Алек­сандр Со­пров­скийбыл од­ним из са­мых та­лант­ли­вых, серь­ез­ных и ос­мыс­лен­ных по­этов сво­егопо­ко­ле­ния. По­ко­ле­ния, чье ста­нов­ле­ние на­ча­лось по­сле ок­ку­па­цииЧе­хо­сло­ва­кии — то есть с на­сту­п­ле­ни­ем той эпо­хи, ко­то­рая те­перь на­зы­ва­ет­ся(и, по-мо­ему, пра­виль­но на­зы­ва­ет­ся) за­сто­ем. Он был поч­ти един­ст­вен­ным,кто не под­дал­ся со­блаз­ну вос­при­нять эту эпо­ху как нор­маль­ную (не иде­аль­ную,во мно­гом да­же по­роч­ную, но все же нор­маль­ную), что сде­ла­ло боль­шин­ст­водру­гих его та­лант­ли­вых свер­ст­ни­ков. У не­го хва­ти­ло на это зор­ко­стии чув­ст­ва нор­мы, то есть муд­ро­сти. Он знал это про се­бя, по­эты зна­ютпро се­бя все. Он вы­би­вал­ся из об­ще­го строя не­офи­ци­аль­ной по­эзии, от­нюдьиз-за это­го не при­бли­жа­ясь к то­му, что на­зы­ва­лось офи­ци­аль­ной по­эзи­ей.В ка­ком-то смыс­ле он ос­та­вал­ся оди­но­ким, хо­тя лю­бил лю­дей и лю­ди еголю­би­ли. Это не бы­ло кра­си­вым оди­но­че­ст­вом по­зы и тще­слав­ным чув­ст­вомпре­вос­ход­ст­ва над ок­ру­жаю­щи­ми. Это бы­ло оди­но­че­ст­во зна­ния и по­ни­ма­ния.У не­го не бы­ло сво­ей ни­ши ни в пре­сло­ву­том пан-иро­ни­че­ском ёрни­че­ст­ве,ни в под­ра­жа­тель­ном эпа­та­же как ораль­но­го, так и ге­ни­таль­но­го ха­рак­те­ра.Он был все­гда серь­е­зен, да­же ко­гда шу­тил. Он был серь­е­зен, ибо оченьсерь­ез­но бы­ло его вре­мя и судь­ба его по­ко­ле­ния — да­же тех пред­ста­ви­те­лейего по­ко­ле­ния, ко­то­рые пус­ка­лись в про­ти­во­ес­те­ст­вен­ные и не­уме­ст­ныепля­ски.

Вся его жизнь и всеего твор­че­ст­во бы­ли ду­хов­ным, ин­тел­лек­ту­аль­ным и эс­те­ти­че­ским ос­вое­ни­емэтой не­вер­ной, зыб­кой дей­ст­ви­тель­но­сти. Дей­ст­ви­тель­ным ос­вое­ни­ем,а не ими­та­ци­ей. На этом пу­ти у не­го бы­ли уда­чи и не­уда­чи. Че­ло­век,про­из­во­дя­щий ра­бо­ту, все­гда стал­ки­ва­ет­ся с со­про­тив­ле­ни­ем ма­те­риа­лаи до­би­ва­ет­ся ус­пе­ха от­нюдь не все­гда, че­ло­век, об­хо­дя­щий со­про­тив­ле­ниема­те­риа­ла, под­лин­но­го ус­пе­ха не до­би­ва­ет­ся ни­ко­гда, но час­то вы­гля­дитпо­бе­ди­те­лем. Мы по­те­ря­ли очень нуж­но­го для на­шей куль­ту­ры че­ло­ве­ка.Твор­че­ст­во без­вре­мен­но по­гиб­ше­го по­эта от­кры­ва­ет нам це­лый пластна­шей жи­вой ис­то­рии, ис­то­рии на­ше­го ду­ха, его взаи­мо­свя­зей с жиз­нью.

                                       Наум Коржавин

12 апреля 1991 года

АВ­ТО­БИО­ГРА­ФИЯ

Ро­дил­ся 21 ок­тяб­ря1953 г. в Мо­ск­ве, на Чис­тых Пру­дах. Ро­ди­те­ли — оба шах­ма­ти­сты. О сво­ейбе­ре­мен­но­сти мать уз­на­ла в день объ­яв­ле­ния о смер­ти Ста­ли­на. Из-заэто­го она не по­шла на тра­ур­ную це­ре­мо­нию. Дом наш был в двух ша­гах отро­ко­во­го в тот мар­тов­ский день спус­ка с Ро­ж­де­ст­вен­ско­го буль­ва­рана Труб­ную пло­щадь.

С са­мо­го ран­не­годет­ст­ва стра­ст­но лю­бил чи­тать, осо­бен­но при­клю­чен­че­ские кни­ги: кДю­ма при­вя­зан и до сих пор. Сти­хов, за ис­клю­че­ни­ем Пуш­ки­на, дол­гоевре­мя не лю­бил и не по­ни­мал, за­чем они пи­шут­ся. В ав­гу­сте 1969 г.вдруг при­нял­ся со­чи­нять их, по­чув­ст­во­вав воз­дух по­эзии и свя­зан­ныйс ней осо­бен­ный спо­соб су­ще­ст­во­ва­ния.

