И се­го­дня по­ют обИо­ве в хри­сти­ан­ских церк­вах. Бо­го­сло­вы, фи­ло­со­фы, пи­са­те­ли за­во­ро­же­ныего об­ра­зом по сей день. Ио­ва чти­ли и чтят за пра­вед­ность. Од­на­ко са­маего пра­вед­ность — за­гад­ка. Ее ви­дят од­ни в од­ном, дру­гие — в дру­гом;по­рой од­но — в пря­мой про­ти­во­по­лож­но­сти с дру­гим.

Бо­го­слов­ская тра­ди­циясла­вит Ио­ва мно­го­стра­даль­но­го, пре­ж­де все­го сла­вит его дол­го­тер­пе­ние.Прав­да: «Гос­подь дал, Гос­подь взял» (I.21),— го­во­рит Иов, на­ка­зан­ныйбез ви­ны... В том же рус­ле мыс­лил и Дос­то­ев­ский. Его ста­рец Зо­си­ма го­во­рито стра­да­нии, о тер­пе­нии, о ко­неч­ном воз­дая­нии Ио­ву. Воз­вра­тил ведьГос­подь Ио­ву от­ня­тое доб­ро, вза­мен по­гиб­ших ро­ди­лись но­вые де­ти.Все же за­хва­ти­ло дух у рус­ско­го пи­са­те­ля: ка­ким об­ра­зом, да­же вовновь об­ре­тен­ном сча­стье, мог Иов ус­по­ко­ить­ся, про­стить про­шлое, сми­рить­сяс жес­то­кой ут­ра­той? От­ве­чал Дос­то­ев­ский в том ду­хе, что са­ма но­ваяжизнь вос­кре­си­ла Ио­ва. В не­ис­чер­пае­мо­сти жи­вой жиз­ни — ее тай­на иве­ли­чие Про­мыс­ла, со­вер­шаю­ще­го­ся в ней. Но­вые де­ти, но­вое сча­стьепо­сте­пен­но про­бу­ди­ли Ио­ва. Ему, с его чу­дес­ным опы­том, вид­нее, не­же­линам: как та­кое воз­мож­но.

От Кир­ке­го­ра к Шес­то­вусло­жил­ся взгляд на Ио­ва с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны. Вни­ма­ние при­ко­ва­ноздесь уже не к дол­го­тер­пе­нию и сми­ре­нию — на­про­тив, к от­чая­нию, дер­за­нию,рез­ким во­про­ша­ни­ям Ио­ва. То­же прав­да: тер­пит Иов не­срав­нен­но дол­го— но ведь не до бес­ко­неч­но­сти. При­чем дерз­кие во­пли за­ни­ма­ют в объ­е­мекни­ги до­лю пре­об­ла­даю­щую: по од­но­му по это­му нет ни­ка­кой воз­мож­но­сти«от­де­лать­ся» от них. Дер­зость Ио­ва сму­ти­ла бы роб­ко­го на­чет­чи­ка —Шес­то­ва, на­про­тив, она-то и при­вле­ка­ет. А в трех муд­ре­цах, уте­шаю­щихИо­ва, Шес­тов уви­дел про­об­раз на ве­ка фи­ло­соф­ско­го ра­цио­на­лиз­ма —с его спо­со­бом мыс­лить, с его эти­кой. И ведь не од­на фи­ло­со­фия — рас­хо­жеепред­став­ле­ние о бла­го­чес­тии так­же за­да­но здесь... Шес­тов по­вто­ря­етза Кир­ке­го­ром во­прос: ко­гда ве­лик Иов,— ко­гда го­во­рит «Гос­подь дал,Гос­подь и взял» — или ко­гда во­пля­ми свои­ми дерз­ко взы­ску­ет Гос­по­да?

