Александра Николаевича эта ситуация изрядно раздражала, он вторую неделю чувствовал себя не маститым ученым, а нашкодившим второклассником, которого весь мир учит жить, а потому самым вежливым образом поинтересовался:
— А почему я должен ей не верить?
Чин раскатисто засмеялся. Иванов терпеливо ждал.
Поняв, что сцена не произвела должного эффекта, чин сменил тактику:
— Боже, Саша, ты правда веришь, что она в тебя влюблена? — Фамильярно-отеческий тон придал этой фразе особый, саркастический оттенок.
Александр Николаевич спокойно выждал паузу и ответил:
— Я знаю, что она в меня не влюблена…
Чин сделал нарочито удивленное лицо:
— То есть ты хочешь сказать, что она тебя не любит? Но ты надеешься завоевать ее сердце?
— Я ничего не собираюсь завоевывать… Нас устраивают наши отношения. — Лицо Иванова по-прежнему казалось бесстрастным.
Чин заинтересовался:
— Это что же, твоя Афродита имела наглость заявить, что она тебя не любит, но хочет стать женой академика?
— Примерно так. Кстати, весьма убедительно объяснила, зачем ей это надо… — улыбнулся Александр Николаевич. Теперь игра шла на его половине поля — чин явно не ожидал такого поворота разговора…
— Что ж… — задумчиво произнес собеседник (он действительно был выбит из колеи), — я понимаю, зачем это надо ей, но не понимаю, зачем это надо тебе… — и тут же осекся…
Александр Николаевич достал коробку с домашним печеньем:
— Угощайся! Лиза пекла. Кстати, хочешь покажу фотографию? — Иванов достал из ящика роскошный черно-белый снимок. Лиза была на нем даже интереснее, чем в жизни, — более выразительные глаза, уверенность во взгляде.
Чин не отказал себе в удовольствии внимательно рассмотреть снимок.
— Хороша, хороша… и печенье отличное…
Александр Николаевич мог точно сказать, о чем его собеседник думал в этот момент. Если бы академик начал распинаться, доказывая, что Лиза замечательный человек и он ее очень любит, чин бы только иронически рассмеялся. Но представленная Ивановым трактовка их отношений как взаимовыгодной сделки показалась чину весьма логичной. Достаток и почести жены академика — а взамен красивая спутница жизни и ухоженный дом. И никто никого не обманывает. Это понятно и вполне допустимо. Александр Николаевич решился сделать следующий шаг, который должен был раз и навсегда расставить все по своим местам. Он забрал фотографию и произнес:
— А ты ко мне в гости приходи, в воскресенье. С супругой. Познакомлю с будущей женой. К вашему приходу Лиза и не таких вкусностей наделает…
Чин хмыкнул. Вот как? Будущая жена?
Значение наступившей паузы было понятно им обоим. Принять приглашение означало признать Лизу в их кругу и одобрить право Александра Николаевича на мезальянс.
Чин думал. А собственно, почему бы и нет? Теперь, когда разговор состоялся, поведение Иванова уже не казалось гостю чистым безумием:
— Ладно, жди…
И пугнул напоследок:
— Только имей в виду, Галка — не я: если ей девушка не понравится, съест на месте… — Это означало: нам-то, старикам, хорошенького лица довольно, а чтобы ее действительно в нашем кругу приняли, девчонке еще немало придется постараться.
— Да фиг с ним, — махнул рукой академик, — не помрет Лиза, ей уже пора, как жене академика, мускулы на нервах наращивать…
Чину понравилась шутка, и он повторил про себя, чтобы не забыть: «Мускулы на нервах — неплохо, неплохо…»
Александр Николаевич поднялся с кресла, чтобы проводить гостя до дверей. И не удержался от шутливого вопроса:
— Разведка, если не секрет, поделись, каков вердикт комиссии? Что будет доложено широкой общественности?
— Широкой общественности, Александр Николаевич, — громко произнес чин, стоя возле приоткрытой двери, — будет доложено, что вопреки опасениям научной общественности академик Иванов еще не спятил и в ближайшее время сходить с ума не собирается…
Через полчаса весь институт был в курсе событий. Александр Николаевич дал несколько личных поручений Инге — она работала достаточно давно, чтобы понимать, какую информацию можно, а какую нельзя доводить до массового обсуждения. В данном случае явно было можно и нужно.
