— Почему вы рассказываете мисс Леоновой только о скияки? — вмешался в разговор Хатума. — Это действительно излюбленная еда японцев, но, к счастью, не единственная.

— А что вы сами любите, мистер Хатума?

— Список будет большим и для вас — неожиданным. Время от времени я ем мясо осьминога, акулы и даже медуз. Насколько я знаю, европейцы все это считают несъедобным. Необыкновенно вкусен и морской трепанг, которого подают в сыром виде — с уксусом и тертой редькой.

— Зачем же есть сырым? Вареный — разве не лучше?

— В сыром виде он питательнее, богаче йодом и фосфором. Вот почему мы едим сырыми не только трепанга, но и тунца, лосося и даже морского рака — лангуста. Любовь японца к морским продуктам так велика, что он даже ест шаровидную рыбу. А ведь при неверном приготовлении это может привести к смерти.

— А вы сами рисковали?

— Неоднократно. Но Бог миловал. Как видите, сижу за этим столом.

Райли Аллен наклонился и что-то шепнул на ухо Ханне Кемпбелл.

Та, в свою очередь, что-то тихо сказала мистеру Хатума. Они согласно кивнули и вышли. Райли и Мария остались вдвоем.

— Почему они ушли?

— Я их попросил кое о чем. Они скоро вернутся. — Аллен сел ближе к Марии.

— Скажите, чего вам хочется попробовать? Только не стесняйтесь.

— Сказать правду?

— Только правду. И ничего, кроме правды.

— Вот уже два года, как я не пробовала мороженого.

— В японском ресторане есть свой ритуал. Блюда подаются строго по очередности. Но мы его нарушим. Мы — глупые и невежественные иностранцы. И нам все простится.

— Тётто нэ сан! (Сестрица, можно вас на минутку?) — позвал Аллен Норико. — Есть ли в вашем ресторане мороженое?

— В нашем ресторане есть все.

Когда принесли мороженое, Аллен вновь заговорил по-японски:

— О-сэва сама-ни наримасита.

— Что вы сказали?

— Это трудно перевести точно. Я поблагодарил Норико.

Райли любовался Марией, тем, как она ест лакомство. Они непринужденно улыбались друг другу. И в этих улыбках было больше, чем простое выражение вежливости или дружелюбия.

— Мария, я мало что о вас знаю. Вот, например, кто вас ждет в Петрограде?

— Никто.

— То есть как никто?

— У нас с сестрой нет родных. Мы сироты.

Мария Леонова рассказала печальную историю. Ее родители утонули, когда плыли на пароме из Финляндии в Швецию.

— Их могила на дне Ботнического залива. Так что даже некуда положить цветы. Можно только бросить с судна. Да и то если найдется капитан, который подойдет к этому месту.

— Даю вам слово, я сделаю все возможное, чтобы вы, Мария, сумели почтить память родителей.

На глазах девушки появились слезы.

— Я знаю, Райли, что значит ваше слово.

«Она во второй раз назвала меня по имени», — сказал себе Аллен, а вслух произнес:

— А что было потом, после того, как вы осиротели?

— Меня и мою сестру Александру определили в один из петроградских приютов. Сначала мы плакали, ужасно страдали. Вы понимаете, что значит лишиться домашнего тепла и родительской любви… Но постепенно привыкли, смирились с судьбой. Значит, так угодно Богу. Меня спасали книги и музыка. Только этим и жила. И еще — заботой о сестре. Потом в Петроград пришел голод. И наш приют отправили в Сибирь. Но не в мае восемнадцатого, как всю колонию, а на несколько месяцев раньше — сразу после революции. Мы, пятьдесят девочек, оказались в Ирбите, одном из сибирских городов. А когда прибыла детская колония, мы объединились. Так легче было выжить. И во Владивосток мы уже добирались вместе.

— Мария, вы получили хорошее образование. У вас прекрасный английский.

— Это заслуга нашей приютской учительницы. Она меня обучила еще и французскому.

Открылась дверь. Вернулись миссис Кемпбелл и мистер Хатума.

— Вот то, о чем вы просили, Райли, — сказала Ханна и протянула узкую, зеленого цвета коробку.

Райли подержал ее на вытянутых руках, будто пробуя на вес:

— Это вам, Мария.

— Мне? А что это?

— Мой подарок. И память о посещении Японии.

