Мент прие­дет на ко­зе,

За­фуя­чит в КПЗ.

Нов сло­ве зэ­ков есть у Га­ли­ча и осо­бое свой­ст­во: при­дер­жан­ность, чтоли. Ог­ляд­ка, не­до­го­во­рен­ность, бе­реж­ли­вость ре­чи, под­соз­на­тель­ноко­ре­ня­щая­ся в ус­та­ве ка­ра­уль­ной служ­бы: шаг впра­во, шаг вле­во — счи­та­ет­сяпо­бег... кон­вой стре­ля­ет без пре­ду­пре­ж­де­ния... И — чтоб не сгла­зить.И — за­та­ен­ная мсти­тель­ность стра­да­ния. Смер­тель­ная вра­ж­да на гра­нипол­но­го взаи­мо­по­ни­ма­ния.

А в ка­ра­ул­ке пьют с ра­фи­на­дом чай,

И вер­ту­хай идет, весь со­прел.

Ему скуч­но, чай, и не­спод­руч­но, чай,

Нас в обед вес­ти на рас­стрел!

Ге­ройГа­ли­ча жа­лок — и его жал­ко. Ге­ро­инь Га­ли­ча сплошь жал­ко — но жал­ки лиони? В них боль­ше внут­рен­ней си­лы, чем у мно­гих его ге­ро­ев-муж­чин. Го­реэтих жен­щин не­раз­де­ли­мо с их ду­шев­ной щед­ро­стью. Тем ма­лым, что у нихос­та­лось, они без ог­ляд­ки де­лят­ся из со­стра­да­ния и люб­ви. Та­ко­вывеч­ная му­че­ни­ца из-за кас­сы («Ве­се­лый раз­го­вор»), свое­нрав­ная Шей­ла(«Ис­то­рия од­ной люб­ви»), «не пре­дав­шая и не про­стив­шая» ге­рои­ня «Го­род­ско­горо­ман­са».

Мо­жетбыть, Га­лич от­час­ти да­же идеа­ли­зи­ро­вал сво­их би­летерш, кас­сирш и про­дав­щиц.Но тут уж его соб­ст­вен­ное — муж­ское — от­но­ше­ние к ним ста­но­вит­ся пред­ме­томпо­эзии, со­об­щая ей до­пол­ни­тель­ный от­те­нок неж­но­сти и бла­го­род­ст­ва.«Жа­ле­ет, зна­чит лю­бит»,— все­гда го­во­ри­ли жен­щи­ны. Га­лич не толь­козна­ет, но и лю­бит сво­их ге­ро­инь. Ворч­ли­вый сказ по­ве­ст­во­ва­ния скры­ва­етин­тим­ное ав­тор­ское чув­ст­во: «А ей ма­ма, ну, во всем по­та­ка­ла...»;«Ну, бы­ла она жут­кою шель­мою...»; «А она ве­щи со­бра­ла, ска­за­ла то­нень­ко...»

Креп­копро­еха­лась по ним но­вей­шая ис­то­рия. Как бы­ло с Шей­лой: «Ее ма­му засвязь с анг­ли­ча­ни­ном за­ло­па­ти­ли в со­рок вось­мом». А у них са­мих наис­то­рию нет ни сил, ни средств, ни вре­ме­ни. Они за­ня­ты уст­рой­ст­вом не­хит­рыхсво­их лич­ных дел, но тут-то и брез­жит их ду­шев­ная кра­со­та.