О том, что назавтра Лизе в качестве невесты шефа предстоит принимать у него дома чиновное лицо с супругой, ей рассказал не академик, а не менее десятка разных людей. Полоса отчуждения вокруг нее исчезла молниеносно, уступив место любопытству и подобострастному вниманию.
«Победителей не судят», — думала Лиза, направляясь к кабинету Иванова. Путь по большому коридору административного крыла занимал три минуты, и эти три минуты стали триумфом ее жизни.
Только Лиза знала, что ей он еще предложения не делал. И даже Александр Николаевич не знал, завел бы он разговор о женитьбе, если бы его так старательно не отговаривали…
А высокий чин ехал в черной «Чайке» к Манежной площади и думал, что его приятель Иванов, как всегда, неплохо устроился… Никакого обмана, никаких проблем — честно купленный домашний уют и спокойная старость с красавицей женой…
Иванов снова поднялся с кресла, прошелся по комнате. Вспомнил.
Свой первый экзамен Лиза выдержала тогда очень прилично. Еда была вкусной, сама она держалась скромно, как человек, знающий свое место, и вместо пренебрежения, какое неизбежно вызвала бы у супруги чина, завоевала пусть несколько снисходительную, но симпатию. Хотя это было не то отношение, которое устроило бы Александра Николаевича, но желать большего от первой встречи было нельзя.
С тех пор изменилось мало. Лиза честно выполняла свои многочисленные обязанности и, за исключением отдельных, на взгляд академика, вполне простительных истерик, ничем не вызывала его неудовольствия. Лиза дорожила не столько новым материальным положением, сколько своим академическим статусом. Она, так долго чувствовавшая себя плебейкой, наконец-то попала в высший свет. Денежных претензий у него к ней не было, скорее наоборот, он искренне удивлялся, как Лиза, ограничиваясь обычным бюджетом, сумела обновить интерьер дома да еще и преобразить собственный внешний вид в соответствии с требованиями своего нового положения.
На самом деле, думал Александр Николаевич, Лиза запросто могла бы открыть сберкнижку и ежемесячно откладывать сотню-другую — все равно он, кроме еды, ничего от нее не требовал. Новые занавески, коврики, посуда — все это было ее личной инициативой и результатом тщательной экономии денежных средств. Зачем воровать женщине, которая, вместо того чтобы тратить деньги на себя, все до копейки пускает на хозяйство, Иванов понять не мог.
Академик и подумать не мог, что его слишком логичный и правильный ум может дать сбой там, где дело касается эмоций. Поэтому, отметя кандидатуру Лизы, он обратил все свое внимание на Егора. Мог ли сын украсть деньги? Думая об этом, Александр Николаевич почему-то в первую очередь вспоминал давнюю историю с Жанной Гершанович…
Жанна Гершанович, 1955 год.
Жанне Гершанович был двадцать один год. Она была хорошенькой, как картинка. Настолько хорошенькой, что ей не требовалась никакая косметика. Идеальная белая кожа, румянец, очень темные ресницы и брови, ярко-голубые глаза. Когда Александр Николаевич впервые увидел ее, ему даже не пришло в голову спрашивать, как Егор к ней относится — от такой не нетрудно потерять голову. Жанночка была прекрасно воспитана и умна. Ее родители, математики, дали ей классическое «интеллигентное» образование — фортепиано, французский язык. Кроме того, она была спортсменкой. Если бы только родители Жанны хотели, чтобы спорт стал ее призванием, у Жанны были бы все шансы отличиться на поприще художественной гимнастики.
Несколько месяцев Александр Николаевич и Лидия Алексеевна, его любимая вторая жена, с улыбкой наблюдали, как дело движется к свадьбе. Егор, предпочитавший жить с бабушкой, а не с отцом и мачехой, до этого не баловал их своими визитами, а тут они с Жанной стали появляться чуть ли не каждый день. Наверное, Егору больше нравилось встречаться со своей красавицей невестой под крылом пусть еще не академика, но уже достаточно известного отца, чем коротать вечера в компании с доброй, но «простонародной» бабушкой. Иванов втайне посмеивался над снобизмом сына, но чувствовал некоторое моральное удовлетворение: наконец-то Егор понял, как много значит иметь такого отца, как он.
