книжку.

Я рассказала Косте все, как было: о попытке вывести крота на чистую воду, о его увертках и объяснениях. Послушав себя со стороны, пришла к выводу, что отговорки выглядят малоправдоподобными. Все какое-то неубедительное. Хотите – верьте, хотите – нет. Не доказать, не опровергнуть. Зацепиться не за что.

Мы распили на двоих помятую банку пива, и Костя вернул, как ни странно, фото Печкина. И не стал напрашиваться в гости, не просил показать ему книгу. Хм, не покусился на ключи и даже не огрел на прощание по затылку. Подозрительный тип! У него, если он сообщник Алика, была завидная перспектива. Он мог заполучить то, чем крот так жаждет обладать уже сегодня. Но он этого не сделал. Тактика? Или он в моем лагере? Наверное, я до конца своих дней теперь буду гадать.

Успокоившаяся, но несколько озадаченная таким разгильдяйством воров-кровопийц, я вошла в квартиру и отправилась в душ. Мне нестерпимо хотелось смыть с себя сегодняшний день.

После я и впрямь почувствовала себя обновленной и даже не устрашилась поздним вечером выгулять Пешку. И спала в эту ночь, как беззаботный младенец.

…Утром, разбуженная поставленным на девять часов будильником, я сидела в кухне с бокалом чая. От кофе я окончательно отказалась – он был чужд Элпис. Все думала о предстоящей встрече с Аликом. Неизвестно почему, ручейки моих мыслей стекли к соседскому зеркалу. Что мне опять не давало покоя? Отвернутое к стене, оно больше не пугало. Почему я вспомнила о нем?

Взяв с собой бокал и надкусанную вафлю, я пришла в зал и посмотрела на этот живущий собственной жизнью предмет. И поняла, что мне не давало покоя. Петелька, походившая на замочную скважину. Теперь я была уверена, что это не случайная схожесть.

Подойдя ближе, я коснулась ее и вспомнила о ключике Элпис. Наверное, он подошел бы в идеале к этому «замочку». Но какой смысл? Ключик и замочек, которые ничего не отпирают? Или так было лишь по эту сторону? Может там, где висело это зеркало, оно служило потайной дверью в чьем-нибудь замке? В том, что оно стояло на двух параллелях, я уже не сомневалась. Надо будет забрать у Алика ключик и примерить. Ведь неспроста же он оказался в книге? И, вероятно, неспроста его обнаружила именно Либра. Им пользовалась владычица вод Лайбе? Но ведь он всегда висел на шее Элпис. Мне следовало бы дочитать книгу до конца, но я уже опасалась, что это завершит мое пребывание в этой жизни. Чем, как говорится, чудак не шутит.

Собравшись с духом, поцеловав нательный крестик, я отправилась к Алику, ободренная хорошей погодой. Наверное, все еще ждала, что солнце вытянет за хвост с сонного дна мою бедную Русалку. И кротов-пауков в ярком свете дня я уже не так боялась. С трудом верилось, что это я вчера удирала со всех ног от криминального вида «девятки» и закатила истерику Косте.

Почувствовав, что в глаз попала ресница, я вытащила пудреницу и заглянула в зеркало. Пока избавлялась от досадной помехи, обратила внимание, что у меня совсем не отросли волосы. После окрашивания прошло достаточно времени, но даже на висках не проклюнулся мой естественный цвет. Словно во мне что-то кардинально изменилось, и я стала натуральной брюнеткой. Поумнеть бы еще и можно жить!

Несколько стушевавшись, я пошла дальше, и вскоре оказалась перед дверью кротовой норы. Ну кто нормальный систематически сует ногу в один и тот же капкан? Только я.

Алик дожидался меня с нетерпением. Точнее, не меня, а книгу, конечно. Интересно, существует для него хоть что-то святое? Верит ли он в Аллаха? Или скорее, в Тора и Одина?

— Ну, что ты собиралась мне поведать? — спросил Алик, торопливо заправляя кушетку, на которой, поди, всю ночь ворочался, предвкушая сладостный момент встречи с книгой.

— Прежде у меня к тебе один вопрос.

— Какой? — Крот явно был согласен на что угодно.

