«Вдруг» нам от­кры­ва­ет­сяос­ле­пи­тель­ная, столь же но­вая, как и не­ожи­дан­ная ис­ти­на: как древ­ниеуз­на­ва­ли бо­гов по то­му при­зна­ку, что они не ка­са­лись но­га­ми зем­ли,так и ис­ти­ну мож­но от­ли­чить по то­му, что она не до­пус­ка­ет при­зна­ния«всех», что при­зна­ние ли­ша­ет ее той бо­же­ст­вен­ной лег­кой по­сту­пи, ко­то­рая,прав­да, свой­ст­вен­на толь­ко бес­смерт­ным, но ко­то­рую смерт­ные все­гдаце­ни­ли вы­ше все­го на све­те» /256/.

Ос­ле­пи­тель­ная ис­ти­наэта пред­став­ля­ет­ся не­сколь­ко вздор­ной. Об­щее при­зна­ние бес­пре­ко­слов­ноас­со­ции­ру­ет­ся у Шес­то­ва со все­мством. Ес­ли бы ска­за­но бы­ло, что —во-пер­вых — об­щее при­зна­ние не го­дит­ся в ка­че­ст­ве кри­те­рия ис­ти­ны,во-вто­рых — ис­ти­на мо­жет обой­тись (и об­хо­дит­ся) без об­ще­го при­зна­ния,в-треть­их, на­ко­нец — в из­вест­ной нам ис­то­рии ис­ти­на, как пра­ви­ло, бы­ласо сла­бым мень­шин­ст­вом и про­тив силь­но­го боль­шин­ст­ва,— спо­рить бы­лобы не­за­чем. И до­воль­но бы­ло бы та­ких со­об­ра­же­ний, да­бы рас­счи­тать­сясо «все­мством». Од­на­ко к че­му это ка­те­го­рич­ное «не до­пус­ка­ет».— За­чембыть ис­ти­не «по не­об­хо­ди­мо­сти» по­ра­жен­че­ской?

И, ес­ли силь­ный час­тоока­зы­ва­ет­ся не­прав,— вы­те­ка­ет ли из это­го, что пра­вый на­все­гда обя­зы­ва­ет­сяк сла­бо­сти?

Ве­ет от все­го это­гока­ким-то упад­ком. Шес­то­ву бы­ло яс­нее, не­же­ли про­чим, от­кры­то: мни­мое«фи­ло­соф­ское» вы­со­ко­ме­рие пе­ред ужа­са­ми бы­тия скры­ва­ет на де­лебес­по­мощ­ность пе­ред эти­ми ужа­са­ми. Не слу­чи­лось ли здесь и с ним са­мимче­го-то по­доб­но­го? Блуд­ный сын, как от­кры­лось Шес­то­ву, «не все­гда...а толь­ко ино­гда» ми­лее вер­но­го... По­хо­же, что куль­тур­ное оди­но­че­ст­воШес­то­ва, тра­ги­че­ский жиз­нен­ный путь его, не­ук­лон­но со­вер­шав­ший­ся«вре­ме­ни во­пре­ки»,— над­ла­мы­ва­ли из­ряд­но си­лы фи­ло­со­фа. Чер­ты де­ка­дент­скойпо­зы под­дер­жи­ва­лись и об­щей ат­мо­сфе­рой жиз­ни Шес­то­ва: мо­ло­достьвбли­зи рус­ских сим­во­ли­стов, ста­рость на «за­ка­те Ев­ро­пы»...

«Так что, ес­ли кри­те­риу­момобык­но­вен­ных на­уч­ных ис­тин яв­ля­ет­ся воз­мож­ность сде­лать их для всехобя­за­тель­ны­ми, то для ис­тин ве­ры при­хо­дит­ся ска­зать, что они толь­ков том слу­чае есть на­стоя­щие ис­ти­ны, ес­ли они мо­гут и уме­ют об­хо­дить­сябез со­гла­сия лю­дей, ко­гда они рав­но­душ­ны и к при­зна­нию, и к до­ка­за­тель­ст­вам»/261/.

«Мо­гут и уме­ют» —да; еще точ­ней бы­ло бы ска­зать: «не бо­ят­ся» люд­ско­го не­со­гла­сия. Богс ни­ми и с до­ка­за­тель­ст­ва­ми. Но: рав­но­душ­ны к при­зна­нию? От­ку­даэто рав­но­ду­шие, бу­к­валь­ная эта стои­че­ская ата­рак­сия? Не из то­го лиса­мо­го ис­точ­ни­ка — из бес­по­мощ­но­сти пе­ред тем, что taЩЩ; oujk e[jЖhJmi`n? Ведь как-ни­как от­су­т­ст­вие при­зна­ния для че­ло­ве­ка ода­рен­но­го(а ве­ра есть дар) — тра­ге­дия; дру­гое де­ло, что мож­но не бо­ять­сятра­ге­дии! Рав­но­ду­шие — во вся­ком слу­чае ни при чем.

