Люди одеты отнюдь не в униформу полосатого цвета, а в обычные платья и костюмы, превратившиеся за много дней лишь в воспоминания о мирной жизни. Это смешанный лагерь — здесь есть и мужчины и женщины, и уголовники, и политические заключенные. И из этой смешанности рождается утробно-животная агрессивность. Люди как цепные собаки борются за глоток свежего воздуха, за лишний кусок хлеба, за островок места за колючей проволокой.
В эту борьбу приходится вступить и мне. Но я делаю это вовсе не из желания продлить свое бессмысленное существование — я, не задумываясь, бросилась бы на колючую проволоку и разом прекратила весь этот кошмар, — но одна мысль не дает мне сделать это. Я знаю, что моего сына отправили в тот же самый лагерь, и я во что бы то ни стало, решаю его спасти. Как, каким образом? Этого я не знаю, но уверенность в том, что я это сделаю, помогает мне выживать.
На каждого, кто хоть как-то связан с лагерной властью, я смотрю, как на потенциальную возможность нашего освобождения. Безумие, которое начало подкрадываться ко мне еще в гетто, разворачивается теперь в полном масштабе. Я мечтаю о невозможном и твердо верю в то, что несмотря ни на что, однажды найдется человек, который мне поможет…
Я вздохнула и снова встала с дивана.
— Я устала от этого рассказа, — сказала я выходя на балкон, — Хочу глотнуть немного свежего воздуха. После всего увиденного, это пропахшее ароматами цветов лето кажется мне нереальным. Давай я дорасскажу тебе эту историю чуть позже, или вообще больше не буду вспоминать. Все это слишком трудно…
— Нет, тебе стоит один раз все это посмотреть и понять, что там происходило, — ответил он, выходя за мной на балкон. — Потому что, увидев все это, ты сможешь отпустить свое прошлое, именно то прошлое, которое принадлежит уже этой жизни, и уже много лет не отпускает тебя ни на минуту.
— Ну что ж, — ответила я, немного подумав, — давай присядем здесь, и я расскажу тебе продолжение этой жизни.
Мы сели в кресла, и я вновь приступила к рассказу
Там за колючей проволокой, где свет так ярок, а боль так сильна, в мою жизнь входят шесть человек. Входят одновременно и неистово. Здесь, где не было для меня ни войн, ни решеток, они входили постепенно и не торопясь.
Я в тесной комнате, залитой тусклым желтым светом, в которой запах грязного белья смешивается с алкогольными парами. Передо мной стоит человек в форме. Он резким движением руки взмахивает ремнем и со свистом разрезает воздух. Я выхожу из оцепенения и поднимаю глаза. Передо мной стоит тот, в кого я буду так сильно влюблена, и за кого я выйду замуж спустя сорок шесть лет после окончания войны…
Другая картина. От сильного удара я падаю на землю. Раздираю в кровь руки и лицо. Я лежу на земле покрытой слоем битого камня. Вся эта земля ослепительно бела, и лишь кое-где она раскрашена пятнами крови. Я лежу и не решаюсь ни встать, ни посмотреть на то, что происходит вокруг. Медленно, хрустя каблуками по острым камням, ко мне приближается человек в сапогах. Меня скручивает животный страх — я знаю, чего он от меня хочет. Я, та которая там, боюсь смотреть ему в лицо, но я, которая здесь, должна это сделать, чтобы узнать кто это. Я поднимаю глаза и вижу — нет, конечно, я не могу именно видеть это, ведь лица так меняются из жизни в жизнь — я просто чувствую и понимаю, что передо мной в форме охранника концентрационного лагеря с пистолетом в руке стоит тот, кто спустя полвека станет моим вторым мужем…
Снова видение. Теперь я в кабинете лагерного врача. Человек в белом халате раскладывает на столе инструменты. Я сижу в кресле и как загипнотизированная слежу за его действиями. Он поворачивает ко мне свое лицо. Я уже не удивлена — это тот, за кого я собиралась выйти замуж спустя год после своего первого развода.
