— Ах ты, вредитель! — притопнула я на него, припомнив, как этот курносый клоп пометил и мой чемодан, оставленный в коридоре в первый день приезда.
Вначале я бросилась выручать картофель, превратившийся в печеное пюре. Позже, собравшись с силами, думала замыть следы преступления Пешки, но…
С четверть часа я стояла напротив опоясанного веревкой предмета, гадая, что же это может быть. Дверца шкафа? Спинка кровати? И только после поймала себя на мысли, что не решаюсь приблизиться к свертку. Искала причины совершенно нелепой робости. Что меня останавливает? Высота в полтора метра? Зловещая мешковина, опутанная веревкой так, что в переплетениях угадываются странные рисунки? Темное пятнышко краски, в полумраке прихожей напоминающее кровавый мазок? Или все же черная дырка, обрамленная расползшимися нитками? Да, она напоминает бешеный глаз, слепо уставившийся в пол. Ну и что? Черт возьми, это засохшие подтеки злодеяний пекинеса! Так почему же мне они кажутся слезами дыры-глаза?
Бездумно расчесывая волосы, я смотрела в фальшивое око, а оно свирепо пялилось на мои трусливо подбирающиеся пальцы ног.
Я так и ушла в спальню, завалилась на кровать и уснула при включенном бра.
Среди ночи проснулась с дико колотящимся сердцем. Приподнявшись и замерев, прислушалась, усиленно вспоминая, заперла ли входную дверь. И вдруг полную тишину снова разорвал визгливый собачий лай, перешедший в отчаянное завывание.
Соскочив с кровати, я бросилась в прихожую и врезалась в коробку, оказавшуюся на пути к включателю. Зажгла свет и позвала Пешку, но тот не откликнулся. Не понимая, что происходит, зашла в зал и обнаружила пса забившимся под диван.
— Пешка, Пешка, — позвала я, похлопав себя по ноге.
Тот скалил клыки, тряс усатыми щеками и пятился от меня, готовый врасти в стену. Я знала этого паразита с первых месяцев его жизни. Марья Сергеевна везде таскала его с собой. Даже к нам с ним приходила, когда оставалась с ночевкой, дабы перетереть на пару с мамой в пыль, пух и прах героинь своих дневников. За три года мне еще не доводилось видеть этого наглого паразита испуганным. Сейчас же он то жалобно скулил, то отчаянно рычал и смотрел на меня расширенными до предела зрачками. Мне пекинесы и тойтерьеры всегда казались до неприличия несимпатичными, но я и представить не могла, какими они могут быть жуткими в своей отчаянной боязни!
Мне еще вчера было не по себе от этих соседских котомок, а после непонятного выпада Пешки все захолодело внутри. Стыдно признаться, но этим чувством был обыкновенный страх. Обматерив соседей, сто раз пожалев, что сочла неудобным отказать в просьбе, я рассмеялась в надежде на собственное ободрение. Ведь не маленькая девочка, чтобы во всякую чертовщину верить. Тем более что для этого нет ни малейших оснований. И все же, включив во всех комнатах свет, я согрела чайник и хлобыстнула чашку кофе. Затем поставила перед собой будильник и отсчитывала каждый час, нетерпеливо ожидая рассвета.
В первых лучах солнца, осыпавших кухню и прихожую, все вечерние и ночные вспышки необъяснимого страха выглядели смешными. Да что там, безобразно нелепыми!
Накинув спортивную куртку и шагнув в шлепанцы, я сняла с вешалки поводок и затрясла им, приглашая Пешку на прогулку. Обычно он на этот звук несся со всех лап, но в это утро я с трудом выманила его из-под дивана и даже с опаской надела ошейник. Мне показалось, что я совсем не знаю этого пса. Он больше не вилял мне хвостом и не норовил лизнуть в пятку. Что могло с ним случиться?
Выйдя из подъезда, я чуть не столкнулась с соседушкой, возвращавшимся домой с пустым ведром и книгой. Надо же, моя безмолвная критика подействовала! Он сменил сиреневую рубашку на лоснящийся синий пиджак и полосатую майку. Но брюкам с нечеткими стрелками и жирным пятном на коленке он остался верен.
Пешка, как обычно, приветствовал соседа лаем, готовый вывихнуть мне палец, обмотанный тоненьким поводком.
— Здравствуйте, Игорь Яковлевич! — дернув на себя пса, словно извиняясь за его намерения вцепиться ему в штанину, сказала я и взглянула в бесцветные жабьи глаза.
«Языком подавишься, если хоть раз ответишь?» — мысленно обратилась я к лоснящейся худой спине, так и не дождавшись ответа.
