В комнате было темно, но свет из коридора перетек внутрь, рассеивая тьму, и Люк увидел ее. Рэчел сидела, съежившись, у противоположной стены и таращилась на него. Света было слишком мало, чтобы прочесть выражение ее лица, а кроме того, он, вероятно, немало ее испугал, явившись из ниоткуда и выломав дверь.

Не обращая внимания на сильную боль в плече, Люк подошел поближе.

— Любопытство до добра не доводит.

— Собираешься убить меня?

Подобные вопросы вызывали желание хорошенько приложиться. Впрочем, Люк в жизни не ударил того, кто меньше и слабее, и не собирался менять что-то в этом отношении, как бы ни был зол. Навидался подобного — хватит. Но, черт подери, как его раздражали эти речи.

— Не теперь. Хочешь провести ночь на бетонном полу или пойдешь со мной?

— А третьего варианта нет? — голос ее лишь слегка дрогнул, и до него дошло, что она до смерти чем-то напугана.

Он медленно улыбнулся.

— Вот это моя Рэчел. Все еще воюет. Ты можешь пойти со мной, и я провожу тебя к тебе в комнату, как воспитанный джентльмен-южанин. Даже не дотронусь. Как тебе такое предложение?

Она ничего не сказала. Он был не настолько тщеславен, чтобы предположить, будто она пересматривает свой выбор.

— А могу я спать где-нибудь еще? — тихо спросила Рэчел.

— Центр практически пустой. Выбирай. А что не так с комнатой, в которую тебя поместила Кэтрин?

— Вообще-то я делю комнату с Кэтрин. Просто подумала, что было бы лучше иметь свой собственный угол, да и Кэтрин, я уверена, предпочла бы уединение.

Вполне разумное объяснение. Но вранье. Люк внимательно посмотрел на нее.

— Ты что-то знаешь, да? — спросил он своим самым мягким, самым проникновенным голосом. Голосом, который мог вышибить слезу даже у самых суровых мужчин. — Чего ты мне не говоришь?

Но, как говорится, нашла коса на камень.

— Ничего, — ответила она с ослепительной улыбкой. — Ровным счетом ничего.

Он посмотрел на нее еще немного, потом кивнул, главным образом себе. Наклонился, схватил за руку прежде, чем она отшатнулась, и поднял на ноги. Искушению прижать упрямицу к себе Люк не поддался из-за непредсказуемости ее реакции.

— Не стоит улыбаться, когда лжешь, — предупредил он, отпуская ее руку. — Это всегда выдает целиком и полностью. Единственное, что могло бы вызвать у тебя искреннюю улыбку, это моя голова на блюде, а я не сделаю тебе такого одолжения.

— Мне остается только надеяться, что кто-то другой позаботится об этом вместо меня.

Он чуть не расцеловал ее за это. Плохо, конечно, что его возбуждает именно такая ее фантазия, но что есть, то есть. Рэчел, как всегда, непредсказуема, и ему захотелось прижать ее к стене и поцеловать.

— Можешь вернуться в свою прежнюю комнату. Она не занята.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Они шли по коридору молча. Было поздно, и сквозь высокие окна виднелась висящая над пустыней яркая луна. Ночь ясная, подумал Люк. Волки выйдут на охоту.

Он остановился возле двери. Эта комната была ближе к его покоям, чем комната Кэтрин, что давало ему немалое преимущество.

— Хочешь, чтобы я сказал Кэтрин, где ты? Она будет беспокоиться.

— Да, пожалуйста.

— Сказать ей, где я нашел тебя?

Ошибиться было невозможно — в ее глазах мелькнул страх. Ну вот, теперь она боится Кэтрин, одну из самых спокойных, самых уравновешенных из всей разношерстной когорты его последователей. Что же произошло в подсобке?

— Пожалуйста, не надо, — выдавила Рэчел приглушенным голосом. — Когда она разрешила мне вернуться, я обещала быть послушной ученицей. В тот зал вход воспрещен.

— А что ты думала там найти? Трупы моих убитых жен?

— Нет, полагаю, они остались в Коффинз-Гроув, — пошутила она.

Он посмотрел вниз, на ее губы, такие бледные, такие полные. Они еще ни разу не касались его тела, а ему так этого хотелось.

— В Коффинз-Гроув ничего не осталось.