— Ты веришь в бога? Нет, не в того фальшивого создателя, сотворившего мир «Незапертой Двери». А в некий высший разум, пред которым мы предстанем на пороге смерти, пред которым ответим за все свои грехи? В то, что еще осталось святого в нас?

Алик угодил в замешательство, не ожидая, что я врублюсь в подобную тему: ведь прежде всегда избегала разговоров о боге, а недавно заверяла, что не верю в существование ада и рая. О чем он подумал, интересно? Что я таким образом взываю к его тайной религиозности? Мол, не убоишься ли гнева Божьего, тварь ползучая, задумавшая взгромоздить на себя грех убийства ближнего своего?

— Конечно, я верю в бога, Надя, я ведь смертен.

Странная психология. Все мы смертны, но далеко не каждый признает, что его жизнью распоряжается всевышний!

— Ты считаешь, что убийство человека – смертный грех?

— Ну а ты, атеистка, иного мнения?

— И ты бы никого не грохнул даже за большие «бабки»?

А за книгу, интересно? Давай же, разубеди меня.

— Еще ни одному не удалось прихватить деньги на тот свет. Знаешь кого-нибудь, кто смог откупиться баксами от бога? Избежать кары небесной, дав взятку архангелу Гавриилу? То, что у нас светлого в душе, вот истинная ценность, которая имеет значение. Лично я не хочу, чтобы за мои грехи расплачивались близкие мне люди. Моя мать, сестра или мои друзья. А с чего ты вдруг заговорила об этом?

Я пожала плечами и махнула рукой, дав понять, что это неважно. Но, как ни странно, все сказанное Аликом произвело на меня впечатление. Вчера я была почти уверенна, что он способен на все, а сейчас будто увидела его в ином свете. Не во тьме моих опасений, накрученных догадок, взращенного подозрения, а в дневном свете обыденности. Все это время он балансировал на двух плоскостях – черной и белой, наступая то на одну, то на другую. И теперь вдруг окончательно, решительно вышел к свету, из жуткого паука вновь превратившись в безобидного крота. Мне почему-то стало легко. Я даже вздохнула, едва ли не поблагодарив небо за то, что ошибалась. Возможно, это временное помешательство, но я хваталась за него всеми щупальцами мятежной душонки. Черное облако безумного сна развеялось, разлетелось клочьями дыма, прояснив небосвод прежнего доверия.

Я рассказала кроту о прочитанном отрывке книги, предположив, что и Либра угодила в выдуманный мир. Выложила все и о покойном соседушке, что по уверениям бабы Нюры, скончался по вине книги. Показала и фото. Алик, либо хорошо умел притворяться, либо и впрямь был удивлен увиденным. Во все лупы просмотрел и признал, что я права: это и впрямь Лариска Зажигалка. И тут же бросился фотографировать каждый сантиметр этого снимка.

— Либра начала ассоциироваться у меня с чародейкой подводного царства вскоре после того, как эта героиня появилась в книге, — между делом размышлял вслух Алик.

— Почему? — удивилась я, наблюдая за его манипуляциями.

— Ох, Надя! А то, что чародейку зовут Liebe, тебя ни на что не натолкнуло?

— А на что оно должно было меня натолкнуть?

— Liebe по-немецки – любовь. Слово намеренно искажено не то для красоты звучания, не то для того, чтобы не сразу обратили внимание на оригинал. Это была очередная закамуфлированная подсказка, оставленная нам писателем. Кстати, я тут подумал. Что, если автор, его живущая здесь половина, увидела тебя и Либру. Он представил вас чародейками, додумал по-своему ваши взаимоотношения, раскрасив в более яркие цвета внешность. Изменил характеры, сплел по-своему судьбы…

— Вряд ли! — отмела я с ходу новую догадку. — Если это действительно так, то этот писарь должен был нас хорошо знать. Слишком хорошо для случайного прохожего! Скажем, он мог бы украсить платье Элпис астрой или розой – всем известными цветами, так? Но он выбрал гривилат, чтобы я, хренов садовод, его узнала. А моя привычка барабанить пальцами по коленке? Он должен был изучить меня, прежде чем вшивать в свою книжную эпопею! И имена! Не каждый знает, что за Денькой кроется Надежда, а за Либрой – Любовь. Либра учила в школе немецкий. Для нее он назвал повелительницу вод Liebe. Он и это знал о ней!