Ман­дель­шта­ма еще об­ви­нятв об­ще­ст­вен­ном от­ще­пен­ст­ве — и да­же убь­ют за это. По­том оп­рав­да­ют,ос­ме­лив­шись раз­гля­деть в от­ще­пен­це под­виг. А он, как вид­но, и не ну­ж­дал­сяв та­ком су­де. «Соз­на­ние пра­во­ты», дви­гав­шее его по­эзи­ей, не за­ви­се­лоот та­ко­го су­да.

Это — на всю жизнь. Да­жев сти­ли­за­ци­ях, куль­тур­ных ре­ми­нис­цен­ци­ях, ко­то­ры­ми так бо­га­тысти­хи ран­не­го «Кам­ня», ему осо­бен­но до­ро­ги ин­то­на­ции дос­то­ин­ст­ва,твер­до­сти, не­пре­ре­кае­мо­сти. «Здесь я стою, я не мо­гу ина­че»,— ци­ти­ру­етон Лю­те­ра в том же 1913 го­ду. Че­рез год: «Прав на­род, вру­чив­ший по­сохмне, уви­дев­ше­му Рим». То­гда же вдох­но­вен­но фор­му­ли­ру­ет­ся та­ин­ст­вен­наятвор­че­ская пре­ем­ст­вен­ность:

Ине од­но со­кро­ви­ще, быть мо­жет,

Ми­нуявну­ков, к пра­вну­кам уй­дет,

Исно­ва скальд чу­жую пес­ню сло­жит

Икак свою ее про­из­не­сет.

А даль­ше на­чи­на­етра­зыг­ры­вать­ся что-то страш­ное под на­зва­ни­ем «судь­ба по­эта». Все в томже лю­би­мом на­шей ста­ти­сти­кой 1913 го­ду Ман­дель­штам на­пи­сал: «И, ес­липод­лин­но по­ет­ся и пол­ной гру­дью, на­ко­нец, все ис­че­за­ет — ос­та­ет­сяпро­стран­ст­во, звез­ды и пе­вец». И вдруг, вот, все кру­гом ис­че­за­ет — неме­та­фо­ри­че­ски,  не ме­та­фи­зи­че­ски: бу­к­валь­но стал ру­шить­ся мир.

Ман­дель­штам по­чув­ст­во­валэто пре­ж­де все­го на уров­не сло­ва. По­ра­жа­ет его про­ро­че­ст­во на­счетбу­ду­ще­го, мож­но ска­зать, фра­зео­ло­ги­че­ско­го ада.

1921: «Все дру­гие раз­ли­чияи про­ти­во­по­лож­но­сти блед­не­ют пе­ред раз­де­ле­ни­ем ны­не лю­дей на дру­зейи вра­гов сло­ва. Под­лин­но агн­цы и коз­ли­ща. Я чув­ст­вую поч­ти фи­зи­че­скине­чис­тый коз­ли­ный дух, иду­щий от вра­гов сло­ва»⁸.

1922: «Для Рос­сии от­па­де­ни­емот ис­то­рии, от­лу­че­ни­ем от цар­ст­ва ис­то­ри­че­ской не­об­хо­ди­мо­сти,от сво­бо­ды и це­ле­со­об­раз­но­сти бы­ло бы от­па­де­ни­ем от язы­ка. «Оне­ме­ние»двух, трех по­ко­ле­ний мог­ло бы при­вес­ти Рос­сию к ис­то­ри­че­ской смер­ти»⁹.

А сти­хи бы­ли еще про­зор­ли­веепро­зы. В них за­скво­зи­ло уже не пред­чув­ст­вие смер­ти сло­ва, но ды­ха­ниефи­зи­че­ской смер­ти. «Нель­зя ды­шать, и твердь ки­шит чер­вя­ми» (1921).— «Явсе от­дам за жизнь, мне так нуж­на за­бо­та, и спич­ка сер­ная ме­ня б со­гретьмог­ла» (1922).

В на­ча­ле 20-x Ман­дель­штамеще с не­воз­мож­ным ве­ли­ко­ду­ши­ем про­по­ве­ду­ет «со­стра­да­ние к куль­ту­ре,от­ри­цаю­щей сло­во»¹⁰. — «Вра­ги сло­ва» с их не­чис­тым коз­ли­ным ду­хомока­за­лись не столь ве­ли­ко­душ­ны. К кон­цу 20-х во­круг по­эта соз­да­ет­сябез­воз­душ­ное про­стран­ст­во. Но все с той же не­пре­ре­кае­мо­стью зву­читего ос­нов­ная ин­то­на­ция:

Нет, ни­ко­гда ни­чей я не был со­вре­мен­ник...(1924).

По­ра вам знать, я то­же со­вре­мен­ник...(1931).

То есть, оче­вид­но, в24-м «им» бы­ло еще не по­ра. По­эт ре­ша­ет, ко­гда «им» по­ра что-то о нем уз­нать,а ко­гда еще нет. Дер­зость этих об­ра­ще­ний не­срав­нен­на.

