В некоторых заведениях терпеть не могут, когда их посетители напиваются, словно они продают алкоголь, ни на секунду не допуская, что ты собираешься его выпить. Но нет, ты берешь и глотаешь это жуткое пойло, и его зловредные свойства начинают на тебе сказываться. Ах, как тебе не стыдно, пьянчужка, будь любезен напиваться где-нибудь в другом месте.

Но в «Бам Рэп» к пьяным относятся с пониманием — до тех пор, пока они не мешают напиваться другим. А я и не мешал. Правда, я было запел, что, конечно, могло потревожить человека с тонким музыкальным слухом, но у нас в «Бам Рэп», кажется, все остались довольны.

Как мы оттуда выбрались, толком не помню. Просто в какой-то момент мы вдруг оказались на улице — я с моим новым лучшим другом. Я стоял на краю тротуара и голосовал всем проезжающим мимо машинам — грузовикам, фургонам, закончившим работу такси и автобусу. Как ни странно, никто не останавливался, но вот наконец появилось такси, и я уговорил Генри поехать на нем.

— Подожду, — сказал я. — Не беда.

Он уехал, а я поймал себя на том, что пытаюсь остановить бело-синюю машину полицейского патруля.

Я поспешно опустил руку и все-таки был уверен, что проезжающие копы очень внимательно на меня посмотрели. «Берни, — сказал я себе, сказал громко и стараясь четко выговаривать слова. — Берни, старина, ты пьян как сапожник, ты насосался как клоп, ты нажрался как свинья. Ты должен попасть домой, пока ни во что не вляпался. Жди желтой машины с огоньком на крыше. Ей можно махать. Только ей и стоит махать».

Возможно, с предосторожностью я малость перебрал, в результате одна или две желтые машины проехали мимо раньше, чем я успел поднять руку. Но одну мне как-то удалось заарканить, потому что дальше я помню себя сидящим внутри. И еще помню, что ужасно устал, потому что мне едва удавалось держать глаза открытыми.

И все-таки, наверное, я их закрыл. Они были закрыты, когда я ощутил присутствие таксиста, который с явной тревогой — скорее всего, за мою кредитоспособность — решил дать о себе знать.

— Приятель, эй, приятель, приехали! — повторял он. — Приехали. Хочешь спать, вставай, иди домой.

Я никак не мог взять в толк, почему он не оставит меня в покое. Но постепенно все-таки открыл глаза, наклонился вперед и, прищурившись, попытался разглядеть цифры на счетчике. Их было плохо видно, и я решил, что меня подводят глаза, потому что счетчик показывал три шестьдесят, а обычно дорога до дома на такси обходится мне в десятку плюс чаевые, и это одна из причин, по которым я предпочитаю пользоваться подземкой.

Но этот вечер выдался не самым удачным для пользования подземкой.

Я вылез, прислонился к машине, достал бумажник, извлек из него десятку и еще две долларовые бумажки.

— У тебя счетчик сломался, — сообщил я таксисту. — Лучше почини его на досуге.

Он взял деньги, посмотрел на них, потом на меня. Я спросил, все ли в порядке и достаточно ли ему денег. Может, он хочет больше?

— Вполне достаточно, — ответил он. — Теперь иди домой, хорошо?

— Хорошо, — согласился я и огляделся. — А где дом? Куда мы приехали?

— Куда ты просил.

— А куда я просил?

— Куда ты сказал, я тебя и привез. Приехали, дружище. Ступай баиньки, ладно?

— Ладно, — повторил я и на секунду отлепился от машины. Когда я потянулся к ней снова, было уже поздно. Восстановив равновесие, что оказалось совсем не просто, я развернулся, чтобы получше рассмотреть мой дом, который, надо сказать, совершенно не был похож на мой дом.

Наверное, этим и объяснялась столь низкая плата. Таксист, недовольный оплаченным сном в его машине, запросто мог высадить меня в любом месте, а я, надеясь, что мы добрались до Вест-Энда, заплатил ему сполна.

Но куда он меня привез, черт побери?

Я выпрямился и сосредоточил внимание на здании передо мной. Либо дом покачивался, либо я, хотя логика подсказывала, что неустойчивостью скорее страдаю я. Там было что-то написано, но разве разберешь?

