Кант не воз­дви­гал ра­зу­муал­та­рей: он под­верг ра­зум кри­ти­ке. Он под­твер­дил, что три ос­нов­ных во­про­саме­та­фи­зи­ки — есть ли Бог, бес­смерт­на ли ду­ша, сво­бод­на ли во­ля. Он на­ме­ре­вал­сяда­же «ог­ра­ни­чить» ра­зум (хо­тя [abgrenzen?] оз­на­ча­ет ско­рее «при­пря­тать»— и это весь­ма по­ка­за­тель­но), да­бы ос­во­бо­дить ме­сто для ве­ры. Он жепро­из­нес кра­си­вые сло­ва о звезд­ном не­бе над го­ло­вой и нрав­ст­вен­номза­ко­не внут­ри нас.

От­кры­тие Кан­том ан­ти­но­мийчис­то­го ра­зу­ма, ка­за­лось бы, стал­ки­ва­ло фи­ло­со­фию ли­цом к ли­цу с«про­кля­ты­ми во­про­са­ми» бы­тия. На­пря­же­ние ан­ти­но­мий оза­ре­но по­ис­ти­неот­све­том той страш­ной гро­зы, что веч­но скры­ва­ет­ся за ви­ди­мым оце­пе­не­ни­емми­ра... По­ра­жа­ет ог­ра­ни­чен­ность Ге­ге­ля, ко­гда тот «уг­луб­ля­ет» Кан­та,до­ка­зы­вая, буд­то ан­ти­но­мий на де­ле боль­ше, не­же­ли че­ты­ре, что ихчис­ло бес­ко­неч­но. Не­у­же­ли опус­то­шен­ныеи бес­смыс­лен­ные оп­ре­де­ле­ния скуд­но­го ге­ге­лев­ско­го ми­ра —то же са­мое, что страш­ные про­ти­во­ре­чия Бо­га, сво­бо­ды, бес­ко­неч­но­сти,це­ло­ст­но­сти? Диа­лек­ти­ка бы­тия у Ге­ге­ля го­во­рит во­все не о том, очем го­во­рит Кант, за­де­ваю­щий ку­да бо­лее су­ще­ст­вен­ные сто­ро­ны, за­гля­ды­ваю­щийна не­из­ме­ри­мо бо­лее вы­со­кие эта­жи ми­ра...

Но Кант не по­шел попу­ти в те гро­зо­вые сфе­ры. На­про­тив: он и его фи­ло­со­фия сте­ной от­го­ро­ди­ласьот «про­кля­тых во­про­сов», от Бо­га, бес­смер­тия, сво­бо­ды — от то­го, чтоса­мо­му Кан­ту пред­став­ля­лось ядром ме­та­фи­зи­ки. На де­ле Кант не кри­ти­ко­валра­зу­ма: на­обо­рот, он обе­ре­гал и спа­сал ра­зум от от­кры­тых им са­мим ан­ти­но­мий,от гро­зы бы­тия. Цен­траль­ные во­про­сы ме­та­фи­зи­ки бы­ли им де­пор­ти­ро­ва­ныв сфе­ру «умо­по­сти­гае­мую» — т. е., как иро­ни­че­ски за­ме­ча­ет Шес­тов,—«... со­всем не­дос­туп­ную, ни­чем с на­ми не свя­зан­ную и ни для че­го намне нуж­ную об­ласть...» /30/.— И тем са­мым обе­ре­га­лись не толь­ко ус­тои ра­зу­ма,но — ус­тои це­лой эпо­хи, це­ло­го куль­тур­но­го кру­га. Ус­та­лая, пре­сы­щен­ная,ис­то­щен­ная в кро­во­про­ли­ти­ях Ев­ро­па сча­ст­ли­ва бы­ла ос­та­но­вить­ся— по глас­ной или не­глас­ной до­го­во­рен­но­сти гра­ж­дан — на ге­ге­мо­ниира­зу­ма (пусть в ог­ра­ни­чен­ных пре­де­лах), на ав­то­ном­ной, пе­ред ра­зу­момза­ис­ки­ваю­щей ре­ли­гии, на ав­то­ном­ной эти­ке и на «пра­во­вом об­ще­ст­ве»с его ил­лю­зор­ной ус­той­чи­во­стью. Идео­ло­ги­че­ская сте­на, до­стро­ен­наяпо­сле Кан­та по­зи­ти­ви­ста­ми, до по­ры до вре­ме­ни бе­рег­ла это об­ще­ст­вои эту куль­ту­ру от не­же­ла­тель­ных бо­лез­нен­ных по­тря­се­ний, а за­од­нои от дур­но­го то­на про­кля­тых во­про­сов. Го­во­рить о Бо­ге, бес­смер­тии,сво­бо­де сде­ла­лось по­про­сту не­уме­ст­ным, а все­си­лие ра­зу­ма бы­ло сбе­ре­же­ноог­ра­ни­че­ни­ем об­лас­ти его прав­ле­ния. Вот так «...ме­та­фи­зи­ка бы­лавы­ве­де­на за ог­ра­ду син­те­ти­че­ских су­ж­де­ний a priori, к ко­то­рым по­слеКан­та пе­ре­шли все пра­ва ста­рой jjAnaѕgkh/.../ и ко­то­рые вот ужепол­то­ра сто­ле­тия обес­пе­чи­ва­ют ев­ро­пей­ско­му че­ло­ве­че­ст­ву спо­кой­ныйсон и ве­ру в се­бя» /30/.

