— Здесь надо свернуть.

Он проехал мимо автозаправки, через железнодорожный мост и послушно повернул направо. Серая церковная колокольня светилась крестами сквозных проемов. Йоаким сбросил скорость.

— Где остановить?

— Прямо здесь, — ответила Сюзанна.

— Стало быть, здесь ты и живешь?

— А что? Место замечательное.

Он наклонился было к ней, хотел сказать про приглашение. Но она уже отстегнула ремень и взялась за ручку дверцы. Йоаким почувствовал себя дураком: не кричать же все это ей вдогонку.

— Спасибо за вечер, — сказала она, быстро обняв его на прощание. — Может, когда-нибудь встретимся снова.

— Да, — поспешно воскликнул он, — было бы здорово!

Сюзанна уже вылезла из машины. В свете фар он видел ее ноги, когда она пошла прочь. Помахала ему рукой. И исчезла.

Однако через минуту вернулась.

— Не хочется мне идти домой, — с трудом переводя дух, сказала она, когда он открыл дверцу. — Давай поедем куда-нибудь. В кафе, как ты предлагал, или к тебе домой.

Пока Йоаким заваривал чай и готовил бутерброды, она бродила по квартире. Он сам предложил ей осмотреться, и, судя по всему, она так и поступила. Было слышно, как она ходит по длинному коридору. Открывает и закрывает двери. Щелкает крышкой бонбоньерки — поднимает ее и снова опускает. Хорошо, что повсюду чистота и порядок, подумал он. Его жилище всегда сверкает, готовое в любую минуту принять и хозяина, и гостя. Сюзанна пришла к нему на кухню.

— Может, чашки достать? — спросила она.

— Возьми вон там. — Йоаким кивнул на дверцу встроенного шкафа, где хранился фарфор.

При виде широких белых полок, уставленных блюдами, суповыми чашками, тарелками и мисками, Сюзанна невольно ахнула.

— Большая у тебя квартира, — сказала она. — Четыре комнаты. Для целой семьи места хватит.

— Знаю.

— Видел бы ты нашу, ужаснулся бы. Как на корабле живем. Все время на что-нибудь натыкаешься.

Разговаривая с ним, она перебирала коробочки и баночки на стеклянной полке, снимала крышки, заглядывала внутрь.

— Ты разве не знаешь, что собирать баночки да коробочки — глупая привычка? — дерзко воскликнула она. — Рискуешь превратиться в старую деву.

Йоаким рассмеялся и с чайным ситечком в руке прислонился к краю стола. Ему нравилось, что она обнюхивает все вокруг, как собачка. Маленькая такая собачка, шустрая, пятнистая. Вроде той, что была у него в детстве. Едва ли он вызывает у нее антипатию, и общество его едва ли очень ей не по душе, ведь иначе она бы не стала вот так прикасаться к его вещам. Он взял чайник, намереваясь отнести его в комнату, но Сюзанна заступила ему дорогу.

— Поставь его куда-нибудь на минуточку, а? — сказала она. — Я тебе кое-что покажу.

Он послушно поставил чайник на белый раздвижной столик. Она улыбнулась, блеснув белыми зубками. Потом обняла его за шею, потянула к себе. Ему поневоле пришлось нагнуться.

— Что же ты хотела мне показать? — шепнул он.

— Это здесь, рядом.

Она взяла его за руку, повела в коридор, а затем в спальню. Ошеломленный, он замер на пороге. Почти год минул с тех пор, как он последний раз был с женщиной. И вот теперь Сюзанна, прелестная, непредсказуемая. То печальная, рассеянная, то, как сейчас, совершенно земная, из плоти и крови, просто голова кругом идет.

— А тебе не надо домой? — пролепетал он. — Как же Дитте и твоя мама?

— Мама ждет меня не раньше завтрашнего утра, — решительно ответила Сюзанна, расстегивая ему рубашку. — Она останется там на всю ночь. И я тоже могу остаться. Здесь. Если хочешь, конечно.

На другой день он впервые навестил Дитте и Сюзанну. С охапкой красных тюльпанов в руках позвонил у двери. Секунду спустя послышался топот детских ног. После непродолжительной возни с замком дверь приоткрылась — девочка лет восьми-девяти, с угольно-черными, как у матери, волосами укоризненно смотрела на него. Глаза у нее тоже были черные, демонические, как у Сюзанны, хотя далеко не такие прелестные. Но ведь Дитте видит в нем врага, сообразил Йоаким. Незнакомого мужчину, который норовит вторгнуться в их жизнь. Как же он не подумал об этом? Целый день думал только о Сюзанне. Надо было прихватить что-нибудь для девочки, даже пакетик сластей, купленный на углу, мог бы, наверно, смягчить ситуацию.