Перед глазами проходит вереница других воспоминаний. Они невыносимы, и их описание не имеет смысла. Я рассматриваю их, как отрывки документального фильма о тех страшных временах. В этих кадрах присутствует еще трое человек, которые в разное время в этой жизни встречались на моем пути, и в которых я была влюблена.
Я всматриваюсь в прошлое и наблюдаю, как эти шестеро используют меня для своих сиюминутных прихотей, наблюдаю, как ни один из них не соглашается мне хоть чем-то помочь. Я вижу, как каждого из них я прошу сделать хоть что-то для моего ребенка, и как все они остаются равнодушными к моим просьбам.
— Скажи мне, — снова прервалась я, — почему я так надеялась, что от одного из них я получу освобождение? Откуда бралась такая наивность? И вообще, шесть человек, которые полвека назад совершали преступления, перерождаются в наше время во вполне приличных граждан. Что ты об этом думаешь? Куда делось то возмездие, на которое я так рассчитывала, когда посылала им проклятья из-за колючей проволоки? Почему их не поразил гром небесный, почему они не переродились в придорожные камни? Как это так?
Он закурил сигарету и, подумав, произнес:
— Потому что мимо придорожных камней ты бы могла пройти, а мимо людей нет. Ты говоришь о возмездии? Да, до них, может быть, оно еще и не дошло, но до тебя… Ты надеялась на них, они тебя использовали, а потом отворачивались и оставались равнодушными. И что ты получила от них здесь? Каждый из них рано или поздно встретился на твоем пути, на каждого ты по-разному надеялась, и каждый из них по-своему предал твои чувства и обманул ожидания. Ведь так?
— Да.
— Но заметь, к каждому из этих шестерых ты приходила сама — тебя никто не принуждал, и не запугивал тебя пистолетами или колючей проволокой. И чем сильнее там у тебя была ненависть, тем более сильные чувства тебе пришлось испытать здесь.
— Но что все это значит, и как это понять?
— То, что первым преступлением, которое одному из вас пришлось отрабатывать, оказалась именно твоя ненависть, которая не ушла в землю, а перенеслась из той жизни в эту в низменном виде, прикрывшись совсем ненадолго маской влюбленности.
— И что мне теперь делать? — спросила я пораженно.
— Ничего. Ведь все уже сделано за тебя. Те обстоятельства, которые в итоге разлучили тебя со всеми этими людьми, уже дали тебе понять, что эти истории закончены, и к ним возврата больше нет. А вспоминая и переживая об этом, ты только оживляешь те призраки полувековой давности, которым место там, откуда они пришли.
— Но все эти люди, неужели им не зачтется все то, что они сделали там?
— Тебя это волновать не должно, так как ты меньше всего должна думать о возмездии, но если тебе это интересно, то я скажу, что безусловно их преступления там и некоторые поступки здесь, которые может быть и не все связаны именно с тобой, будут суммированы и посланы им в виде определенного набора событий в их жизни…
— А какой жизни? Этой, или еще через несколько столетий?
— Может и через столетия — но тебя, я готов повторять это много раз — тебя это волновать уже не должно, потому что тебе нужно только перевернуть эти страницы в книге твоей судьбы, и продолжать жить дальше, освободившись от этого прошлого, и от людей, которые в общем-то никогда не были тебе мужьями или любимыми, а были скорее просто призраками из твоей минувшей жизни, ненависть к которым там ты к сожалению так и не смогла побороть.
Я молча стояла у перил балкона и размышляла над его словами. «Да, он прав, тысячу раз прав, — думала я. — Они не только не смогли стать для меня мужьями или любимыми, они даже не стали для меня просто людьми. Так что ж? Значит мне действительно следует просто вычеркнуть их из своей памяти и, досмотрев до конца эту бесконечно тяжелую жизнь, просто отпустить все эти истории и продолжить жить в этом мире без воспоминаний о моей ненависти — и о той, которая была тогда, и о той, которая отравляла мою душу совсем недавно»…
— Знаешь, — сказала я обернувшись к нему, — я там видела свою подругу. Ту, которая была моей умершей сестрой в «вересковой стране». Интересно, что там она тоже выступала для меня в роли некоего ангела-хранителя.