Девушка растерялась. Она переводила взгляд с Ханны Кемпбелл на Райли Аллена, не зная, что сказать и как поступить.

— Не стесняйтесь, Мария, — сказала Ханна, — посмотрите подарок. Ну вижу, придется вам помочь.

Она открыла коробку и вынула что-то яркое и шелковистое. Это было кимоно. Чудной расцветки — на палевом фоне белые хризантемы. Еще Ханна достала широкий пояс — оби, голубого цвета.

— Это все мне?

— А больше некому, — невозмутимо сказала Ханна. — Видите, на Норико уже есть кимоно. А мне оно маловато. Это ваш размер.

— Мой размер… Мне кажется, я сплю и вижу сон.

— Нет, это не сон. Чтобы убедиться, оденьте кимоно.

Девушку пришлось долго уговаривать, прежде чем она согласилась. Норико взяла ее за руку и увела за ширму. И вскоре оттуда показались, будто сойдя с обложки журнала, две красавицы. Белокурая Мария и смуглая Норико. Очень разные и очень одинаковые, так как обе были в кимоно.

Миссис Кемпбелл, чувствуя, что окончательно овладела ситуацией, попросила Марию и Райли встать рядом.

— Зачем? — спросил Аллен. — У нас ведь нет фотографического аппарата…

— Какая гармония! — сказала восхищенно миссис Кемпбелл, не обращая особого внимания на слова Аллена.

— Что вы имеете в виду?

— А вот что, — миссис Кемпбелл показала на хризантемы на кимоно Марии и хризантему в петлице Райли. — Но это еще не все. — Ханна подошла к двери, где оставила свой пакет. — У меня тоже есть кое-что для вас. Посмотрите сами, Мария.

На этот раз девушка была смелее. Она опустила руку в пакет и вынула сверток. Совсем как в детстве, когда утром находила под елкой подарок, оставленный Дедом Морозом.

Подарок был обернут тонкой рисовой бумагой.

— Не жалейте бумагу. Надорвите ее.

Она так и поступила. Из образовавшейся щели вырвалась голубая струя. Это было платье Золушки. Платье, в котором Золушка покорила сердце принца.

Восхищенная Мария закрыла лицо ладонями.

Ханна Кемпбелл обняла девушку:

— Когда вернетесь в Петроград, наденьте его… И непременно в новогоднюю ночь, когда будете встречать тысяча девятьсот двадцать первый год.

Стоявший в стороне Хатума робко подошел к женщинам:

— Я тоже хочу оставить вам память о своей стране. Дарю вам набор для чайной церемонии. И коробку зеленого чая. Его вы будете пить на борту японского судна, пока оно будет плыть по Тихому океану.

Норико подарила своей ровеснице японские туфельки и особые носки белого цвета, где большой палец отделен от остальных. Специально для кимоно.

Обувь была Марии по ноге, как и Золушке. Но она не убежала с бала. До отхода судна было еще далеко. Да и принц был рядом.

Накануне выхода из Мурорана небо преподнесло подарок. Над «Йоми Мару» пролился ливень. Он смыл угольную пыль и грязь. И сделал это старательнее, чем если бы поработала боцманская команда. Капитан был доволен: у матросов останется время, чтобы заняться другими делами.

Но в этом мире все уравновешено. На смену везению приходит неудача. «Йоми Мару» готов был взять старт. От Сан-Франциско его отделяет 4300 миль. Но опустился туман, который в этих местах не редкость. Даже буксир, готовый вывести судно в открытое море, слабо просматривался. Спросите любого моряка, что опаснее всего. И он назовет не бурю, а туман. Двигаться по проливу вслепую — то же самое, что блуждать в темной комнате, где в беспорядке расставлена мебель. Не хочешь, а заденешь.

Погода не улучшалась. Напротив, туман становился все плотнее. «Йоми Мару» продолжал стоять, давая о себе знать частыми гудками.

Звучали голоса и других пароходов, предупреждавших: «Ради Бога, не подходите ко мне слишком близко. Будьте осторожны!»

Прежде Каяхара пренебрег бы непогодой. Понадеялся бы на опыт и чутье. Ему не раз приходилось рисковать. Но теперь другое дело. Его судно из грузового превратилось в пассажирское. За все годы морской практики японский капитан никогда не был столь внимательным и осторожным.