У Дос­то­ев­ско­го мно­гоправ­ды — но, его же сло­ва­ми вы­ра­жа­ясь, не вся прав­да. Слиш­ком мно­го об­те­кае­мыхоб­щих мест ос­та­ют­ся не­за­тро­ну­ты­ми. Для че­го все-та­ки боль­шая частькни­ги за­пол­не­на дерз­ки­ми во­пля­ми Ио­ва? В чем имен­но рас­кры­лась пе­редИо­вом не­ис­чер­пае­мость жиз­ни? Что в этой жиз­ни за­ста­ви­ло его при­ми­рить­сяс не­при­ми­ри­мы­м? Из­бе­гая этой ост­ро­ты, рис­ку­ешь ока­зать­ся вме­сте смуд­ре­ца­ми кни­ги Ио­ва. Но ведь оче­вид­но, что для ав­то­ра кни­ги дет­скоеот­чая­ние Ио­ва вы­гля­дит и по-че­ло­ве­че­ски че­ст­нее, и ре­ли­ги­оз­но по­сле­до­ва­тель­нее,не­же­ли от­вле­чен­ные уте­ше­ния муд­ре­цов. И од­на­ко в апо­ло­гии бун­та,ка­кую пред­ла­га­ет Шес­тов, так­же «всей прав­ды» нет. В этом воз­зре­нии те­ря­етсмысл пра­вед­ность, от­ли­чав­шая Ио­ва всю его жизнь до ис­пы­та­ния; во­всеис­че­за­ет от­кры­тая Гос­по­дом Ио­ву но­вая жизнь. По Кир­ке­го­ру, сам пре­делот­чая­ния — не ос­нов­ной па­фос и не по­след­нее сло­во кни­ги.

Хри­стиа­ни­ну лег­чевсе­го раз­ре­шить эти про­ти­во­ре­чия с по­мо­щью про­об­ра­зо­ва­тель­но­гопод­хо­да к вет­хо­за­вет­но­му рас­ска­зу. Мно­гие из во­про­ша­ний Ио­ва (обез­вин­ном стра­да­нии, о смерт­ной уча­сти че­ло­ве­ка) под­во­дят к хри­сти­ан­ско­мукру­гу мыс­лей и раз­ре­ша­ют­ся в ис­ку­пи­тель­ной жерт­ве Спа­си­те­ля. Апо­столПа­вел го­во­рит: «Ны­неш­ние вре­ме­на стра­да­ния ни­че­го не сто­ят в срав­не­ниис тою сла­вою, ко­то­рая от­кро­ет­ся в нас» (Рим. 8.18). — Од­на­ко впра­ве лимы ог­ра­ни­чи­вать­ся про­об­ра­зо­ва­тель­ным под­хо­дом? Ведь это все рав­но,что при­знать, буд­то жив­ший во вре­ме­на свои и не знав­ший Хри­ста Иов ни­ка­ко­гоот­ве­та от Гос­по­да не­по­сред­ст­вен­но не по­лу­чил! Из тек­ста же кни­гияв­ст­ву­ет не­что про­ти­во­по­лож­ное. Зна­чит, ли­бо кни­га Ио­ва ни­ка­ко­гособ­ст­вен­но­го смыс­ла не име­ет — ли­бо же мы, что бо­лее ве­ро­ят­но, склон­ныпо сво­ему вы­со­ко­ме­рию ко­щун­ст­во­вать.

Что ав­тор кни­ги Ио­вамол­чит о хри­сти­ан­ской раз­гад­ке зем­ных тайн — удив­лять­ся не при­хо­дит­ся.Но ес­ли мы, хри­стиа­не, мол­чим о той раз­гад­ке, что воз­ве­ще­на в бо­го­ду­хо­вен­нойкни­ге от ли­ца Са­мо­го Гос­по­да,— вотэто по­ис­ти­не уди­ви­тель­но.

Пе­ре­чи­ты­вать та­ин­ст­вен­нуюкни­гу ра­ди сво­бод­но­го ис­сле­до­ва­ния — от­вет­ст­вен­ность не­ма­лая. Ко­то­рыйраз в ис­то­рии пред­при­ни­ма­ет­ся по­доб­ная по­пыт­ка? Воз­мож­но ли из­бе­жатькак пре­ду­бе­ж­де­ний, так и от­се­бя­ти­ны? Все же, пе­ре­чи­ты­вая, вду­мы­ва­ясьи в до­во­ды са­мо­на­де­ян­ных муд­ре­цов, и в «воз­вы­шен­ные ре­чи» са­мо­гоИо­ва,— убе­ж­да­ешь­ся, что взаи­мо­ис­клю­чаю­щих от­но­ше­ний ме­ж­ду Ио­вомдол­го­тер­пе­ли­вым и Ио­вом дер­заю­щим — нет. И не в сгла­жи­ва­нии уг­лов,не в диа­лек­ти­че­ском трю­ке «сня­тия про­ти­во­ре­чий» — но, на­про­тив, вовсем свой­ст­вен­ном кни­ге на­пря­же­нии этих про­ти­во­ре­чий — дос­ти­га­ет­сята­кое убе­ж­де­ние. Речь Гос­по­да из бу­ри — это речь Гос­по­да из бу­ри, ане сня­тие про­ти­во­ре­чий. И в рас­ка­тах этой ре­чи об­на­ру­жи­ва­ет­ся не­ожи­дан­ное,хо­тя не­со­мнен­но что-то, ми­мо че­го ты­ся­че­ле­тия­ми со­блаз­ни­тель­новле­чет нас прочь ка­кая-то зло­ве­щая си­ла.