— Здравствуй, Дитте, — бодро сказал он. — Можно войти?

Она выпустила дверную ручку и сделала шаг назад, что Йоаким воспринял как знак согласия. Он толкнул дверь, желая отворить ее пошире, но безуспешно: она уперлась во что-то упругое. Войдя в коридорчик, он понял, в чем дело. Сумки и верхняя одежда горой громоздились на крючках — того гляди, рухнут на пол. Теснота, едва-едва можно пройти. Тут еще и кошку держат: на газете стояли две плошки, красная и синяя, да корзинка с матрасиком, усыпанным черной шерстью. На красном столике — телефон, трубка лежала плохо, потому что Йоаким различил тихие, монотонные гудки. Он хотел было сказать об этом Дитте, но раздумал. Может, так надо, по какой-то неведомой ему причине.

— Меня зовут Йоаким, — представился он девочке.

Вместо ответа она медленно попятилась, потом, не сводя с него глаз, негромко бросила:

— Мама.

В некотором замешательстве Йоаким улыбнулся, недоумевая, к кому она обращается.

— Мама, — повторила девочка, не повышая голоса. Из приоткрытой двери в конце коридора доносились дребезжанье кастрюль и шум льющейся воды. — Мама, это к тебе.

Следом за Дитте Йоаким шагнул по коридору к этой двери.

— Ей наверняка ничего не слышно, — улыбнулся он.

В ответ девочка наградила его яростным взглядом и опять повторила:

— Мама.

В тот же миг из кухни выглянула Сюзанна.

— Ты? — радостно воскликнула она. — Да еще с тюльпанами! Поставим их на обеденный стол. Дитте, будь хорошей девочкой, слетай за вазой.

Дитте, однако, быть хорошей девочкой не пожелала. Сюзанна сама пошла за вазой, меж тем как Йоаким снял пальто и повесил его на крючок. Дитте скрылась в комнате, а немного погодя снова появилась Сюзанна, на мгновение обняла его и сделала это с такой теплотой и естественностью, что он почувствовал себя мужем, который после дневных трудов возвращается домой, к семье, поскольку у него и в мыслях нет, что можно пойти куда-то еще.

— Дай ей немного времени, — шепнула она.

— Конечно, — тоже шепотом откликнулся он.

От Сюзанны пахло пряностями. Она соорудила себе крысиные хвостики и надела красную блузку, верхние пуговки были расстегнуты, и, выпуская ее из объятий, он невольно заглянул в этот вырез, полюбовался невероятно белой кожей.

— Сегодня у нас курица по-индийски, — сообщила она. — Иди в комнату. Сейчас сядем за стол.

Комната была маленькая. Вдобавок заставленная мебелью. В одном конце обеденный стол, накрытый на троих, а кроме того, два дивана, большущий телевизор в нише комбинированного шкафа, книжная полка, электроорган на козлах, высокий комод и несколько столиков, один из которых целиком занимали куклы — два-три десятка Барби. На другом столике стояли лампа и блюдо со всякой мелкой всячиной: грецкие орехи, точилка для карандашей, пластмассовые фигурки, какая-то квитанция и стелька от детской туфельки.

— Ты, стало быть, любишь Барби, — сказал Йоаким Дитте.

— Мы с мамой играем в них, — коротко сообщила девочка, причем довольно дружелюбно. Но Йоаким ее дружелюбием не воспользовался. Не хотел давить на Дитте. Взрослые не должны надоедать детям. Он оставит малышку в покое, чтобы она сама пришла к нему. Конечно, потребуется время, подумал он, но ведь нам не к спеху. А немного погодя появилась Сюзанна, принесла курицу.

Дитте мигом поставила свою тарелку рядом с Сюзанниной и взгромоздилась к матери на колени.

— Сядь на свое место, — сказала Сюзанна. — Как прикажешь есть с тобой на коленях?

Но Дитте будто и не слышала. Расслабилась, прислонилась к матери, как к спинке стула, и бросила вызывающий взгляд на Йоакима, который прямо-таки остолбенел.