— А что ты помнишь еще?

Перед моими глазами проносится видение одной из наших встреч в лесу, уже после того, как я почти выздоровела. Я вижу тебя одетым в какой-то темный, почти черный костюм. Ты полулежишь на стволе огромного поваленного дерева и смотришь на меня. Я сижу рядом в потрясающем красном платье, которое почему-то сшито совсем не по моде того времени, и наклонив голову, разглядываю твое лицо сквозь занавес своих длинных распущенных волос. Вокруг растут папоротники, высокая трава шелестит на ветру, какие-то цветы пестреют в отдалении… Это странное видение, потому что оно не двигается и не переходит во что-то другое. Оно как остановленная лента кино — красивый кадр, вырванный из длинного сюжета.

— А когда ты поправилась, я вернул тебя обратно в замок?

— Да, но не сразу. Сначала ты решил, что мы должны обвенчаться. Это было для меня как гром среди ясного неба. Я уговаривала тебя подумать и не делать опрометчивых шагов. Но ты уже все решил.

— Наверное, я понял, что люблю тебя слишком сильно, чтобы потерять. И потому решил прекратить всяческие окружающие тебя интриги и сплетни.

— Да, именно так ты и сделал. Кроме того, ты куда-то далеко отослал свою кузину, которую, вероятно, заподозрил в причастности к моему отравлению, и вместе с ней прогнал со своих глаз некоторых ее союзников. И таким образом в очищенный от врагов замок мы вернулись уже мужем и женой.

— Интересно, а как народ реагировал на свою новую герцогиню?

Я засмеялась:

— Тебя волнует реакция масс? Да, ты действительно был правителем этого государства, раз тебя интересуют столь странные вопросы. Но я, к сожалению, не смогу тебе дать на них ответ, поскольку я слишком мало помню из этой жизни.

— А дети у нас там были? Ведь они бы уже могли быть моими законными наследниками? — спросил он, целуя мне руку.

— Да. Я смогла там родить одного сына. И в нем я снова с легкостью узнала моего теперешнего ребенка. Представляешь, я родила его там от тебя. Это так приятно видеть…

— А что ты вспомнила еще?

— Знаешь, практически ничего. Я только увидела, что умерла там довольно-таки рано, когда нашему сыну было не более десяти лет. Отчего-то у меня там перед смертью стало пропадать зрение, и я видела все очень расплывчато и неясно, так как будто смотрела сквозь воду. Возможно, то отравление все-таки сказалось на моем здоровье, а может быть у меня снова нашлись какие-то недоброжелатели, решившие повторить неудачную попытку своих предшественников…

— Странную я тебе рассказала жизнь, — задумчиво произнесла я, вставая с кресла. — С одной стороны, она была так давно, а с другой…

— Что с другой?

— Из нее многое передалось сюда. Даже нет, не так. Она потянула за собой целый шлейф воспоминаний. Готические соборы, манускрипты старинных рукописей, платья в зарослях папоротника, боязнь отравлений… Эти сюжеты возникают в моих мыслях, как только что-то, едва ощутимое, напоминает мне то прошлое.

Он подошел ко мне и встал рядом:

— И в том прошлом мы тоже были вместе…

— Да, — сказала я, обняв его, — как видишь, нас не смогли разлучить ни интриги твоей сестры, ни разница в положении, ни болезни… Удивительно, какую все-таки силу имела наша любовь, что она от раза к разу пробивалась сквозь преграды, подобно росткам бамбука, прорезающим себе путь к солнцу. Это ли не настоящее чувство?

— Это ли не то, что переходит из жизни в жизнь?

— Ты снова о том же, — грустно вздохнула я. — Ничто не должно оставаться неизменным и переходить из жизни в жизнь? Да?

— Да…

— Пусть так. Думай, что это верно. Но я все же еще немного попытаюсь понаблюдать сама. Что-то смущает меня в твоей аксиоме, но мои мысли столь спутаны, что разобраться в них я пока еще не в силах.

Мы постояли некоторое время молча, разглядывая красные сполохи заката, осветившие половину неба. «Красота моих видений соревнуется с великолепием реального мира, — подумала я. — Как странно все же, и как удивительно жить в этих двух мирах одновременно. Мне мало обычной жизни, потому что в ней нет его, но мне не хватает общения с ним, потому что он нереален… Если однажды мне позволят объединить это, буду ли я счастлива? Или от полноты этих чувств мое сердце просто перестанет биться?».