О Ман­дель­шта­ме ед­вали не с на­смеш­кой вспо­ми­на­ли: как вы­со­ко он за­ди­рал го­ло­ву при ходь­бе.Гля­де­лось, долж­но быть, вправ­ду за­бав­но. В сти­хах, од­на­ко, та же чер­тасерьез­на, му­же­ст­вен­на. Чер­та все то­го же «соз­на­ния пра­во­ты». В кон­цекон­цов, пря­мое де­ло по­эта как раз пи­сать сти­хи, а не от­ра­ба­ты­вать по­ход­ку...

И вот че­рез оце­пе­не­лоемол­ча­ние, по­том че­рез за­ды­хаю­щие­ся нерв­ные об­ли­че­ния «Чет­вер­тойпро­зы» по­эт об­ре­та­ет вто­рое ды­ха­ние в сти­хах 1930-31 го­дов. Это еговы­зов, во­влек­ший по­эта в ре­шаю­щий по­еди­нок с «вра­га­ми сло­ва». Сти­хиэти пол­ны воз­ду­ха, изы­скан­но про­сты. Пре­уве­ли­че­ние «слож­но­сти» Ман­дель­шта­мавы­год­но тем, ко­му не­вы­год­ны, для ко­го убий­ст­вен­ны сти­хи 1930-31 го­дов.

И ме­нятоль­ко рав­ный убь­ет,—

бро­сил то­гда по­эт. И они, во­зом­нив се­бя«рав­ны­ми», сде­ла­ли все, чтоб убить его. К шты­ку при­рав­ня­ли пе­ро.

В мно­го­мил­ли­он­номмар­ти­ро­ло­ге тех лет жерт­ва Ман­дель­шта­ма вы­де­ля­ет­ся — ес­ли не на­сту­па­тель­но­стью,то от­кры­то­стью, уп­рям­ст­вом со­про­тив­ле­ния. Сколь­ко об­ре­чен­ных от­ча­ян­номеч­та­ли не по­пасть в за­пу­щен­ную на пол­ный ход смер­то­нос­ную ма­ши­ну.Ман­дель­штам же как буд­то сам су­нул го­ло­ву в ее зуб­ча­тые ко­ле­са. Ко­гдаон про­чи­тал вслух сти­хи о Ста­ли­не — да­же близ­кий по ду­ху со­брат-по­этот­шат­нул­ся, не по­смел при­знать эти сти­хи сти­ха­ми...

«Ведь по­эзия есть соз­на­ниесво­ей пра­во­ты»,— ска­зал юный по­эт. То­гда — в на­ча­ле ве­ка — пло­ди­лисьи мно­жи­лись дек­ла­ра­ции са­мые ши­ро­ко­ве­ща­тель­ные, ло­зун­ги са­мыекрик­ли­вые. Од­ни лишь сим­во­ли­сты — сколь­ко на­пло­ди­ли лже­про­ро­честви ду­тых от­кро­ве­ний, вно­ся свой вклад в бу­ду­щее то­таль­ное обес­це­ни­ва­ньесло­ва, вы­шед­шее да­ле­ко за гра­ни­цы эс­те­ти­ки! Це­на сло­ва па­да­ла ка­та­ст­ро­фи­че­ски— кто срав­нил­ся бы в ту эпо­ху с Ман­дель­шта­мом в от­вет­ст­вен­но­сти, воп­ла­чен­но­сти рез­кой юно­ше­ской фра­зы?

И вот во­прос: от­ку­даоди­но­кий, не­по­пу­ляр­ный по­эт чер­пал си­лы для сво­его со­про­тив­ле­ния?В чис­то гра­ж­дан­ском чув­ст­ве, в идео­ло­гии — от­ве­та не най­ти. Дай Богвся­ко­му, ра­зу­ме­ет­ся, столь­ко гра­ж­дан­ст­вен­но­сти. Идей­но Ман­дель­штамбыл де­мо­кра­том в раз­но­чин­ском, ин­тел­ли­гент­ском по­ни­ма­нии сло­ва.Его рез­ко от­толк­ну­ли ан­ти­де­мо­кра­ти­че­ские вея­ния вре­ме­ни. Но егопо­зи­ция не бы­ла од­но­знач­ной. В ней не бы­ло ни доб­ро­воль­че­ской не­при­ми­ри­мо­сти(как у Бу­ни­на «Ока­ян­ных дней» или у то­го же Ге­ор­гия Ива­но­ва), ни, на­про­тив,тра­ги­че­ско­го па­фо­са са­мо­ос­ле­п­ле­ния (как, на­при­мер, у Баг­риц­ко­го).Не бы­ло той цель­но­сти, здо­ро­вой ог­ра­ни­че­нно­сти, ка­кая спо­соб­ст­ву­етстоя­нию за идеа­лы. Как гра­ж­да­нин, как оче­ви­дец он раз­дра­жал­ся, гне­вал­ся,ка­ял­ся, сно­ва гне­вал­ся. Он со­мне­вал­ся и ко­ле­бал­ся. В во­ро­неж­скойссыл­ке он му­чи­тель­но раз­дво­ен, он про­сто раз­ры­ва­ет­ся на час­ти. Всти­хах это­го вре­ме­ни про­ры­вы чис­то­го от­чая­ния ос­тав­ля­ют ме­нее гне­ту­щеевпе­чат­ле­ние, чем по­пыт­ки ус­по­ко­ить­ся, при­ми­рить­ся с дей­ст­ви­тель­но­стью.Пра­во, «Чи­та­те­ля! Со­вет­чи­ка! Вра­ча!» — зву­чит бо­лее жиз­не­ут­вер­ждаю­ще,чем стро­ки о по­вин­ной го­ло­ве или срав­не­ние се­бя с иду­щим в кол­хоз еди­но­лич­ни­ком.