«От­сю­да но­вое оп­ре­де­ле­ниеис­ти­ны: ис­ти­на есть то, что про­хо­дит ми­мо ис­то­рии и че­го ис­то­рия неза­ме­ча­ет» /267/.— Об ис­то­рии речь еще впе­ре­ди. Что ка­са­ет­сяэто­го «но­во­го оп­ре­де­ле­ния», то при­хо­дит­ся по­вто­рить: не­пра­во­тасиль­но­го — пра­во­го к сла­бо­сти не обя­зы­ва­ет.

Лич­ная ис­ти­на непро­ти­во­ре­чит со­бор­но­сти, но для Шес­то­ва та­кое про­ти­во­ре­чие бес­спор­но.Точ­но так же не­при­ми­ри­мы для не­го ве­ра и ав­то­ри­тет.—«За­бу­дем, что Лю­тер тео­лог. За­бу­дем, что он по­вто­ря­ет про­ро­ков и апо­сто­лов.Мы ведь не свя­за­ны ни­ка­ки­ми ав­то­ри­те­та­ми. Ав­то­ри­тет толь­ко пе­ре­жи­токвсе тех же до­мо­га­тельств ра­зу­ма, жад­но стре­мя­ще­го­ся к все­об­щим и не­об­хо­ди­мымсу­ж­де­ни­ям. Там же, где ис­ти­на, там нет и не мо­жет быть при­ну­ж­де­ния:там жи­вет сво­бо­да» /122/.

Ав­то­ри­тет ав­то­ри­те­турознь. Бог вла­стен, а гром и мо­лот, по­ми­нае­мые час­то са­мим Шес­то­вым,—яв­ле­ния ав­то­ри­тар­ные. Ра­зум ну­ж­да­ет­ся в ав­то­ри­те­те, ибодоб­рой во­ле пре­тят его скуч­ные и жес­то­кие ис­ти­ны. Бог не ну­ж­да­ет­сяв ав­то­ри­те­те, но че­ло­ве­че­ское серд­це ра­до­ст­но и сво­бод­но при­ни­ма­етЕго пе­чать. Раз­ли­чие та­ко­во, что «у че­ло­ве­ков» ни­ка­кой ав­то­ри­тетне дол­жен быть по­след­ним и окон­ча­тель­ным, ибо то­гда он уте­рял бы бо­же­ст­вен­ныекор­ни сво­его про­ис­хо­ж­де­ния. Ра­зум­ный ав­то­ри­тет под­дер­жи­ва­ет са­мо­зван­ст­во,и фи­ло­соф мыс­лит се­бя как на­ме­ст­ни­ка ра­зу­ма в ми­ре; бо­же­ст­вен­ныйав­то­ри­тет от­во­дит ка­ж­до­му его ме­сто, и по­след­нее сло­во для ве­рую­ще­говсе­гда ос­та­ет­ся за Бо­гом.

Ещеод­но мни­мое про­ти­во­ре­чие, оты­скан­ное Шес­то­вым, это — про­ти­во­ре­чие ме­ж­ду твор­че­ст­вом и во­пло­ще­ни­ем.—«За­чем все Summae, за­чем ги­гант­ские со­бо­ры, мо­на­сты­ри, уни­вер­си­те­ты,тор­же­ст­вен­ная цер­ков­ная служ­ба? Все это соз­да­ва­лось людь­ми толь­коза­тем, чтоб объ­яс­нить и сде­лать при­ем­ле­мым для ра­зу­ма ос­нов­ной дог­матхри­сти­ан­ско­го ве­ро­уче­ния» /258/.— И еще: «Ра­зум под­во­дит к то­му пре­де­лу,за ко­то­рым на­чи­на­ет­ся цар­ст­во из­веч­ной не­об­хо­ди­мо­сти, и у это­гопре­де­ла са­ми со­бой умол­ка­ют и рас­сеи­ва­ют­ся все во­про­сы, и че­ло­векоб­ре­та­ет тот выс­ший по­кой, о ко­то­ром он все­гда меч­тал. Summae, со­бо­ры,тор­же­ст­вен­ная цер­ков­ная служ­ба — все, что тво­ри­ли мо­гу­чие ры­ца­риду­ха,— все де­ла­лось, чтоб об­рес­ти этот по­кой» /259/.