— О чем ты думаешь? — спросил он, остановив поток моих мыслей.

— О нас двоих.

— Расскажи мне ту вторую жизнь.

— Какую?

— Ту, в которой я любил тебя сильнее, чем ты меня.

— Хорошо. Только прежде скажи мне, что будет, когда эти истории закончатся?

— Начнутся новые.

Я засмеялась:

— Отчего я ни разу не увидела тебя буддийским монахом? Или ты успел побывать им без меня?

Он поцеловал меня:

— Пойдем в дом. Подул ветер, стало холодно. Сядь, как раньше, завернувшись в теплый плед, и приоткрой завесу над прошлыми днями.

Мы прошли в комнату и, закрыв за собой балконную дверь, зажгли свечи.

— Итак, слушай еще одну историю, в которой все будут говорить простыми современными словами, хотя там, они объяснялись на языке древних славянских летописей.

Я вижу нас с тобой, сидящих на берегу широкой реки. Мы смотрим на неторопливые волны, плещущие на песке, и разговариваем. Кажется, нам совсем немного лет, примерно столько, чтобы задумываться о женитьбе. За нашей спиной виднеются деревянные стены города, в котором мы живем. Не знаю, как именно он называется, но вижу, что это Русь в раннехристианские времена.

Мой отец какой-то довольно-таки влиятельный человек в нашем городе, а ты сын обычного купца, который привозит по этой большой реке из южных городов всевозможные товары. Я вижу, что мы с тобой знакомы уже несколько лет, и все это время ты мечтаешь на мне жениться. Однако я отношусь к тебе довольно спокойно, не испытывая никакой особенно сильной привязанности.

— Выходи за меня замуж, — говоришь ты, глядя мне в глаза. — Ни в чем ты не будешь знать отказа. Шелка, бархат, жемчуга — все, что пожелаешь я привезу тебе из дальних стран. Только согласись.

Я откидываю назад косу и, усмехаясь, говорю:

— Нет. Отец не захочет. Он меня сватает за сына одного важного человека.

— А ты сама? Ты хочешь за него?

— Я родилась для больших дел. И не могу стать женой купца, — говорю я и отворачиваюсь.

Ты срываешь в траве ромашку и задумчиво говоришь:

— Ты будешь моей. Увидишь.

— Нет, — качая головой, говорю я, — меня ждет другое.

Теперь я вижу себя в своем доме. Он деревянный, с низкими потолками, но двухэтажный. Отец зовет меня к себе для разговора и, насупившись, высказывает мне свою волю. Он хочет, чтобы я вышла замуж за сына какого-то городского старосты, или что-то в этом роде, но при этом он очень боится, что я проявлю свой крутой нрав и откажусь. Однако вопреки его опасениям я низко кланяюсь и без пререканий соглашаюсь сделать все так, как он велит. По моему мнению, эта свадьба откроет мне путь для каких-то моих «великих» дел, которые я должна совершить.

Поздно ночью я сижу в очень тесной комнатке со своей нянькой. В этой старушке — единственном человеке, которого я по-настоящему люблю — я узнаю свою нынешнюю мать. Там она воспитывала меня с пеленок и любила, как свою родную дочь. И вот, этой ночью я пришла к ней за советом и поддержкой. Вижу, как она достает небольшой узелок и, что-то шепча, вытряхивает из него на стол то ли косточки, то ли какие-то резные деревяшки. Мы гадаем, и она рассказывает мне мою судьбу. Я вижу, что после ее слов я хмурюсь и, недовольно качая головой, тереблю косу. «Нет, — думаю я, — меня не это ждет. Все будет иначе».

Проходит какой-то отрезок времени. Я вижу себя уже после свадьбы. Теперь я живу в каменном доме, в котором вокруг меня постоянно вьется множество разных женщин. Я вижу своего мужа — коренастого молодого человека, который, так же как и я, вступил в этот брак не по своей воле, а по желанию родителей. Я не могу сказать, что он мне неприятен. Нет, скорее он мне просто безразличен.