Завтрак на вокзале. Одни из предметов, по которым у нас с миссис Стич происходили вечные споры, это рестораны. Я люблю есть в мраморных залах с люстрами на высоких потолках, она же тянет меня в мансарды и погребки, освещенные свечами. Она считает мой вкус буржуазным и говорит, что в этом я похож на Арнолда Беннета[194]. К великому огорчению миссис Стич, в Италии тихий полутемный ресторанчик — редчайшее исключение; чем они меньше, тем шумнее и ярче освещены. Вокзал в Генуе в этом смысле — удачный компромисс. Для ланча мы нашли то, что хотелось миссис Стич, и это была «Олива» на старой пристани. Обедали в новом квартале, готовили в этом заведении восхитительно, но свет просто слепил. На другой день мы поехали в веселый маленький прибрежный ресторанчик в Нерви. Мне никак не удавалось заманить ее в ресторан нашего отеля, и я лишь одним глазом видел его заманчивую роскошь в стиле Виктора Эммануила[195]. Генуэзская кухня, как и архитектура этого города, умеренно пикантная и здоровая.
Это обобщение не относится к Кампо Санто, которое любителю кладбищ представляется одним из чудес современного мира. Мы отправились туда в первый же день и ушли лишь через два часа, ошеломленные его бессмысленной пышностью. Когда генуэзцы лишились независимости, вся их энергия, которая некогда находила себе выход в пиратских набегах в чужих морях, и остатки накопленного богатства были направлены на увековечение памяти их мертвецов.
Нам привычней видеть грандиозные надгробия монархов и национальных героев. В Генуе ремесленнические и купеческие роды за столетие с лишним воздвигли чисто домашние храмы. Они стоят вокруг двух огромных четырехугольных площадей и продолжаются дальше на террасах холма, и если в ранних постройках видна явная перекличка с Кановой, то в последних присутствует намек на Местровича и Эпштейна. Это сооружения из мрамора и бронзы, массивные и вычурные. Одетые и полуобнаженные фигуры, символизирующие скорбь и надежду, соседствуют со скульптурными портретами, выполненными со сверхъестественным реализмом. Тут стоят мертвецы, одетые по изменчивой моде века, мужчины с бакенбардами, в сюртуках и в очках, женщины в турнюрах и кружевных шалях, и шляпках с перьями, каждая пуговичка и каждый шнурок на обуви не отличимы от настоящих, и над всем плывет тонкая пыль с соседней каменоломни. «Мантия на нем, как настоящая, шелковая», — говорит Стич, стоя перед фигурой адвоката в мантии, и она права, таков эффект каменной пыли, осевшей в складках белого полированного мрамора. Все, плоть и одеяния, как будто обтянуты серым переливчатым шелком.
Повсюду чуть ли не tableaux vivants[196]: из бронзовых врат появляются мраморные ангелы и склоняются над фигурами скорбящих родственников, шепча им слова утешения. Одна группа представляет собой двойную иллюзию реальности: мраморная мать поднимает ребенка, чтобы он поцеловал мраморный бюст своего отца. В 1880 годы предельный реализм сменяется более мягкой манерой ар нуво. После 1918 года здесь не построено ничего, что заинтересовало бы знатоков. Чувствуешь, что, как музей буржуазного искусства середины девятнадцатого столетия, представленного во всей своей полноте, генуэзский Кампо Санто не имеет себе равных. Если Пер-Лашез и Мемориал Альберта были бы уничтожены, потеря не ощущалась бы до тех пор, покуда существовал бы этот великий музей.
К счастью, его не затронули, во всяком случае, судя по внешнему виду, авианалеты во время Второй мировой. В 1944 году сообщалось, что город «сровняли с землей». Некоторые прекрасные постройки были безвозвратно утеряны, но сегодня, не считая неразорвавшегося британского корабельного снаряда, в благодарность за это выставленного в кафедральном соборе, в городе мало свидетельств разрушений. Помню, когда Италия объявила нам войну в 1940-м, один политик торжественно заявил по радио; что мы скоро неисчислимо умножим количество руин, которыми эта страна по справедливости знаменита. (Стоит вспомнить, что перед окружением Рима англичане хотели разрушить его и лишь наши американские союзники предотвратили это варварство.) Он не брал в расчет того, что, однажды уничтожив, дух Италии не восстановить. Они не брали это в расчет, как те представители власти в Англии, которые попустительствуют уничтожению еще хорошего здания, чтобы освободить место для постройки на его месте чего-то поистине уродливого. Здесь же взялись за работу, упорно осваивая искусство своих предков. В 1945-м дворцы и храмы Генуи, похоже, лежали в развалинах. Ныне, идя по улицам с путеводителем Огастеса Хейра в руках, изданным в 1875-м, мы с миссис Стич могли видеть почти все, что видел он, и в том же самом состоянии.