Ге­рои­не«Пес­ни про ге­не­раль­скую дочь» са­мой и не­вдо­мек, как ее бес­про­свет­наяза­бро­шен­ность от­зы­ва­ет­ся все­на­род­ным го­рем. Ка­ра­ган­да, где про­жи­ва­етона по­сле «ла­ге­ря для де­тей вра­гов на­ро­да», за­бы­та Бо­гом и людь­ми.Что у нее есть? Хам-лю­бов­ник, на­ве­щаю­щий ее, по­ка «у ма­дам у его ме­ся­ца».Смут­ная па­мять: «А там — в Рос­сии — где-то есть Ле­нин­град, а в Ле­нин­гра­детом — Об­вод­ный ка­нал». Па­мять эта — един­ст­вен­ный ис­точ­ник све­та и вна­стоя­щем: «Зав­тра с ба­зы нам сельдь долж­ны за­везть, го­во­ри­ли, что ле­нин­град­скую».И не­ис­тре­би­мая жен­ст­вен­ность: «А ведь все-тки он жа­ле­ет ме­ня, все-ткихо­дит, все-тки ды­шит, су­чок».— Весь этот сер­деч­но про­свет­лен­ный кош­марвен­ча­ет­ся поч­ти ко­щун­ст­вен­ной мо­лит­вой:

Ой, Ка­ра­ган­да, ты, Ка­ра­ган­да!

Ес­ли тут гор­да, так на кой год­на!

Хлеб на­сущ­ный наш дай нам, Бо­же, днесь,

А что в Рос­сии есть, так то не ху­же здесь!

Ка­ра-ган-да!

Го­лос по­эта вби­ра­ет в се­бя то­ки со­про­тив­ле­ния, про­ни­зав­шие жизнь на­ро­даот ис­топ­тан­ной са­по­га­ми поч­вы до твор­че­ских вер­шин.

По­свя­ще­нияпа­мя­ти Ман­дель­шта­ма, Ах­ма­то­вой, Зо­щен­ко, Пас­тер­на­ка, Харм­са вы­страи­ва­ют­сяу Га­ли­ча во вдох­но­вен­ный ряд. В них он пря­мо вы­хо­дит на тра­ди­цию рос­сий­скойпо­эзии, всту­пая в пе­ре­клич­ку с по­эти­че­ски­ми пред­ка­ми. Ад­ре­са­ты по­свя­ще­нийпред­ста­ют, мо­жет быть, не­сколь­ко уп­ро­щен­но, в од­ной плос­ко­сти: по­эти то­та­ли­тар­ное го­су­дар­ст­во. Но так тра­ди­ция пе­ре­се­ка­лась с со­вре­мен­но­стью,пу­ти пред­ков — с из­бран­ным са­мим Га­ли­чем твор­че­ским пу­тем. «Тра­ди­циии со­вре­мен­ность» — это ведь бы­ла еще од­на из­люб­лен­ная те­ма за­стой­ныхдис­кус­сий! Да­ле­ко ли бы­ло хо­дить за при­ме­ра­ми?..

Га­личоб­ра­ща­ет­ся с тра­ди­ци­ей гру­бее, рез­че, чем бо­лее оче­вид­ные ее про­дол­жа­те­ли(С.Лип­кин, А.Тар­ков­ский). Бли­же все­го Га­ли­чу в этом от­но­ше­нии, по­жа­луй,сти­хи Юрия Дом­бров­ско­го. Уп­ро­щен­ность ос­нов­но­го кон­флик­та ис­ку­па­ет­сяост­ро­той, эмо­цио­наль­ной на­сы­щен­но­стью его.

Всю ночь за сте­ной вор­ко­ва­ла ги­та­ра,

Со­сед-про­ще­лы­га кру­тил юби­лей,

А два по­ня­тых, слов­но два са­ни­та­ра,

А два по­ня­тых, слов­но два са­ни­та­ра,

Зе­вая, то­ми­лись у чер­ных две­рей.

Мно­го­го­ло­сиеэтих пе­сен срод­ни по­ли­фо­нии му­зы­каль­но­го ре­к­вие­ма, что усу­губ­ля­ет­сяпа­ро­дий­ным ис­поль­зо­ва­ни­ем тан­го, валь­са, мар­ша. Ха­мо­ва­тый го­лосэпо­хи на­сту­па­ет на ли­ри­че­скую те­му. Под­го­ло­ском «жут­ко­го сто­ле­тия»всту­па­ет его лег­кая му­зы­ка (под­го­ло­ском на­си­лия — рав­но­ду­шие, под­го­ло­скомжес­то­ко­сти — по­шлость).

А паль­цы ис­ка­ли кра­мо­лу, кра­мо­лу...