Пешка еще долго лаял в сторону подъезда, прежде чем сосредоточился на кустах. Проветрившись на свежем воздухе и приободрившись, я даже показала язык уже не кажущемуся таинственным свертку и решила поведать о вчерашнем Верке. Насыпав Пешке шариков корма, я с чистой совестью вооружилась бутербродом и завалилась в кресло.
— Ае! — услышала я, набрав номер Верки.
— Привет, Ракушка, — улыбнулась я в трубку, одним глазом уставившись в телевизор. — А ты почему не в саду?
— А я боею, тетя Надя! — жизнерадостно, но гундося отчиталась Ракушка. — Я в фонтане ыбак авила, а потом Веэка купиа мне моожено, и я вся застыа, аж глаза посинеи!
— Ну давай лечись и скорее поправляйся.
— Не, я не хочу в сад! Там нам дают гадкую кашу! А че ты кушаешь? А как Пешка? А ты мне дашь с ним погуять? Я его крепко буду держать! Не убежит! А когда? А чего?
Заверив Ракушку, что разрешу ей погулять с псом, едва она выздоровеет, я попросила позвать Веерку.
— Веэка! Веэка-а! Это тетя Надя в теефоне!
Послышался топот, бряканье посуды, звук льющейся воды, голос диктора и глухое бормотание. Верка всегда говорила так, будто держала во рту горячую картофелину, при этом выдавая триста слов в минуту.
— Приветик, Денька! — затарахтела с чавканьем и придыханием Верка. — Как провела вечер заслуженного отпуска? А я вчера, прикинь… — и еще с полчаса я угукала в подтверждение того, что слушаю о ночных похождениях всей неразлучной компании.
Только после всех пробубненных впечатлений поведала о своем времяпрепровождении заядлой домоседки. Как я и ожидала, Верка подняла меня на смех.
— И ты до сих пор не утолила любопытство? Ох уж твое извечное воздержание! Ты меня заинтриговала. Я через полчасика заскочу, и мы вместе вытряхнем «кота из мешка»!
Верка всегда держит слово. Ровно через полчаса мы уже стояли в прихожей напротив вечернего пугала. Верка, приложив палец к выпяченной губе, пребывала в задумчивости.
— Не понимаю, что тут могло разбудить твое сонное воображение? Какая-то доска, завернутая в старый мешок!
— Сейчас я и сама не нахожу в нем ничего странного, а вот вечером, когда с Пешкой случился припадок…
— Да все кобели с приветом! Может, сучка ему понадобилась? Вон у нашей соседки пес так выл и на дверь кидался, что весь дом на рога поставил. Ну? Готова, мисс Марпыл?
— Да стыдно как-то. Позорное мы дело затеяли. Не привыкла я рыться в чужих вещах. Совесть не позволяет.
— Да мы потом так же замотаем!
— Умеешь ты убедить, коварный психолог! Гипнос применила, признавайся?
Верка принялась развязывать узлы. Я стала ей помогать. В итоге, чуть не переломав все ногти, разрезали затянутые насмерть путы к чертовой матери и стянули грубое суровье. Несколько минут мы тупо смотрели на неполированную, закругленную сверху доску. В середине торчала стальная петля, напоминающая формой замочную скважину. Так и хотелось подобрать к ней ключик.
Верка ощупала неопознанный объект и развернула его другой стороной. Котом в мешке оказалось настенное зеркало, вправленное в украшенную резьбой раму. Впору рассмеяться. Допотопное зеркало с несколькими веснушками подпорченной амальгамы. И из-за этого соседского барахла я не спала всю ночь, дав вволю разгуляться своей фантазии.
Стерев пыль и засохшие следы Пешкиных преступлений, мы оттащили зеркало в зал и приставили его к свободной стене. С интерьером Марьи Сергеевны эта старинная вещица абсолютно не сочеталась, выделяясь на фоне ковра черным овалом. Ничего, пусть постоит здесь, а я тем временем выстираю и высушу мешковину.
Если бы Верка не обмолвилась о запланированной на вечер гулянке, то я бы и не вспомнила. Может, и не пошла бы, но сдуру пообещала Либре принести причитавшийся с меня торт. Распрощавшись с Веркой, я лишь к полудню опомнилась, увидев в ведре перчатки. Окрасилась, а результата еще не видела! Сняв кепку, я встала перед зеркалом и долго приходила в себя. Вначале ужаснулась, потом рассмеялась, а после чуть не всплакнула. Смоляные лохмы спадали на плечи, и на их фоне лицо выглядело бледным. Даже веснушки обиженно померкли. Почти невидимыми стали брови и серые ресницы.