Я не знал довоенной Генуи. Бесконечное число раз я проезжал ее в сумерках, но поезд идет под землей, и пассажиру не удается даже мельком увидеть красоты города. Английские и американские туристы не обращают на него внимания, они спешат в Рим, Флоренцию да Венецию. Геную, конечно, с ними не сравнить. В ней нет выдающихся произведений искусства и мало прославленных призраков. Она величава и довольно прозаична, и почти незаметна среди несравненной красоты Италии. В иной стране она вызывала бы всеобщий эстетический восторг.
Все интересное, помимо Кампо Санта, находится в небольшом треугольнике между двумя железнодорожными вокзалами и морским берегом. Здесь перед вами предстают две улицы дворцов и около тридцати церквей, являющих все периоды развития архитектуры от раннего Средневековья до позднего рококо. Все дворцы, как я полагаю, находятся в общественной собственности или совмещают офисы и квартиры. Пароходная компания, куда я отправился, чтобы подтвердить, что мои намерения отплыть на их судне остались неизменны, помещается в изысканном строении восемнадцатого века, ворота которого ведут в cortile[197], где сквозь дальнюю арку виден висячий сад, поднимающийся к солнцу по террасам, которые искусно украшены скульптурами. Обе основные улицы, виа Бальби и виа Нуова, которая получила новое малоприятное название виа Гарибальди, узки и погружены в густую тень, кроме крыш и верхних этажей, и солнце, озаряя на восходе и закате фронтоны и карнизы, предлагает взору их красоту. Дверные проемы громадны, и сквозь их квадратные рамы часто можно любоваться ослепительным видом позади открытых лестниц, с одной стороны улицы — на море, с другой — на горы. Крутые, заполненные народом, но чистые и приятные улочки спускаются к гавани. Генуэзцы так же вежливы, как римляне. Среди попрошаек нет детей, только привычные старики нищие в черных хламидах сидят, перебирая четки, на ступеньках церквей. Генуэзцы, живущие в Старом городе, рано отходят ко сну. Прогуливаясь вечером после обеда, видишь: улицы пустынны, на каждом углу изображения святых, возле которых теплится лампадка, лишь изредка проезжают автомобили.
Лучший отель находится близ вокзала. Багаж уже доставлен туда по тоннелю под улицей, на которой днем очень сильное движение. Отель не хуже, чем в любом другом городе. Как я говорил, попробовать их кухню я не мог, это не входило в стоимость билета; но все остальное, я убедился, было первоклассным, особенно два швейцара. Когда путешествуешь, твой комфорт обеспечивают не столько повара или управляющие, или метрдотели, сколько швейцары. В Англии сии важные фигуры встречаются все реже, а в Америке так о них вообще ничего не известно. За пределами Европы они имеют склонность превращаться в мошенников. В Англии существует Корпус комиссионеров[198], который имеет собственное кладбище в Бруквуде. Бравые ветераны в мундирах, увешанных медалями, в свое время стоили мне уйму шестипенсовиков. С другой стороны, швейцары должны быть полиглотами, людьми невозмутимыми, как крупье, терпеливыми, как монахини, знать все на свете и иметь крепкую и точную память, как библиотекари. Миссис Стич обладала некоторыми из этих качеств, но не всеми. Из меня вообще получился бы наихудший из всех швейцаров. Генуэзские швейцары романтически предположили, что у нас с миссис Стич тайное свидание в отеле, и проявили исключительный такт, оберегая наш покой и не выдав наших имен какому-то любопытному, которого они приняли за частного детектива. Мне хотелось думать, что существуют интернациональные общества швейцаров, объединенные в суверенный орден наподобие рыцарей Мальтийского ордена, и роскошное кладбище, где они могут лежать бее вместе в конце жизни, но мне сказали, они никогда не отдыхают вместе и чаще всего уходят на покой совсем молодыми, довольно богатыми и мирно откармливают уток в уединении тихих долин.
