— Ну, разумеется. — Он медленно шел к ней, она пятилась от него. — Тебе плевать на все и всех. Тогда зачем ты вернулась? Почему так смотришь на меня?

— Как — так?

— Как будто хочешь, чтобы я уложил тебя на эту вот кровать и поиграл языком у тебя между ног.

— Не хочу!

Он мрачно усмехнулся.

— Это хорошо, моя милая, потому что я не собираюсь этого делать. Теперь твоя очередь. Ты будешь соблазнять меня, ты будешь сверху, а я посмотрю, как ты попрыгаешь.

Рэчел уставилась на него.

— Хочешь убежать или хочешь того, за чем пришла?

Она даже не взглянула на дверь у него за спиной.

— Секс для тебя игра, не так ли? Грязная, извращенная игра за власть и победу?

— Нет, — отозвался Люк низким, глубоким голосом, отдаваясь волне поднимающегося желания. — Все гораздо проще. Это удовольствие. Это пот, оргазм и тела, трущиеся друг о друга; это томление и тянущая боль глубоко внутри, а в конце ощущение полного слияния. Это любовь и некая тайная радость, которую ты только начинаешь постигать. Ты единственная, кто смотрит на это как на сражение. Ты единственная, кто считает это извращением.

Рэчел воззрилась на него, как зачарованная.

— Любовь? — повторила она, безошибочно выбрав именно то слово, которого он и ждал. — При чем тут любовь?

— Ложись на кровать, и я покажу тебе.

Было бы слишком — надеяться, что она подчинится. Она просто стояла у изножья кровати, и он подошел к ней и начал расстегивать дурацкие завязки. Ему хотелось содрать ее с нее, но ткань была крепкой, а делать ей больно он не желал. Она не остановила, просто смотрела на него мрачным взглядом.

Он стащил тунику с плеч, дав ей упасть на пол. Приятное открытее. Ребра не выпирали так резко, и груди стали полнее. Уж не беременна ли? Нет, вряд ли. Разве что сегодня…

— Ты поправилась. Должно быть, неплохо питалась. — Люк просунул руки под резинку штанов и спустил их вниз. Он делал это и раньше, когда она была без сознания и лежала как жертвенная девственница в общей комнате. Снотворное сделало ее отзывчивой, податливой, и наслаждение, которое он получил от ее тела, преследовало его с тех пор. Пока она наконец не оказалась под ним в старом фургоне — царапающая ему спину и плачущая от удовольствия и печали.

— Я не беременна, — отозвалась она дрожащим голосом.

— Я и не думал. — Он не дотронулся до ее тела, как бы ему этого ни хотелось, но обхватил ладонями и приподнял ее лицо. — Я хочу сделать тебе ребенка.

Глаза ее на миг опустились, затем поднялись.

— Да.

Она стояла перед ним — обнаженная, жаждущая и желанная, и больше ему никто не был нужен.

Он поцеловал ее с бесконечной нежностью, и ее рот был мягким, податливым. Она обвила его руками за шею, притягивая ближе. Он ждал этого так долго, что ему уже было все равно, что она делает. Толкнуть ее на кровать, освободить свою плоть и дать себе волю — вот чего ему хотелось. Овладеть ею — жестко, безжалостно, грубо. Сделать то, чего она боялась. То, в чем он нуждался.

— Забирайся на кровать, — прохрипел он, с удивлением осознав, насколько тонка нить его самообладания. — Я не сделаю тебе больно. Не сделаю ничего, чего ты не захочешь.

Она взглянула на него, и он не сразу смог прочесть выражение ее лица. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это, ибо для нее это было совершенно новым. Насмешка.

— Но в этом же половина удовольствия, — прошептала она, нежно касаясь его рта своим.

И Люк подумал, что пропал. Он не знал, что с ним такое, ведь он терпел воздержание гораздо дольше, чем несколько дней с тех пор, как был с Рэчел, но сейчас чувствовал себя беспомощным, как пятнадцатилетний подросток, который первый раз увидел женские прелести.

Даже больше того. Он хотел ее сильнее, чем хотел Лорин О’Мара; хотел ее сильнее, чем кого-либо за всю свою жизнь. Она смотрела на него так, словно читала его мысли.

— Чего ты хочешь от меня, Рэчел? — вдруг спросил он.