В дру­гом мес­те Шес­тов,ка­жет­ся, мно­го точ­ней го­во­рит на ту же те­му: «Не­из­ре­чен­ное есть по­то­муи по­столь­ку не­из­ре­чен­ное, что оно, по сво­ей при­ро­де, про­ти­вит­ся —не во­пло­ще­нию во­об­ще, как мы склон­ны ду­мать,— а окон­ча­тель­но­му, по­след­не­муво­пло­ще­нию. Оно во­пло­ща­ет­ся, но не мо­жет и не хо­чет пре­вра­тить­ся взна­ние, ибо зна­ние — есть при­ну­ж­де­ние...» /52/.— В этом суть де­ла. Не со­бор­ность,но ме­ха­ни­че­ское «все­мство» чу­ж­до лич­ной ис­ти­не; ве­ре чужд не ав­то­ри­тет,но «по­след­нее и окон­ча­тель­ное» све­де­ние ав­то­ри­те­та на зем­лю. Точ­нотак же твор­че­ст­ву чу­ж­до не во­пло­ще­ние во­об­ще, но — «по­след­нееи окон­ча­тель­ное» во­пло­ще­ние», пре­ж­де все­го — во­пло­ще­ние в зна­нии(что яв­ст­ву­ет из все­го пре­ды­ду­ще­го). Но, го­во­ря о сред­не­ве­ко­войкуль­ту­ре, Шес­тов как раз и на­па­да­ет на во­пло­ще­ние «во­об­ще». Со­бо­рыи мо­на­сты­ри — ка­мен­ный ос­тов го­ти­че­ской эпо­хи, цер­ков­ная служ­ба —жи­вая ду­ша ее... За­по­даз­ри­вая «все, что тво­ри­ли мо­гу­чие ры­ца­ри ду­ха»,—Шес­тов, сам то­го не за­ме­чая, уже и твор­че­ст­во сме­ши­ва­ет с не­на­ви­ст­нымему умо­зре­ни­ем! Не сле­ду­ет, как уже ска­за­но, ло­вить Шес­то­ва на про­ти­во­ре­чи­ях.Не важ­но, что Шес­тов го­во­рит од­но в од­ном слу­чае, дру­гое — в дру­гом.Важ­но, что в од­ном слу­чае Шес­тов убе­ди­тель­нее и обая­тель­нее, не­же­лив дру­гом. В од­ном слу­чае го­во­рит тот Шес­тов, ко­то­рый Шек­спи­ра и Пуш­ки­напред­по­чи­та­ет умо­зри­тель­ным фи­ло­со­фам. А в дру­гом — тот, ко­то­рый(не под влия­ни­ем ли сво­его дру­га Бер­дяе­ва, так­же на­па­дав­ше­го на «во­пло­ще­ние»?)под­ме­ня­ет по­рою твор­че­ский про­из­вол — «де­ка­дент­ской» без­от­вет­ст­вен­но­стью.

Вы­ис­ки­ва­ния про­ти­во­ре­чийпе­чаль­но ска­за­лось на от­но­ше­нии Шес­то­ва к та­ко­му ве­ли­ко­му и — бес­спор­но— близ­ко­му во мно­гих из­ме­ре­ни­ях мыс­ли­те­лю, ка­ким был Дос­то­ев­ский.