В 1970 г. окон­чилшко­лу. В 70-е — 80-е гг. учил­ся с пе­ре­ры­ва­ми на фи­ло­ло­ги­че­ском и ис­то­ри­че­скомфа­куль­те­тах Мо­с­ков­ско­го уни­вер­си­те­та. В те же го­ды ра­бо­тал бой­лер­щи­ком,сто­ро­жем, в том чис­ле цер­ков­ным, ра­бо­чим в экс­пе­ди­ции. По­бы­вал накрай­нем се­ве­ре, вос­то­ке и юге стра­ны. При­хо­ди­лось так­же за­ни­мать­сясти­хо­твор­ным пе­ре­во­дом, да­вать на до­му уро­ки рус­ско­го язы­ка и ли­те­ра­ту­ры— и так да­лее.

На ру­бе­же 1974 и1975 гг. мы с Сер­ге­ем Ганд­лев­ским, Ба­хы­том Кен­жее­вым, Тать­я­ной По­ле­тае­вой,Алек­се­ем Цвет­ко­вым и др. соз­да­ли ли­тера­тур­ную груп­пу «Мо­с­ков­скоеВре­мя». Из­да­ва­ли сам­из­дат­скую ан­то­ло­гию. Груп­па не пред­ла­га­ла ма­ни­фе­стовили про­грамм. На­ли­цо бы­ла не­пред­взя­тая вку­со­вая общ­ность, обу­слов­лен­наятес­ны­ми твор­че­ски­ми и дру­же­ски­ми свя­зя­ми.

В 1982 г. из-за пуб­ли­ка­цийна За­па­де был от­чис­лен с по­след­не­го кур­са уни­вер­си­те­та. Тать­я­наПо­ле­тае­ва, с 1977 г. моя же­на, по­те­ря­ла то­гда же и по тем же при­чи­намра­бо­ту в экс­кур­си­он­ном бю­ро. В 1983 г. мне бы­ли предъ­яв­ле­ны сра­зудва про­ку­рор­ских пре­дос­те­ре­же­ния: за ан­ти­со­вет­скую аги­та­цию и зату­не­яд­ст­во.

По­след­ние го­ды,про­хо­дя­щие под зна­ком не­ожи­дан­ных пе­ре­мен, вну­ша­ют но­вые на­де­ж­ды,но от­нюдь не ил­лю­зии. Се­го­дня в га­зе­тах пи­шут, буд­то ли­те­ра­ту­радолж­на не при­ук­ра­ши­вать, но и не очер­нять на­шу дей­ст­ви­тель­ность. Пе­ре­фра­зи­руяПуш­ки­на, сто­ит за­ме­тить, что это, мо­жет быть, хо­ро­шая по­ли­ти­ка, нопло­хая по­эзия. В при­ро­де са­мой по­эзии — как раз на­про­тив! — и«при­ук­ра­ши­вать», и «очер­нять». Се­го­дня, как и пре­ж­де, как и все­гда,по­эзия ни­ко­му ни­че­го не долж­на. Ею дви­жет лич­ное при­стра­стие к жиз­нии люб­ви, к смер­ти и бес­смер­тию, к ис­то­рии.

Но­ябрь1987

Алек­сандрСо­пров­ский

* * *

Когда-нибудь, верша итог делам,

Как бы случайно, в скобках или сноской,

Я возвращусь в первоначальный хлам,

Зовущийся окраиной московской.

Любой пустырь от давешних времен

Мне здесь знаком на радость и на горе,

А чья вина? Я не был здесь рожден —

Но и страна не рождена в позоре.

Никто, как я, не ведал жизни той,

Где от весны к весне, от даты к дате

Такой подробной, бережной тоской

Озерца луж исходят на закате,

Где все, что мне привиделось потом —

Пророки, полководцы и поэты —

Все взращено прекрасным пустырем,

Раскинувшимся за моим двором,

Под грохот железнодорожной Леты,

Где перегаром пахло из канав,

Ночами пьяных укрывал овражек —

И брезжило на трезвых лицах вражьих

Осуществленье смехотворных прав.

Нас нет совсем. Мы вымерли почти.

Мы выжили, мы выросли врагами,

Прокладывая ощупью пути

На родину, что стонет позади,

Мерцая, как звезда за облаками, —

Пока не хлынет царственное пламя,

Чтоб белый свет прикончить и спасти.

1974

* * *

И мы уйдем в лесные дали

И сгинем в луговой дали,

Чтоб птицы черные взлетали

От нераспаханной земли;

Чтоб корневища над ручьями

Плели землистые узлы —

И ветки двигались над нами,

Над смесью грунта и золы.

Но как пчелиное жужжанье,

Над городскою мостовой

Растворено воспоминанье

О нас с тобой, о нас с тобой.

Здесь самым искренним и зрячим

Слепые чувства суждены —

Но навсегда следы в горячем

Асфальте запечатлены.

И не зовите суетою

Направленную беготню

К непоправимому покою,

К последнему, лесному дню.

1974

* * *

                                                              Б.Кенжееву

В тихом голосе — прелесть отваги.

Все подписано и решено.

Будет слово стареть на бумаге,

Будет мудрым и старым оно.

Будет свод, по-старинному синий.

Будут хмурые зданья стоять.

Мы пройдем по столице России

Лет примерно через двадцать пять.

И все в том же, быть может, подпитье

Той далекой холодной весной

О неведомом нынче событье

Потолкуем мы вволю с тобой.

И жаровню закатного солнца

Запалят у Никитских ворот.

Мы с тобой надо всем посмеемся,

Наше лучшее время придет.

Наши годы пролягут, промчатся,

Как морщины и линии строк.

Нам не раз на закате прощаться

И встречаться в обещанный срок.

Чтоб тяжелое звонкое время

Омывало судьбу и строку,

Чтобы честное певчее племя

Веселилось на страшном веку.

1974

СТИХИ О ЖЕРТВЕННОЙ РОЛИ