Он повернулся и ушел.

Бобби Рей ждал возвращения Рэчел. Кэтрин подозревает что-то и велела последить за ней. Это он умел — следить за людьми. Кэтрин больше не давала ему лекарства, хотя сказала, чтобы он продолжал разговаривать медленно и притворялся рассеянным. Сказала, что ей не нравится, когда он слишком спокоен.

Давно он уже не был спокоен.

Кэтрин нравилась боль. Чем больнее он ей делал, тем больше удовольствия она получала. Ему тоже нравилась боль, но не так сильно, как смерть. Но он уже давно узнал, что, как только их убиваешь, никакого удовольствия больше не остается.

Быть может, Кэтрин позволит убить Рэчел. Она обещала, что позаботится о его нуждах, и он знал, как важно избавиться от дочери Стеллы. И растянул бы удовольствие.

Она вернулась в свою прежнюю комнату. Кэтрин знала, что она так сделает, и сказала, что если Рэчел пойдет туда, значит, ей известно то, чего знать не следует. И не будет никакого вреда в том, чтобы рассказать ей больше, ведь все равно она уже никуда не денется.

В Санта-Долорес нет замков. Ничто не помешает ему попасть к Рэчел Коннери. И никому не будет дела, если она закричит.

Кто бы мог подумать, что старая комната покажется такой знакомой, такой безопасной. Рэчел никак не могла прийти в себя после случившегося на складе. Мучила легкая клаустрофобия — она не боялась темных замкнутых пространств, когда была с кем-то, но одна, не имея возможности вырваться, почувствовала такую сильную панику, что начала сомневаться — а правильно ли она поняла услышанное. Странно, что такой реакции не было в темном и тесном фургоне Люка. Разумеется, там она была не одна. И тогда точно знала, чего боится.

Подслушанный разговор не давал покоя. Какой кошмар, просто невероятно — поддельные результаты анализов, смерть пациентов. Он не признался напрямую, что убивает людей, диагностируя несуществующий рак, а затем делает так, чтобы они умирали от страшной болезни, но сказал вполне достаточно, чтобы убедить ее в справедливости казавшихся дикими предположений Бобби Рея.

И они говорили о том, чтобы убить Люка. Неужели это ей показалось? Или, может, она приняла желаемое за действительное? Старейшины сделали Люка центром своей жизни — так зачем, скажите на милость, им его убивать?

Одно слово задержалось у нее в голове. Мученичество.

Старейшины — не одурманенные наркотиками яппи, которые составляют большую часть последователей Люка. Они умные, опытные, знающие жизнь мужчины и женщины. Люди, способные совершить большое зло. Они, должно быть, заподозрили, что Люк вовсе не тот святой. И поняли, что срок существования их милого приюта отшельников истекает.

Но только не в том случае, если Люк будет убит и причислен к лику святых мучеников. Умерший святой привлечет толпы новых последователей и их денежки. Если им удастся обставить все как следует, у них в руках окажется еще более крупная золотая жила, и никакая тайная сила вроде живого Люка не будет угрожать осуществлению их грандиозных планов.

Может быть, они не настолько злонамеренны? Может быть, они верят во всю эту чушь насчет нового мессии и думают, что поступают так во благо человечества. Но это неважно. Они собираются убить Люка.

И ей надо решить, намерена ли она сделать что-то, дабы это остановить.

— Рэчел? Можно войти? — Голос прозвучал тихо, неуверенно. Она вскинула удивленно голову и увидела милое, симпатичное лицо Бобби Рея. Он не Старейшина, поэтому, возможно, не участвует в их заговоре. А может, и участвует. Но ведь он предостерегал ее раньше. Осмелится ли она довериться ему снова? Рэчел не знала.

Она выдавила слабую, не слишком приветливую улыбку, чтобы потянуть время.

— Я ужасно устала, Бобби Рей. Может, поговорим завтра?

Он открыл дверь и все равно вошел, тихо притворив ее за собой. Такой юный, такой невинный. Что там Альфред говорил про его мать?

— Я не могу ждать, Рэчел, — серьезно проговорил он другим, более высоким голосом. И глаза у него были другие — ясные и совершенно пустые. — Мне надо с кем-нибудь поговорить, а ты единственная, кому я могу довериться.