Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Наиболее подробная статья, посвященная стихотворению, принадлежит перу Нильса-Оке Нильссона. В ней автор сопоставил стихотворение Крученых с манифестами Маринетти и Соффичи, произвел фонетический его разбор, отметив возможность прочтения как саморазрушительного стихотворения, воплощающего идею «смерти искусства»[794], а также определил черты сходства с фонетикой татарского языка. Заметив также подобие «Дыр бул щыл» японским принципам стихосложения (пять стихов, как в танке, и 16 слогов, что очень близко к 17 слогам в хайку), Нильссон приходит к выводам, которые имеет смысл процитировать: «Оппозиция „национальное“ — „интернациональное“ провозглашается на всех уровнях стихотворения: в стихотворной форме (японский стих vs традиционный русский), в фонематической структуре (экспрессивная, „примитивистская“ звуковая структура vs романтическая мелодичность), на семантическом уровне (азиатский код vs русский код). Даже интерпретация стихотворения как иллюстрации того, как искусство соединяется с жизнью, может открываться в этой двойной перспективе: оно является важной частью программы итальянского футуризма, но оно являлось — как идея преображения жизни посредством искусства (делая последнее излишним) — также характерным для русского символизма»[795].

Во многом следуя наблюдениям и выводам Нильссона, однако с добавлением анализа и двух сопутствующих стихотворений, свои решения продемонстрировал Дж. Янечек, задавшись в первую очередь целью продемонстрировать внутреннюю последовательность поэта в заданном им самим целом. Вместе с тем, по мнению исследователя, «все равно мы должны довольствоваться большой долей намеренной неопределенности»[796], то есть на первый план выдвигается положение Крученых о том, что «слова его не имеют определенного значения»[797]. В известной степени параллельно его работе исследование Р. Циглер, приходящей, однако, к иным выводам: в своем стихотворении Крученых «добирается до „изначальных элементов“ предметного мира, до его языковой материи и ее составляющих»[798].

В качестве курьеза упомянем тезисы двух херсонских исследователей, полагающих, что в этом стихотворении изображено ожидание и начало грозы: «Мы видим словно тяжелые темные страшные тучи ползут по небу „Дыр бул щыл“, тучи продвигаются медленно и печально. И вот поворот, яркая вспышка озарила небосвод — „вы-со-бу“, мы ощущаем этот поворот от темноты к свету и словно слышим рокотанье грома „бу“. <…> И окончание „р-л-эз“, в котором звуки „р и л“ повторяют звуки р и л первой строки „дыр и бул“, но только кратко, быстро, экспрессивно, словно тьма после вспышки окутала небосвод и наконец звучит „эз“, фонетическая значимость которой обозначает нечто хорошее, величественное, светлое, быстрое (мы словно видим вдалеке еще одну слабую вспышку), радостное, громкое, могучее и оптимистическое»[799].

Еще одно предположение о значении хотя бы одного слова из первой строки этого стихотворения высказал Г. А. Левинтон в докладе на Лотмановских чтениях 2003 года, предположив, что Крученых воспользовался старым русским шифром, так называемой простой литореей, описанной в популярном учебнике А. И. Соболевского «Славяно-русская палеография», выходившем в Петербурге в 1902, 1906 и 1908 г., т. е. имевшем все шансы попасть в поле зрения поэта: «Наиболее распространена „простая литорея“, состоящая в том, что согласные буквы делятся на две половины и подписываются одна под другою <…> Затем буквы первого ряда употребляются вместо соответствующих букв второго ряда и наоборот. Гласные буквы сохраняются. Старшая запись с этою простою литореею находилась в сгоревшем русском Прологе 1229 г.: мацъ щыл(къ) томащсь именсышви нугипу <…> т. е. радъ быс(ть) корабль преплывши пучину…»[800]

При обращении к тексту стихотворения мы исходим из предположения, что оно не является набором букв (или звуков), единственное основание которого — эмоциональное воздействие на читателя[801]. Несколькими исследованиями блестяще показано, что некоторые тексты русских футуристов и обэриутов, кажущиеся на первый взгляд абсолютно непонятными, на деле обладают вполне рациональным содержанием, если подобрать определенный ключ для их прочтения[802]. Как нам представляется, для обретения возможности найти такой ключ имеет смысл попробовать вписать текст Крученых в более широкий контекст — контекст русской поэзии его времени.

Прежде всего речь идет о том, что сам Крученых называл «звуковой фактурой», приводя в качестве примера одного из типов ее («тяжелая и грубая») первую строчку как раз из интересующего нас стихотворения[803]. Однако речь должна идти не просто о поверхностном впечатлении от набора звуков или их признаков[804], но и о более существенном — как и какими именно сочетаниями звуков Крученых стремился передавать общее впечатление от национального языка или языка художественного произведения.

Такие случаи в поэзии Крученых достаточно регулярны. Выше мы уже приводили пример того, как он оценивал звуковое построение лермонтовского «Ангела». Вот еще несколько образцов аналогичного подхода из различных его сочинений.