А там, за сте­ной все го­ня­ли «Ра­мо­ну»:

«Ра­мо­на, ка­кой про­стор во­круг, взгля­ни,

Ра­мо­на, и в це­лом ми­ре мы од­ни».

«...А жизнь про­мельк­нет

Те­ат­раль­но­го ка­по­ра пе­ной...»

Ноза по­эта, ко­гда все ре­сур­сы его обо­ро­ны ис­чер­па­ны, всту­па­ет­ся ав­тор­скийго­лос:

По ули­це чер­ной, за во­ро­ном чер­ным,

За этой ка­ре­той, где ок­на кре­стом,

Я бу­ду ме­тать­ся в до­зо­ре по­чет­ном,

Я бу­ду ме­тать­ся в до­зо­ре по­чет­ном,

По­ка, обес­си­лев, не рух­ну пла­стом!

Здесьна­строе­ние «встать, что­бы драть­ся» опять-та­ки пре­об­ла­да­ет над без­на­деж­но­стью.Ведь и у са­мо­го Ман­дель­шта­ма не­ожи­дан­ное срав­не­ние втор­га­лось в «до­маш­ний»об­раз: «Есть у нас пау­тин­ка шот­ланд­ско­го ста­ро­го пле­да, ты ме­ня им ук­ро­ешь,как фла­гом во­ен­ным, ко­гда я ум­ру». По­эзия под ду­лом на­га­на — со­про­тив­ля­ет­ся.

Впес­не «Па­мя­ти Б.Л.Пас­тер­на­ка» ав­тор­ское вме­ша­тель­ст­во еще бес­це­ре­мон­ней.

Ах, осы­па­лись ла­пы ело­чьи,

От­зве­не­ли его ме­те­ли...

До че­го ж мы гор­дим­ся, сво­ло­чи,

Что он умер в сво­ей по­сте­ли!

Ида­же:

Мы не за­бу­дем этот смех

И эту ску­ку!

Мы по­имен­но вспом­ним всех,

Кто под­нял ру­ку!

Чтои сбы­ва­ет­ся. Под­няв­шие ру­ку — ве­ли­ко­душ­но пре­досте­ре­га­ют те­перьот «све­де­ния сче­тов». Что ж, месть — лишь пер­во­быт­ный ин­стинкт. Мож­но ине сво­дить. Но ра­ди ис­то­ри­че­ской прав­ды, ра­ди спа­си­тель­ной ис­ти­ны,ра­ди ду­хов­но­го здо­ро­вья на­ших по­том­ков сче­ты эти долж­ны быть — вовсей пол­но­те — пред­став­ле­ны.

Кактре­пет­но по­эти­че­ский мир про­ти­во­сто­ит ми­ру ор­де­ров и пе­ча­тей в по­свя­щен­нойпа­мя­ти Да­нии­ла Харм­са «Ле­ген­де о та­ба­ке»! Мир ска­зоч­ный — и мир, гдеска­зоч­ни­ка уби­ва­ют.

А мо­жет, сно­ва все на­чать

И бро­сить этот вздор?!

Уже на ор­де­ре пе­чать

От­тис­нул про­ку­рор...

Нач­нем ина­че — пять зай­чат

Ре­ши­ли ехать в Тверь...

А в дверь сту­чат,

А в дверь сту­чат —

По­ка не в эту дверь.

Ихо­тя ско­ро «в дверь сту­чат, на этот раз к не­му»,— во­об­ра­же­ние ав­то­ра,ис­чер­пав ес­те­ст­вен­ные сред­ст­ва к со­про­тив­ле­нию, при­бе­га­ет ксверх­ъес­те­ст­вен­ным.

Но Пар­ка нить его тай­ком

По-преж­не­му пря­дет,

А он ушел за та­ба­ком,

Он вско­ро­сти при­дет.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Он был в Си­би­ри и в Кры­му,

А опер ка­ж­дый день к не­му

Сту­чит­ся, как ду­рак...

И мно­го, мно­го лет под­ряд

Со­се­ди хо­ром го­во­рят —