В су­зив­шей­ся, но уп­ро­чен­нойоб­лас­ти по­зна­ния ап­ри­ор­ные син­те­ти­че­ские су­ж­де­ния дос­той­но ис­пол­ня­лироль на­след­ни­ков. Но как мог­ла те­перь не­об­хо­ди­мость, уте­ряв­шая мис­ти­че­скийоре­ол, до­тя­нуть­ся свои­ми щу­паль­ца­ми до эти­ки? Вы­ход был най­ден: эти­каот­ры­ва­ет­ся от ме­та­фи­зи­ки. В де­ло всту­па­ет у Кан­та прак­ти­че­скийра­зум, ут­вер­ждаю­щий ав­то­но­мию во­ли. Ав­то­ном­ная во­ля ос­но­вы­ва­ет­сяна по­ня­тии дол­га. Долг этот ни­чем не обу­слов­лен и сва­ли­ва­ет­ся че­ло­ве­куна го­ло­ву с по­тол­ка (не со звезд­но­го ли не­ба над го­ло­вой?). Шес­товвспо­ми­на­ет «...мо­лит­ву рас­про­стер­то­го пе­ред дол­гом Кан­та» /70/.—«Долг! Ты воз­вы­шен­ное, ве­ли­кое сло­во...» — и т. д. Это и впрямь мо­лит­ва,за­кли­на­ние прак­ти­че­ско­го ра­зу­ма. Но с этой са­мой точ­ки уче­ние доб­ро­душ­но­гоКан­та оку­ты­ва­ет­ся ду­хом жес­то­ко­го при­ну­ж­де­ния, при­су­ще­го ра­цио­на­лиз­мув це­лом. Ес­ли в при­ве­ден­ном при­ме­ре при­ну­ж­де­ние вы­сту­па­ет в об­ли­чьебла­го­об­раз­ном, ме­до­то­чи­во-мо­лит­вен­ном,— то в дру­гом слу­чае при­ну­ди­тель­ностьис­тин ра­зу­ма об­на­ру­жи­ва­ет­ся без оби­ня­ков. Шес­тов ци­ти­ру­ет: «Пред­по­ло­жим,что нек­то ссы­ла­ет­ся на свою сла­до­ст­ра­ст­ную склон­ность, так что ес­лиему встре­ча­ет­ся со­от­вет­ст­вую­щий пред­мет и слу­чай для это­го, то этодей­ст­ву­ет на не­го со­вер­шен­но не­от­раз­мо; но, ес­ли бы по­ста­вить ви­се­ли­цупе­ред до­мом, где ему да­ет­ся этот слу­чай, что­бы сей­час же по­ве­сить егопо удов­ле­тво­ре­нии сла­до­ст­ра­стия, он и то­гда не по­бе­дил бы сво­ейсклон­но­сти? Не на­до га­дать, что он на это от­ве­тил бы».— «Ка­ков смыслэтой ар­гу­мен­та­ции,— не­го­дую­ще спра­ши­ва­ет Шес­тов.— И ос­та­лась литут хоть тень той сво­бо­ды, о ко­то­рой Кант так мно­го и крас­но­ре­чи­во го­во­ритв этом и дру­гих мес­тах сво­их со­чи­не­ний и ко­то­рую /.../ про­воз­гла­ша­лилуч­шие пред­ста­ви­те­ли фи­ло­со­фии?» /72/ — Ви­се­ли­ца Кан­та — лишь усо­вер­шен­ст­во­ва­ниебрит­вы Эпик­те­та. Шес­тов рас­кры­ва­ет не толь­ко при­ну­ж­даю­щую сущ­ностьпо­доб­ных ус­та­но­вок, но так­же — изо­снов­ную не­жиз­нен­ность их, их не­прав­ду.Он на­по­ми­на­ет о юно­ше из «Еги­пет­ских но­чей», со­гла­сив­шем­ся це­ноюжиз­ни ку­пить ночь воз­люб­лен­ной, о Пес­ни Пес­ней, где го­во­рит­ся, что лю­бовьсиль­на, как смерть... Нуж­но еще по­ду­мать, ко­го счи­тать «сла­до­ст­ра­ст­ни­ком»— да­ле­ко не вся­кий сла­до­ст­ра­ст­ник убо­ит­ся ви­се­ли­цы! Шес­тов го­во­ритпо­это­му, что «... Кант счи­тал без хо­зяи­на. Ви­се­ли­ца ему не по­мо­жет,по край­ней ме­ре, не все­гда по­мо­жет» /73/.

