И вытащил из кармана моток проволоки.

— Да ты чего, совсем обалдел, — возмутились трактористы. — Валентин, вылезай, садись к нам – мы сейчас быстро проскочим.

— Я один раз купался на машине в Карском море, — бубнил тот, с мотком в руках, замуровывая дверцу так, что ее час не откроешь. — С меня этих удовольствий хватит.

Но Валентин отказался:

— Нет, не вылезу. Садись на трактор.

Они проехали намеченные вешками дороги – нигде не было ни трещины, и вернулись на берег. Следом за этим первым трактором двинулись на припай остальные, расчищая будущие трассы.

А дорог надо было проложить не одну, не две… Десять судов разгружалось на Ямале. Порой у ледяного причала стояло сразу три судна – танкер «Самбург», дизель-электроходы «Гижига» и «Капитан Мышевский»… К каждому вели три дороги: две для машин и одна для тракторов. Ведь дороги по льду непрочные. К концу выгрузки они подтаивают на солнце, колеса машин «выедают» их, и ровная вначале трасса покрывается выбоинами, водой, машины по ней не идут, а плывут… Словом, нынче на Ямале тридцать дорог было проложено по припаю. Каждая – в пять-шесть километров длиной.

На этих дорогах постоянно, круглые сутки, дежурили гидрологи. Они закрывали дорогу, как только появлялось малейшее сомнение, выдержит ли она груженые машины. Дежурили в пургу, в метель, в морозы. Только на минутку поднимались на судно или садились в кабину машины, чтобы согреться. И снова на лед. Улыбались, когда водители, увидев шагающего по льду гидролога, гудели, приветствуя. Уговаривали припай, как живое существо: «Выдержи, не подведи».

Однажды над Харасавэем гуляла такая пурга, что в одиночку выйти из дома было нельзя. Журналисты потом писали, что ветер мчался как суперэкспресс, но он мчался куда быстрее и бил то справа, то слева каждого, кто высовывался из домиков. И вдруг в домик к гидрологам позвонили: «Валентин, припай сломало».

Коржиков натянул полушубок и почти на самые глаза надвинул шерстяную спортивную шапочку. Высовывался только нос.

У припая разгружался «Наварин». Разгрузку остановили.

Валентин шел по припаю, пряча в воротник полушубка лицо. По пути стояли пустые машины, покинутые водителями. А через час на берегу услышали из хрипящей рации голос Коржикова:

— Припай цел-здоров. Все нормально. Кончится пурга – можно продолжать выгрузку.

У рации собрался весь штаб Ямала.

— Да не мог он весь припай пройти. Он час назад здесь был. В такую пургу до судна и не дойти. Тут что-то не то.

— Да вы что – не верите мне?! Пусть вам старпом подтвердит.

И в рации раздалось:

— Точно вам говорю, Коржиков это. Весь замерзший пришел. Мы его тут греем, как можем.

Сутки над Харасавэем металась пурга.

— Понимаешь, я знал, что этот крепкий припай оторвать не могло, — говорил Валентин. — Но все же надо было убедиться и доказать другим. Лед есть лед. От него всего ждать можно.

…Пройдет время, и припай у берегов Ямала подтает, оторвется от берега и поплывет по морю, слабея под лучами солнца. И унесет он проложенные гидрологами трассы – дороги, которые останутся лишь в памяти людей.

Только в тот день почетный житель Харасавэя соберет рюкзак и отправится на аэродром ждать самолета.

Я уверен, пролетая над Харасавэем, над плывущими по Карскому морю льдинами, Коржиков вздохнет:

— Лед тронулся, господа присяжные заседатели. Лед тронулся…

Геннадий прилетел на Ямал, когда настроение у всех было скверное. Под трактором на припае Карского моря обломился лед, водитель из кабины выскочить не успел.

Океанолог Геннадий Кадачигов прилетел посмотреть – прочен ли припай, крепко ли держат его стамухи и где лучше прокладывать в будущем дороги.

Он думал, что работа будет несложной. Это не Северный полюс, где глубины – несколько километров, тут – метры. И не под айсбергом придется работать – лед сравнительно тонкий, в любой момент можно отыскать свою лунку и выбраться наверх. Но после первого же спуска он скажет, что такой тяжелой работы ему еще не выпадало.

