Лиза почувствовала, что вся ее вчерашняя симпатия к толстяку Сергею Михайловичу тает на глазах — оказывается, то, что она смогла с ним вчера поддержать нормальную беседу, свидетельствует лишь о его «интеллигентнейшем навыке найти общий язык с уборщицей».

Несмотря на всю гипнотическую силу личности Александра Николаевича, она все же попыталась постоять за себя:

— Саша, — Лиза до сих пор с трудом называла мужа по имени, ее все еще тянуло обращаться к нему по имени-отчеству, — я не могу все время твердить: «Не понимаю, о чем вы говорите», я же буду выглядеть полной дурой! А я действительно не понимаю половины слов, которые произносит Анна Петровна!

— Лиза, читай книги! В конце концов, у нас прекрасная библиотека, а ты все время дома! — Голос Александра Николаевича приобрел интонации, свойственные матерым профессорам, когда они наставляют нерадивых студентов. Лиза чувствовала, что он торопится и не хочет обсуждать вчерашние события. Все, что ОН считал ей нужным сказать, он уже сказал…

Показав, что разговор закончен, Александр Николаевич направился к дверям, перед уходом, как всегда, покровительственно поцеловав ее в лоб…

Лиза улыбнулась ему дежурной улыбкой, подождала, пока он выйдет из парадной, помахала рукой из окошка и наконец дала волю слезам…

«Ты все время дома!» — как она могла объяснить ему, что любимые им кулебяки, и заливное, и грибочки, и рюши на занавесках, и плетеные коврики на кухонных табуретках занимали все ее часы почти без остатка. Надо было купить, приготовить, почистить, проследить, чтобы не сгорело и не выкипело. Надо было оплатить счета за квартиру и ответить на многочисленные телефонные звонки. А еще созвониться с его стоматологом, и съездить за привезенными кем-то из-за рубежа журналами, и перепечатать его очередную статью… Надо было успеть привести в порядок себя и быть готовой, если понадобится (а это случалось почти каждый вечер) устроить достойный прием каким-либо важным гостям… Да, она работала на полную катушку — мажордомом, кухаркой, уборщицей, секретарем, прорабом и бог знает кем еще…

А еще деньги, эти проклятые деньги…

Лиза сама не поняла, как это произошло. Александр Николаевич, получив гонорар за последнюю книгу, положил все деньги в большую шкатулку на Лизином туалетном столике и сказал, что это ей «на хозяйство» и «на булавки» до мая. Денег там было много, очень много, и Лизе поначалу казалось, что она ни за что не сможет потратить даже четвертую часть этой суммы… Но потом кто-то из новых знакомых предложил ей купить привезенные из-за рубежа французские духи, кто-то — итальянские туфли, кто-то — меховой жакет с чудесным «седым» соболем… Лиза покупала это шикарное барахло частью из желания поближе сойтись с новыми людьми, частью потому, что видела: именно такие вещи принято иметь в среде людей этого круга. Лиза ощущала бы себя голой, если бы появилась среди благоухающих «Шанелью» и «Пуазоном» дам, неся за собой лишь запах простенькой «лавандовой воды». Она и без того чувствовала себя ужасно неуверенно среди этих людей. Внешняя ухоженность, красота, молодость были ее единственным оружием и защитой в неравной борьбе с самоуверенными «драными кошками».

Итак, деньги почти ушли — а за окном был всего лишь конец апреля… Что же делать? Неужели придется признаться во всем мужу? Лиза знала, насколько строго Александр Николаевич относится к планированию времени и денег, и даже представить себе не могла, какой будет его реакция, если она признается, что всего за полтора месяца растранжирила почти полторы тысячи рублей…

Деньги Лизе были нужны уже сегодня — требовалось купить продукты на вечер. И она даже придумала, как, хотя бы временно, решить этот вопрос… Если бы не одно «но»… Лизу мог выдать ее вечерний наряд. Когда-то давно она говорила мужу, в чем именно собирается быть этим вечером, и, если бы Александр Николаевич удосужился вспомнить их давний разговор, ей было бы очень трудно объяснить внезапную смену туалета. Когда-то в детстве Лиза читала «Трех мушкетеров» и сопереживала несчастной Анне Австрийской, вынужденной отправиться на бал без роковых алмазных подвесок. Но ей даже не могло прийти в голову, что когда-нибудь ее собственная личная жизнь повиснет на волоске из-за такой ерунды, как праздничное платье.