Cпи­ноза рас­тво­рялбы­тие в не­об­хо­ди­мо­сти, Кант от­го­ра­жи­вал цар­ст­во не­об­хо­ди­мо­стиот опас­ных для нее ок­ра­ин бы­тия. По­зи­ти­визм и склон­ные к не­му гра­ж­да­не«за­кат­ной» Ев­ро­пы сле­до­ва­ли ско­рее за Кан­том. Но что ка­са­ет­ся Ге­ге­ля,то имен­но к не­му в пер­вую оче­редь от­но­сят­ся сло­ва Шес­то­ва, со­глас­ноко­то­рым лож­ное мне­ние, буд­то в по­сле­кан­тов­ской фи­ло­со­фии со­дер­жит­сяпре­одо­ле­ние спи­но­зиз­ма. Ибо «...как раз то, что Кан­та наи­бо­лее от­ли­ча­лоот Спи­но­зы, бы­ло под­верг­ну­то са­мой бес­по­щад­ной кри­ти­ке в по­сле­кан­тов­скойфи­ло­со­фии» /82/.

«Кан­та счи­та­ют раз­ру­ши­те­лемме­та­фи­зи­ки, а в Ге­ге­ле ви­дят фи­ло­со­фа, вер­нув­ше­го ме­та­фи­зи­кеот­ня­тые у нее Кан­том пра­ва» /62/.— Но это «воз­вра­ще­ние прав» ме­та­фи­зи­кебы­ло, по су­ще­ст­ву, про­дол­же­ни­ем и за­вер­ше­ни­ем де­ла Спи­но­зы. Ме­та­фи­зи­каэта об­ра­ще­на к ми­ру и не к ду­ху, но — к по­ня­тий­но­му сур­ро­га­ту то­гои дру­го­го. Бы­тие Ге­ге­ля — умер­щв­лен­ное, рас­чле­нен­ное, чрез­вы­чай­ноурод­ли­вое бы­тие. Урод­ли­вость эта столь ма­ло сму­ща­ет Ге­ге­ля, что да­жеумыш­лен­но под­чер­ки­ва­ет­ся им. Жаль, Шес­тов не упо­мя­нул по­тря­саю­ще­гоот­кро­ве­ния из «фи­ло­со­фии при­ро­ды». Ес­ли Кан­та еще мог­ло вос­хи­щатьзвезд­ное не­бо, то для Ге­ге­ля звез­ды столь же ма­ло дос­той­ны удив­ле­ния,«...как сыпь на те­ле че­ло­ве­ка или как мно­го­чис­лен­ный рой мух» /§ 268 Эн­цик­ло­пе­дии/.—То­ж­де­ст­во с ра­зу­мом — удел ге­ге­лев­ско­го бы­тия. Во­об­ще, в дей­ст­ви­тель­но­стинет ни­че­го, кро­ме ра­зум­но­го по­ня­тия (не­ра­зум­ное же не дос­той­нозвать­ся дей­ст­ви­тель­ным, и — ес­ли фак­ты не ук­ла­ды­ва­ют­ся в тео­рию,то тем ху­же для фак­тов). Ог­ра­ни­че­ние Кан­том об­лас­ти вла­ст­во­ва­нияра­зу­ма (ра­ди уп­ро­че­ния вла­сти) — ни­как не мог­ло уст­ро­ить Ге­ге­ля.Его ра­зум буд­то и не ну­ж­дал­ся в ог­ра­дах, не бо­ит­ся от­кры­то­го столк­но­ве­нияс тай­на­ми бы­тия: он не за­щи­ща­ет­ся от этих тайн, он на­па­да­ет, от­кры­тостре­мясь унич­то­жить их. И «воз­вра­ще­ние» к ме­та­фи­зи­ке — на де­ле экс­пан­сио­ни­ст­скийпро­рыв ра­зу­ма за ук­ре­п­лен­ный Кан­том кор­дон. И, как уже го­во­ри­лось,ко­гда пе­ред Ге­ге­лем под­нял­ся веч­ный боль­ной во­прос фи­ло­со­фии — о не­со­от­вет­ст­виимыш­ле­ния бы­тию,— Ге­гель ужас­нул­ся са­мой воз­мож­но­сти за­по­доз­рить ра­зум,да­же пред­по­ло­жи­тель­но!