Она шагнула назад, к низкой кровати, и голос ее провучал странно спокойным:

— Того, что ты мне обещал.

— И чего же это?

— Любви, — ответила она. — И ребенка. Я жду.

Он не спешил, остался на месте. За последние несколько часов все как-то сместилось, перекосилось. Все, во что Рэчел всегда верила, ушло, было выбито у нее из-под ног. Она взглянула на Люка и попыталась представить злодея, убийцу, бессердечного, безжалостного мошенника.

Он выглядел усталым. Потерянным. Невыразимо сексуальным. И она поняла, что хочет его. Поняла с несомненным спокойствием и радостью. Ей хотелось дотронуться до него, поцеловать его, принять в себя. Мысль о сексе с кем-то еще по-прежнему наполняла ее отвращением, но с Люком — другое дело. Вот так просто и так сложно.

Любовь, сказал он, когда думал, что она не услышит, не обратит внимания. Она, конечно же, услышала. Он не из тех, кто способен на любовь, и ей не стоило ждать от него любви. Она даже не была уверена, что верит в любовь. И все же, в глубине души, за цинизмом и рассудительностью, она ее чувствовала. Чувствовала связь между ними, безумную и очень сильную. Это глупо, но она была здесь, прорывалась сквозь ее страхи, сквозь его отстраненность. Она была тут, и ее было не разорвать.

Его свободная полотняная туника завязывалась на поясе. Пальцы Рэчел безуспешно пытались развязать узел, но он не сделал попытки помочь. Просто наблюдал за ней из-под прикрытых век безо всякого выражения на лице. В комнате было темно, свет исходил только от мерцающих черно-белых мониторов. Кровать позади них белела смятыми простынями Все было чистым и белым в этом средоточии неописуемого зла.

Она стянула с него тунику и уставилась на его грудь в тусклом свете. У него сухощавое, стройное, сильное тело, золотистая кожа, плоский живот и слегка очерченные мускулы. Длинные волосы убраны на спину, но глаза холодные и завораживающие, наблюдают за ней, бросают вызов. Она пожалела, что не может отступить, лечь на кровать, закрыть глаза и думать об Англии. Разве не это он ей советовал?

Она положила ладони ему на грудь легко, неуверенно, позволив пальцам пройтись по выпуклостям мускулов. Люк выдохнул, но выражение лица не изменилось, и он продолжал стоять совершенно неподвижно, пока ее ладони исследовали горячую, гладкую кожу.

Ей захотелось попробовать его на вкус. Не думая, она наклонилась и прижалась ртом к соску, пустила в ход язык. Он дернулся, потом опять затих, но она почувствовала, как лихорадочно заколотилось сердце, когда она скользнула по его груди языком.

Она поцеловала живот, ощутив напряжение мышц под своими губами. Штаны на завязках низко сидели на узких бедрах, и она положила на них руки, щупая их, гладя пальцами. Он издал приглушенный звук, но руки остались висеть по бокам, стиснутые в кулаки, пока он ждал.

Она знала, чего он от нее хочет. Знала, что ему нужно. Она закрыла глаза и прижалась лицом к нему сквозь тонкий хлопок, почувствовав, как он дернулся под ее прикосновением, и позволила губам скользнуть по внушительной выпуклости под тканью.

Он что-то пробормотал сквозь зубы, не то мольбу, не то проклятие. Поднял руки, чтобы взять за ее голову, направить, но потом снова уронил их. Предоставлял все ей. Ее выбор, никакого принуждения. Она поцеловала живот под свободным поясом штанов — медленно, томительно медленно. Приникла ртом к жестким волоскам, которые обнажила, когда потянула брюки вниз. Потом припала губами к его плоти, беря ее глубоко в рот.

Она почувствовала его руки у себя в волосах, мягкие, ненастойчивые, и это было как благословение. Она слегка отстранилась, вкушая его, потом снова опустилась и закрыла глаза, когда он задрожал.

Она хотела этого. Хотела его. Она опустилась на колени у его ног, обнаженная, и ласкала его ртом, пока все вокруг не померкло. Все свелось к чистейшим ощущениям, желанию и томлению, ласкам и прикосновениям, и она почувствовала, как сила нарастает в нем и что ее страсть не уступает его. И когда он хотел отстраниться, она вцепилась ему в бедра в отчаянной попытке удержать.