Лиза подошла к платяному шкафу. Специально сшитое для праздничного вечера фиолетовое платье висело на плечиках. Молодая женщина внимательно перебрала другие наряды. Золотистое платье с бахромой, купленное недавно у очередной приятельницы «с рук», ее муж еще не видел. Если надеть его, а не фиолетовое, можно будет украситься серьгами из темного янтаря и золота… А это уже решение проблемы… Дай Бог, чтобы Александр Николаевич оказался, как всегда, невнимателен к ее одежде…

«Можно ли оклеивать служебный кабинет обоями в цветочек? И при этих самых обоях в цветочек вешать на окно ситцевые занавески с ромашками?»

Нет, конечно, этого делать было нельзя… Тем более когда вся эта пестрота совершенно не гармонирует с солидным обликом хозяина кабинета… Почему же он все-таки сделал? Егор Александрович Иванов, импозантный мужчина, из-за полноты и некоторой опухлости лица казавшийся старше своих лет, небрежно потеребил в тонких аристократических пальцах краешек занавески, рассматривая наивный пасторальный узорчик. Невольно ему вспомнились школьные годы, беззаботное лето, когда можно было почти три месяца проводить вдали от столицы и грозного папы, в беззаботной веселости деревенского отдыха. Как нравилось ему, пропуская мимо ушей не слишком строгие укоры любимой бабушки, сбегать с утра в лес, нацепив на себя драные штаны и грязную кепчонку… Тогда ему казалось, что быть взрослым и свободным — одно и то же…

Прошли годы, отпуск стал коротким и суетливым, появилась семья, а сам он все так же находил удовольствие в мелких актах «непослушания» своему грозному родителю. В излишне по-домашнему обставленном кабинете… В ненавистном академику желтом цвете рубашек… В спрятанной в третьем слева ящике письменного стола «незаконной» пачке «Беломора»…

«Боже мой, что скажет отец, когда увидит эту мебель!» Егор с некоторым злорадством и страхом посмотрел на новое украшение кабинета — желто-оранжевые кресла с зеленым узором. Эти мягкие чудовища окончательно лишили служебное помещение официальности и в то же время сделали кабинет еще более домашним и уютным. Вторым домом Егора… А если совсем честно — первым…

Легкое девичье журчание, сопровождавшее его размышления до этой минуты, вдруг прекратилось, и Егор понял, что настало время вернуться к письменному столу и попытаться утешить Танечку…

Он посмотрел на нее. Очаровательная брюнетка в облегающей синей кофточке и длинной темной юбке с игривым разрезом на боку только что закончила свой длинный рассказ и сейчас, смущенно потупив глаза, теребила блестящий янтарный браслет на запястье… Ласковое тепло разлилось по сердцу Егора, и он попытался обнадежить красавицу:

— Танечка, я, безусловно, постараюсь помочь…

Зыркнув в сторону двери и убедившись, что никто не наблюдает за ними со стороны, решился поцеловать свою любовницу в щеку.

То ли от обещания помочь, то ли от поцелуя — девушка заметно воспряла духом и подняла на Егора роскошные темно-синие глаза. Егор замер — как кобра, завороженная флейтой факира…

— Татьяна! Где Татьяна?

Неприятный громкий голос из-за закрытых дверей мгновенно разрушил ауру момента. Егор импульсивно отстранился от девушки, а она, вспорхнув с табурета, легко подхватила со стола какие-то папки. Грива каштановых волос нежно коснулась лица Егора Александровича, и Татьяна, бросив ему на ходу лукавую улыбку, стрелой унеслась из кабинета — примерный образец надежной сотрудницы, старательно выполняющей все пожелания шефа…

Егор вздохнул. Ему была неприятна банальность происшедшей сцены — шеф и любовница, классический и пошлый адюльтер. Егору не нравилось называть Танечку любовницей. На самом деле их объединяло нечто большее, чем страсть: они, и это важнее всего, были настоящими друзьями и соратниками. Три месяца назад, когда Таня только появилась у него в коллективе, Егор был потрясен тем, с каким вниманием и интересом эта девушка отнеслась к его идеям и проектам. Для нее было важно и значимо каждое сказанное Егором слово. Она восхищалась им и хвалила его, а главное, видела в нем то, чего не могла увидеть даже его жена — талантливого специалиста, настоящего ученого. К этим своим качествам Егор, вечно теряющийся в тени своего отца, относился особенно трепетно.