27 апреля в 3 часа пополудни я мгновенно овладел в совершенстве всеми языками. Таков поэт современности. Помещаю свои стихи на японском, испанском и еврейском языках:

икэ мина ни
сину кси
ямах алик
            зел
ГО ОСНЕГ КАЙД
М Р БАТУЛЬБА
ВИНУ АН КСЕЛ
ВЕР ТУМ        ДАХ
                     ГИЗ
ШИШ[805].

…всего «Евгения Онегина» можно выразить в двух строчках:

ёни — воня
се — и — тся[806].

Подобных звуковых анализов у Крученых немало. Как кажется, особо значимое место среди них отведено двум стихотворениям, где набор гласных букв шифрует сакральный текст. Это опубликованное отдельно «Высоты (вселенский язык)» и инкорпорированное в текст манифеста «Слово как таковое» стихотворение на том же «вселенском языке»[807]. Более прост второй случай. В трехстишии

    о е а
  и е е и
а е е ѣ —

В. Ф. Марков проницательно увидел «гласные начала молитвы „Отче наш“»[808]. Со вторым стихотворением дело сложнее. Напомним его текст:

       е у ю
       и а о
        о а
 о а е е и е я
        о а
    е у и е и
       и е е
и и ы и е и и ы[809].
вернуться

794

Наиболее определенно и решительно Нильссон определил это в несколько более поздней статье (Nilsson Nils Åke. The Sound Poem: Russian Zaum’ and German Dada // Russian Literature. 1981. Vol. X. P. 314–315).

вернуться

795

Nilsson Nils Åke. Kručenych’s Poem «Dyr bul ščyl» // Scando-Slavica Copenhagen, 1978. T. 24. P. 147–148.

вернуться

796

Янечек Джеральд. Крученыховский стихотворный триптих «Дыр бул щыл» // Поэзия русского и украинского авангарда: история, поэтика, традиции: Сборник докладов научной конференции 15–20 октября 1990 года. Херсон, 1991. С. 15. Ср. также: Он же. Стихотворный триптих А. Крученых // Проблемы вечных ценностей в русской культуре и литературе XX века. Грозный, 1991. С. 35–43. Ср. критический разбор этой точки зрения: Васильев И. Е. Русский поэтический авангард XX века. Екатеринбург, 1999. С. 51–53.

вернуться

797

Ср. также его суждения о потенциальных смыслах стихотворения, вытекающих из его сопоставления с иллюстрациями М. Ларионова (Там же).

вернуться

798

Циглер Р. Дешифровка заумных текстов А. Крученых // Проблемы вечных ценностей в русской культуре и литературе XX века. С. 32.

вернуться

799

Журба А. М., Разинкова М. К. Стихотворение Алексея Крученых «Дыр бул щыл…» и теория параболы // Поэзия русского и украинского авангарда: История, этика, традиции (1910–1990 гг.). Херсон, 1990. С. 76.

вернуться

800

Цитируем по распечатке тезисов, предоставленной слушателям доклада. Повторено также в публикации: Левинтон Г. А. Заметки о зауми. I. Дыр, бул, щыл // Антропология культуры. М., 2005. Вып. 3. К 75-летию Вячеслава Всеволодовича Иванова. С. 166.

вернуться

801

Тем более мы не можем согласиться с попутным замечанием B. П. Григорьева о «бессмысленных наборах типа скум / вы со бу /р л эз и т. п.» (Григорьев В. П. Будетлянин. М., 2000. С. 100).

вернуться

802

В первую очередь см.: Флейшман Лазарь. Об одном загадочном стихотворении Даниила Хармса // Stanford Slavic Studies. Stanford, 1987. P. 247–258; Марцадури Марцио. Создание и первая постановка драмы Янко круль албанской И. М. Зданевича // Русский литературный авангард: Материалы и исследования. С. 21–32.

вернуться

803

См.: Крученых А. Фактура слова. М., 1923. Репринтное переиздание — в кн.: Крученых Алексей. Кукиш прошлякам. М.; Таллинн, 1992. C. 11.

вернуться

804

Об актуализации противопоставления звуков по принципу «высокий — низкий» в стихотворении Крученых «Глухонемой» см.: Панов М. В. Современный русский язык. Фонетика. М., 1979. С. 53–54.

вернуться

805

Из книги «Взорваль» (СПб., 1913). Цит. по: Манифесты и программы русских футуристов. С. 62.

вернуться

806

Из книги «Тайные пороки академиков» (М., 1916). Цит. по: Манифесты и программы русских футуристов. С. 83. В виде отдельного стихотворения под заглавием «Евген. Онегин в 2 строч.» вошло в «Заумную гнигу» (М., 1916; см.: Крученых А. Е. Стихотворения, поэмы, романы, опера. С. 82).

вернуться

807

Первое было напечатано в сборнике «Дохлая луна», второе — в листовке, изданной летом 1913 года.

вернуться

808

Манифесты и программы русских футуристов. С. 64.

вернуться

809

Дохлая луна: Сборник единственных футуристов мира!! поэтов «Гилея»: Стихи, проза, рисунки, офорты. М., 1913. С. 79.

123
{"b":"176575","o":1}