И ведь по­доб­ный путь— путь со­мне­ний и ко­ле­ба­ний, «по­пы­ток по­нять» — сколь­ких свер­ст­ни­ковпо­эта при­вел к ду­хов­ной ка­пи­ту­ля­ции, к ут­ра­те соб­ст­вен­но­го дос­то­ин­ст­ва,твор­че­ско­го ли­ца.

При­хо­дит­ся ис­катька­кие-то бо­лее глу­бо­кие кор­ни ман­дель­шта­мов­ско­го упор­ст­ва — лич­ныеи вме­сте с тем ду­хов­но зна­чи­тель­ные мо­ти­вы. Са­ма по­эзия бы­ла та­киммо­ти­вом — не­от­вяз­ным мощ­ным обер­то­ном жиз­ни Ман­дель­шта­ма. И об­рат­но,в по­эзии для не­го — по соб­ст­вен­но­му за­ве­ре­нию — са­мым ин­те­рес­нымбыл рост по­эти­че­ской лич­но­сти. Соз­на­ние пра­во­ты, ко­то­рое есть по­эзия,да­ва­ло ему во­лю и му­же­ст­во дер­жать­ся до кон­ца.

Соз­на­ние пра­во­ты исвя­щен­ный страх ут­ра­тить это соз­на­ние ста­ви­ли по­эта в на­пря­же­нныеот­но­ше­ния с ми­ром. По воз­мож­но­сти он из­бе­гал из­ви­не­ний и оп­рав­да­ний.Он — брал и пла­тил, ли­бо же от­да­вал и по­лу­чал по сче­ту. Слу­ча­лось еще,про­сил и бла­го­да­рил.

От­сю­да — мно­гие чер­тыса­мой по­эти­ки Ман­дель­шта­ма, ее соб­ст­вен­ные при­зна­ки и свой­ст­ва.Сто­ит за­дер­жать­ся на этом. Твор­че­ст­во Ман­дель­шта­ма срав­ни­тель­но не­дав­новве­де­но у нас в кри­ти­че­ский и тео­ре­ти­че­ский обо­рот. Ман­дель­штам вли­яли влия­ет на со­вре­мен­ную по­эзию. Но в оцен­ке это­го влия­ния час­ты не­до­ра­зу­ме­ния.Про­ис­хо­дят они от по­верх­но­ст­но-бес­пред­мет­но­го взгля­да на по­эти­куМан­дель­шта­ма.

Вот лишь один при­мер.«Серь­ез­ным толч­ком к уси­ле­нию ин­тел­лек­туа­лиз­ма (и фан­тас­ма­го­рии)в про­зе и по­эзии ста­ли пуб­ли­ка­ции про­зы и по­эзии О.Ман­дель­шта­ма,Б.Пас­тер­на­ка, В.На­бо­ко­ва, А.Пла­то­но­ва, М.Бул­га­ко­ва, А.Ах­ма­то­вой,то есть ху­дож­ни­ков, для ко­то­рых кон­такт с ми­ром свер­шал­ся в из­вест­номсмыс­ле че­рез кни­гу»¹¹. — Вы­страи­ва­ет­ся ряд, ко­то­рый сам есть по­ис­ти­не«фан­тас­ма­го­рия». Что об­ще­го у на­зван­ных ав­то­ров? Да то лишь, что ниодин из них не за­хо­тел или не смог при­над­ле­жать той раз­ре­шен­ной ли­те­ра­ту­ре,о ко­то­рой Ман­дель­штам ко­рот­ко и яс­но вы­ска­зал­ся: «мразь». «Кон­такт сми­ром че­рез кни­гу» (у Пла­то­но­ва?!) — за этим впе­чат­ле­ни­ем на­ив­но­гокри­ти­ка сто­ит лишь эле­мен­тар­ная об­щая куль­ту­ра на­зван­ных ав­то­ров,их связь с ли­те­ра­тур­ны­ми тра­ди­ция­ми Рос­сии. Общ­ность ли­бо чис­то от­ри­ца­тель­ная, ли­бо слиш­ком об­щая.