Ка­жет­ся на пер­выйвзгляд, буд­то Шес­тов «ра­ди­каль­нее» Дос­то­ев­ско­го в ут­вер­жде­нии прин­ци­повве­ры про­тив «веч­ных ис­тин» ра­цио­на­лиз­ма.— «Все убе­ж­де­ны, что Дос­то­ев­скийна­пи­сал толь­ко те не­сколь­ко де­сят­ков стра­ниц, ко­то­рые по­свя­ще­ныстар­цу Зо­си­ме, Але­ше Ка­ра­ма­зо­ву и т. д., и еще те ста­тьи «Днев­ни­капи­са­те­ля», в ко­их он из­ла­га­ет свои­ми сло­ва­ми тео­рии сла­вя­но­фи­лов,а «За­пис­ки из под­по­лья», «Крот­кая» и во­об­ще де­вять де­ся­тых то­го, чтона­пе­ча­та­но в пол­ном со­б­ра­нии со­чи­не­ний Дос­то­ев­ско­го, на­пи­са­ноне им, а ка­ким-то «гос­по­ди­ном с рет­ро­град­ной фи­зио­но­ми­ей» и толь­коза­тем, чтоб Дос­то­ев­ский мог бы долж­ным об­ра­зом по­сра­мить его»/249-250/.— Зо­си­ма про­ти­во­пос­тав­ля­ет­ся Шес­то­вым под­поль­но­му че­ло­ве­ку.Но для са­мо­го Дос­то­ев­ско­го — ес­ли здесь и бы­ло про­ти­во­пос­тав­ле­ние,то лишь един­ст­вен­ное: про­ти­во­пос­тав­ле­ние ве­рую­ще­го и не­ве­рую­ще­го.Ге­рой «За­пи­сок из под­по­лья» — не­ве­рую­щий, рав­но как и дру­гие по­доб­ныеге­рои Дос­то­ев­ско­го, рав­но как и с юно­сти лю­би­мый Шес­то­вым Ниц­ше.Ссыл­ки на их «бес­соз­на­тель­ную» ре­ли­ги­оз­ность (по­всю­ду скво­зя­щие уШес­то­ва — в осо­бен­но­сти на­счет Ниц­ше, в от­но­ше­нии к ко­то­ро­му они восо­бен­но­сти без­ос­но­ва­тель­ны) — ссыл­ки эти, хо­тя и име­ют под со­бой не­куюпоч­ву, но по боль­шей час­ти слу­жат раз­мы­ва­нию са­мо­го пред­став­ле­ния оре­ли­гии. Це­ло­муд­рие фи­ло­со­фа здесь обо­ра­чи­ва­ет­ся сво­ею про­ти­во­по­лож­но­стью,вы­яв­ляя ре­ци­див дав­ниш­не­го ни­ги­лиз­ма у Шес­то­ва... Ме­ж­ду тем Дос­то­ев­скийиз фи­ло­со­фии под­поль­но­го че­ло­ве­ка, из его му­чи­тель­но­го жиз­нен­но­гоопы­та, из про­чих по­доб­ных же ис­точ­ни­ков — и ни­от­ку­да боль­ше — «вы­во­дитпо­треб­ность ве­ры в Хри­ста». Ве­ра же в Хри­ста — как та­ко­вая — не­раз­рыв­носвя­за­на у Дос­то­ев­ско­го с об­ра­зом стар­ца Зо­си­мы и с дру­ги­ми об­раз­амито­го же ря­да. Шес­тов по­это­му прав, ко­гда в раз­гро­ме под­поль­ным че­ло­ве­комра­цио­на­лиз­ма он уга­ды­ва­ет — по­доб­но са­мо­му Дос­то­ев­ско­му — путь кве­ре; но он не­прав, ко­гда от­ка­зы­ва­ет­ся ви­деть не­за­вер­шен­ность это­гопу­ти, что бы­ло су­ще­ст­вен­ней­шим по­ло­же­ни­ем Дос­то­ев­ско­го. Шес­товупор­но иг­но­ри­ру­ет ту ис­ти­ну, что у Дос­то­ев­ско­го па­ра­док­саль­наяло­ги­ка под­поль­но­го че­ло­ве­ка во­все не про­ти­во­ре­чит об­ра­зу стар­цаЗо­си­мы и мыс­лям Зо­си­мы. Точ­нее, про­ти­во­ре­чие ме­ж­ду ни­ми — небез­вы­ход­но: это — пло­до­твор­ная ан­ти­но­мия, ни­как не раз­ру­шаю­щая, но— на­про­тив — обо­га­щаю­щая внут­рен­нюю ло­ги­ку са­мо­го Дос­то­ев­ско­го.(Не го­во­ря уж о ху­до­же­ст­вен­ном со­вер­шен­ст­ве та­ких, на­при­мер, от­рыв­ков,как по­тря­се­ние Але­ши под звез­да­ми вслед за смер­тью Зо­си­мы; ес­ли, восо­бен­но­сти, вспом­нить ме­сто от­рыв­ка в ком­по­зи­ции «Ка­ра­ма­зо­вых» —то нель­зя не от­не­сти его к ве­ли­чай­шим стра­ни­цам рус­ской про­зы). По­ла­гатьДос­то­ев­ско­го за­пу­тав­шим­ся в про­ти­во­ре­чи­ях му­че­ни­ком без­на­деж­нойборь­бы с са­мим со­бой — бы­ло свой­ст­вен­но пи­са­те­лям вро­де Льва Тол­сто­го,ко­то­рых Шес­тов без ко­ле­ба­ний от­но­сит /см. с. 263/ к чис­лу не­ве­рую­щих...И еще один «со­юз­ник» най­дет­ся здесь у Шес­то­ва: цен­зу­ра цар­ско­го пра­ви­тель­ст­ва,ко­то­рая, со­хра­нив в тек­сте «За­пи­сок из под­по­лья» фи­ло­соф­ский бунтге­роя и по­сту­пок его с Ли­зой,— за­пре­ти­ла пуб­ли­ка­цию как раз тех стра­ниц,на ко­то­рых Дос­то­ев­ский «вы­во­дит по­треб­ность ве­ры в Хри­ста». Дос­то­ев­скийжа­ло­вал­ся на цен­зо­ра; с тем же ус­пе­хом он мог бы по­жа­ло­вать­ся и наШес­то­ва, за­по­доз­рив­ше­го про­ти­во­ре­чие там, где Дос­то­ев­ский его неви­дел... Не­ожи­дан­ная эта ана­ло­гия — вы­ра­зи­тель­ный на­мек на то, чтоШес­тов не «ра­ди­каль­нее» Дос­то­ев­ско­го, но — на­про­тив — ог­ра­ни­чен­нее.