Что бы ни говорил таксист, это определенно не мой дом. Хотя почему-то он кажется мне знакомым.

Может, я собирался в гости? Это точно не дом Кэролайн на Арбор-корт, хотя, если верить счетчику, расстояние примерно совпадает. Кто-то еще из моих знакомых? Я не знаю, где живет Элис Котрелл, мы встречались только у меня, но, возможно, я по привычке дал таксисту адрес бывшей подружки. Вернее, против привычки, ведь у меня нет бывшей подружки, к которой я бы иногда заглядывал в гости. Проклятое ржаное виски!

Я подошел к подъезду, и снова он показался мне знакомым. Я открыл дверь и вошел внутрь — вход тоже выглядел знакомым. Взгляд мой скользнул мимо нескольких кресел и диванов к камину, я посмотрел повыше и увидел мехового старину в ярко-синей шляпе, ярко-красном жакете и ботинках цвета того самого такси, которое привезло меня сюда.

Ага.

Я выпрямился и по идеальной прямой подошел к конторке портье, где человек с покатыми плечами и внешностью бухгалтера-расстриги читал один из морских романов Патрика О'Брайана о Наполеоновских войнах.

— Джеффри Питерс, — произнес я. — Номер четыреста пятнадцать. Мой ключ, пожалуйста.

Я проснулся восемь часов спустя, отдохнувший, довольный, с ясной головой, чувствуя себя в ладу с окружающим миром, и если вы поверили этому, то у меня найдется парочка очень добрых приятелей, которые с удовольствием сыграют с вами в покер.

Потому что все было совершенно наоборот. Я проснулся от парочки ощущений, одно из которых свило гнездо примерно в дюйме у меня надо лбом, а другое располагалось в центре желудка. Пульсирующая боль в голове предупреждала меня, что шевелиться опасно для жизни, в то время как желудок был готов извергнуть то, что я столь неосмотрительно в него загрузил.

Я предпочел не двигаться, крепко сжав веки и мечтая о том, чтобы прошедший день куда-нибудь испарился. Я не очень понимал, где нахожусь, потому что кровать по ощущениям явно была не моей. И я не мог отделаться от кошмарного чувства, что нахожусь в ней не один.

Я заставил глаза приоткрыться — и с расстояния в несколько дюймов на меня уставилась другая пара глаз. Глазки-пуговки, разумеется, принадлежали паддингтонскому мишке, и это сразу напомнило мне — по крайней мере, настолько, насколько я был в состоянии о чем-нибудь вспомнить, — последний миг, о котором я вам уже рассказывал: когда я осторожно пересек холл отеля и потребовал свой ключ. Того, что происходило со мной потом, я не помнил, но это нетрудно было восстановить — как-никак я оказался в своем номере.

Я встал, принял душ и побрился. Голова все-таки не раскололась, и желудок меня не подвел. В несессере с бритвенными принадлежностями нашелся аспирин, причем в достаточном количестве. Я надел свежие носки и свежее белье — на случай дорожного происшествия или полицейского дознания — и рубашку, штаны и пиджак, которые были на мне накануне.

Приятно было обнаружить, что рубашка и брюки висят на вешалке, а пиджак — на спинке кресла. Это показалось мне Очень Хорошим Признаком. Если я сумел развесить свои вещи, значит, я был не так уж плох, верно?

Ах уж эти невинные обманы, которыми мы тешим свое самолюбие. Память, враг тщеславия, уверяла, что я был совсем плох. Аккуратность — это еще не трезвость.

То, что я попросил таксиста отвезти меня в отель «Паддингтон», само по себе доказывало, что я не был трезвым или хотя бы пьяным, сохраняющим крупицы рассудка. Мне нужно было вернуться в отель, нужно было придумать, как забрать свои инструменты и перчатки прежде, чем они окажутся в сейфе для вещественных доказательств, нужно было прибрать к рукам рубины Синтии Консидайн, пока это не сделал кто-то еще.

Но как? В последний раз отель «Паддингтон» видел меня в наручниках. Если я собирался возвращаться на место преступления, мне следовало бы поискать окольные пути. Незаконное проникновение через подвал, к примеру. Или игривую прогулку по крышам. Но я не имел права просто входить сюда как к себе домой.