Чтобы прояснить абсурдностьклеветы, уместно тут же, забегая вперед, поместить не вызывающее сомненийсвидетельство самого Иова — некогда вождя в земле Уц:
...потому что я спасалстрадальца вопиющего и сироту беспомощного. Благословение погибавшегоприходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость. (...) Сокрушаля беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное. (...)Внимали мне и ожидали, и безмолвствовали при совете моем. Послеслов моих уже не рассуждали; речь моя капала на них. (...) Я назначалпути им и сидел во главе и жил как царь в кругу воинов, как утешительплачущих (29.12-25).
Друзья Иова не могливедь не знать его прошлого. Но что им за дело до правоты канувшего в небытиецарского суда. Их «система» нуждается в виновных. Иначе — откудавзяться справедливости в их понимании: неминуемой награде для добрыхи каре для злых?
Таков мир мудрецов.Есть в их мире справедливость, засеяны в нем семена премудрости, такчто и Сократу, и Спинозе, и Канту, и Гегелю найдется место под раскидистымдревом. Нет в этом мире пустяка — жизни, в нем нет красок, бьющих в глаза,и звуков, потрясающих слух. Неотзывчивость и глухота стеной отгородилимудрецов от мира красок и звуков — зато их собственная мозговая горячкаразбухла до объема целой вселенной. Ради этого их собственного,уродливого, кастрированного мира они жертвуют Иовом, которому вих мире нет места.
Это еще далеко невсе. Мир их нуждается в божестве. То и дело мудрецы призывают имяГосподне. Елифаз укоряет Иова:
Но я к Богу обратилсябы, предал бы мое дело Богу... (5.8).
Какому? — в этом вседело. Бог Елифаза содействует земледелию (5.10), восстанавливаетв правах униженных, удовлетворяет жалобщиков (5.II), защищает бедняков(5.15), разрушает замыслы коварных и «уловляет» хитрых (5.12-14). —Нечто подобное сегодняшним функциям шерифа в одном из американскихштатов.
Если же отброситьхитроумную диалектику того, что должно быть, и того, что есть; есливернуться к миру, каким мы его знаем и каким его знать не хотят мудрецы,—то приходится заключить: всего этого Бог не делает! Единственно отведенныхему премудростью муниципальных функций — Он и то не выполняет...
Бог Елифаза не делаети не должен делать ничего, кроме осуществления справедливости,доступной разуму Елифаза (притом на деле не существующей!). Творцунеба и земли — не вообразить ничего, что не способен высказать изуст мудрецов «дух разумения».
Самонадеянностьмудрецов головокружительна.
Разве малость для тебяутешения Божии? И это неизвестно тебе? (15.II)
Бог пока что в утешенияхИова участия не принимал. Очевидно, Елифаз имеет в виду свои утешения.Логика на все времена: сперва мудрец представляет на место Бога собственнуюмудрость, а затем и попросту себя самого.
Бог мудрецов призван осуществлять куцуюсправедливость — то награждая, то карая. То и другое совершаетсяс неумолимой справедливостью маятника. Непреложность суда, особеннонасчет кары, не просто утверждается — сладострастно воспеваетсямудрецами. Черты Бога награждающего и Бога карающего не могут витоге не слиться в один образ, возвышающийсянадо всею этой премудростью: образ Бога равнодушного.
Бог отгораживаетсяпотолком от человека с его совестью, как через пару тысяч лет будети в этике Канта.
...разве может человекдоставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому.Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? (22.2-3)
Елифаз тут, междупрочим, осторожнее, нежели в первой своей речи насчет земной справедливости.Точно так же Кант будет осторожнее Спинозы. Если праведному все жестоит похлопотать о своих интересах, то нет нужды в рискованных учреждениях,будто праведность — сама по себе награда... Однако в книге Бытия Господьрадуется Творению и венцу Творения — человеку. Почему же впредьГосподь лишит человека возможности доставлять Ему удовольствие илипользу? — Потому что лишь равнодушное божество может подразумеватьсяв отведенной ему судейской роли. Так что и праведник — пусть без очередине рвется за положенной ему наградой. «Разумный», мотая на ус, «доставляетпользу себе самому». На Бога надейся, да сам не плошай — тут купеческаямудрость не уступает философской...
Сама потусторонностьБога для трех мудрецов не намекает на Его несоизмеримую с человеческоймощь — но как раз обосновывает Его равнодушие. Вдохновение мудрецовнабирает обороты на холостом ходу. Звучат вечные вопросы торжествующегобессилия:
Неужели для тебяопустеть земле, и скале сдвинуться с места своего? (18.4).
Неужели Он, боясьтебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою? (22.4).
В Библии, и не тольков книге Иова, есть Кому и есть что ответить на такие вопросы. Мудрецы,однако, не ждут ответа, нелепо кажется им на такие вопросы отвечать:отрицательный ответ заведомо предопределен. Более того: такое положениевещей их удовлетворяет, они преклоняются перед равнодушием Богаи, что уже вовсе непонятно, гордятся собственным бессилием. Это всеобщие, читанные-перечитанные места. Вот еще что здесь, однако, озадачивает:Бог лишь из боязни мог бы двинуться навстречу человеку! Лишь из боязни,уступая силе, проявляется отзывчивость. Вот какие ценности полагаютмудрецы в основу своего справедливого миропорядка. Великодушию,доброй воле нет места в их мире. Делая вид, будто они открыли в миресправедливость — мудрецы на деле исподтишка подгоняют понятиесправедливости под наличное положение вещей... несправедливостькоторого в глубине души не вызывает у них сомнений.
Человек надежно порабощенв этом мире, в котором незыблемы «законы природы», в котором распоряжается(или «должна» распоряжаться) сомнительная справедливость наград инаказаний, которым управляет (или не управляет) бесконечно-возвышенноеравнодушное божество. Будто пародируя книгу Бытия, мудрецы готовысладострастно прокричать «добро» этому своему миру, в который невложено ни крупицы творческой мощи — и в котором нельзя жить.
Он превыше небес —что можешь сделать? глубже преисподней — что можешь узнать? (22.12).
Вновь Елифаз подменяетодно другим: если Бог непознаваем — то следует ли отсюда, что нельзяискать у Него правды? Вместе с тем — уже в который раз — поражает высокаянота, горячечное вдохновение, с каким проповедует мудрец. Тут жеследует самый, пожалуй, жуткий образ во всей книге, поэтическая кульминацияпремудрости:
... — завеса Его,так что Он не видит, а ходит только по небесному кругу (22.14).
Это как бы косвеннаяречь: Елифаз говорит за Иова, описывая мрак, объявший Иова в наказаниеза грехи. Но из соседних стихов, шире же — в духе всех этих речей, ясно:Елифаз ничего против набросанной им картины не имеет! Он попроступроговаривается — и кощунственнее проговориться невозможно. Изпривязанности к химере справедливого миропорядка — он клевещетна ближнего, а от этой клеветы последовательно приходит и к хуле наГоспода — будто в насмешку над таинственной связью между Творцом иТворением.