…Подо льдом были сплошные дебри. Дебри из обломков льдин. Видно, зимой шло торошение и льды все сжимали и сжимали припай.

Кадачигов плыл в этих дебрях. Он решил измерить одну из глыб. Прикоснулся к ней линейкой, и льдина тут же стронулась с места, перевернулась, прищемив сигнальный конец. Линь удалось вытащить, но дальше, все сорок минут работы подо льдом, ощущение было такое, что ты идешь мимо недостроенного дома и точно знаешь, что вот-вот с высоты свалится бетонная плита. Не знаешь только, успеешь пройти или упадет она на тебя.

Стало ясно, почему обманулись гидрологи. Они были уверены, что торосы, которые виднелись на поверхности льда, крепко стоят на дне и, словно сваи моста, держат припай. А они тут будто в невесомости: тронь – и поплыли. Значит, на торосы рассчитывать нельзя. И все же это надо было проверить.

Он подплыл к одной из подводных гряд, взял с пояса молоток, хотел вбить гвоздь. И сразу же понял – не удастся. Рука вошла в ледяное месиво, как в вату. Какое-то мутное облако окружило Геннадия, заволновались кристаллы льда, которыми были усеяны торосы. И даже линь, по которому нужно выбираться, не виден.

Он медленно, стараясь не будоражить воду, поплыл. И вдруг понял, что заблудился в этом хаосе льда, во мраке. Если даже перебирать руками запутавшийся в осколках линь, можно не успеть – не хватит запаса воздуха в аппарате. Он уже заработался. Воздуха оставалось минут на пятнадцать…

Когда дорога каждая минута, надо остановиться и подумать, подумать не спеша, что делать дальше. Во-первых, надо плыть очень медленно, стараясь не тревожить всю эту бучу. Иначе не выберешься, как из дремучего леса. Это раз. Второе – надо спуститься поглубже, ближе к линю, чтобы все время его видеть… И он поплыл. Он плыл, теряя из виду линь, снова его находя, цепляясь за обломки льдин. И все время повторял в радиотелефон стоящим на страховке у лунки: «Ребята, линь не тянуть. Только запутаете».

И вот уже просвет лунки над головой. Но просвет этот он увидел сквозь ледяную шугу, забившую лунку. Когда он погружался, всплыли мириады ледяных кристаллов и теперь они закрыли выход, забили «люк», проделанный в метровом льду. Спокойно! Воздух еще есть. Можно посоображать. Раздвигая руками ледяную кашу, он попытался пролезть вверх. И молил бога, чтобы какой-нибудь осколок не порвал гидрокомбинезон.

…Гидрологи видели в лунке черную барахтающуюся тень. Они работали все в поту: сачками, лопатами чистили лунку. Но шуга снизу шла и шла… Все равно сантиметров семьдесят разделяло их и подводника, у которого уже кончался воздух.

Раз вверх не выбраться, надо из этой каши хотя бы уйти на глубину. Ушел вниз, отдышался и снова пошел наверх, к лунке. Теперь уже сантиметров пятьдесят оставалось.

И снова застрял.

Гидрологи видели, как он бьется. Потом услышали в наушниках: «Подождем секунду».

Кто-то скинул полушубок и сунул руку в ледяную кашу. Кадачигов почувствовал, как чья-то ладонь крепко сжала его руку и потянула наверх. И вот уже сквозь запотевшую мигом маску он увидел солнце, лица ребят.

Волна свежего морозного воздуха хлынула в грудь, сразу стало легко – гидрологи повернули клапан у дыхательного аппарата, теперь акваланг был уже не нужен. Но еще он не мог пошевелить плечами в ледяных тисках. Минут двадцать выгребали шугу, прежде чем удалось выбраться из этой каши.

На следующий день лунку сделали раза в два шире, чтобы было свободнее выходить, и Кадачигов снова пошел под припай, по которому шли грузовики к стоящим на разгрузке судам.

Десять погружений сделал он у побережья Карского моря. Его подводные снимки дали гидрологам возможность увидеть строение нижней части льда. Он замерил осадку торосов, подсказал, где может быть следующая авария, куда не стоит заезжать, а за какие дороги можно не беспокоиться. Но был и еще один результат его работ – научная статья о характере припая возле Ямала. Все эти материалы дадут возможность точнее отыскивать безопасные пути к ледовым причалам и в будущем.