1

Уп­рек, по­зор­ный дляме­ня, вы­слу­шал я, и дух ра­зу­ме­ния мое­го от­ве­тит за ме­ня (20.3).

Бро­сая эти сло­ва Ио­ву,муд­рец Со­фар мог бы с тем же ус­пе­хом до­ба­вить: «...и я мыс­лю пло­хо, ес­лия при­бав­ляю что-ни­будь от се­бя» (Ге­гель. ЭФН, т. I. Нау­ка ло­ги­ки.— М.,1975, с. 124).— Вер­но, что мыш­ле­ние трех муд­ре­цов — как бы про­об­раз ра­цио­на­лиз­мав са­мом ши­ро­ком смыс­ле сло­ва. При­ве­ден­ные сло­ва Со­фа­ра — «гно­сео­ло­ги­че­скаяпред­по­сыл­ка» всей этой «сис­те­мы» мыш­ле­ния. «Субъ­ект» на­вя­зы­вае­мойИо­ву муд­ро­сти — ра­зум, без­лич­ный, от­вле­чен­ный, са­мо­за­кон­ный. Иу­дей­скаяри­то­ри­че­ская фи­гу­ра ут­вре­ж­да­ет на ты­ся­че­ле­тия не­из­мен­ную от­пра­внуюточ­ку фи­ло­соф­ской мыс­ли.

Уте­ши­те­ли Ио­ва —Ели­фаз Фо­ма­ни­тя­нин, Вил­дад Сах­вея­нин и Со­фар На­ами­тя­нин — муд­ре­цы,они и при­шли из трех про­слав­лен­ных муд­ро­стью го­ро­дов. Муд­рость их — непро­сто при­род­ный ум, обо­га­щен­ный жи­тей­ским опы­том. Муд­ре­цы — ес­лине во вре­мя дей­ст­вия, то во вре­мя соз­да­ния кни­ги Ио­ва — бы­ли в Иу­дееи в ок­ре­ст­ных зем­лях Ближ­не­го Вос­то­ка чем-то вро­де осо­бо­го со­сло­вия:в Вет­хом За­ве­те про­ро­че­ст­во чет­ко раз­гра­ни­че­но с «пре­муд­ро­стью»— и про­рок го­во­рит: «Го­ре тем, ко­то­рые муд­ры в сво­их гла­зах и ра­зум­ныпе­ред са­мими со­бою!» (Ис. 5.21).

Со­блаз­ни­тель­но —вы­стро­ить сис­те­ма­ти­че­ски су­ж­де­ния трех муд­ре­цов, пе­ре­во­дя, вследза Шес­то­вым, их речь на язык фи­ло­со­фии но­во­го вре­ме­ни — и об­рат­но. Вито­ге это­го ув­ле­ка­тель­но­го тру­да пред­стал бы, в за­ча­точ­ном ви­де,свод фи­ло­соф­ских дис­ци­п­лин: от гно­сео­ло­гии — че­рез эти­ку и свое­об­раз­нуютео­ди­цею — к со­ци­аль­ной уто­пии.

В со­вре­мен­ной мыс­ли,од­на­ко, все­гда от­ме­ре­на за­щит­ная дис­тан­ция ме­ж­ду на­уч­ной ис­ти­нойи лич­ной че­ло­ве­че­ской за­ин­те­ре­со­ван­но­стью. В кни­ге же Ио­ва речьна вы­со­чай­шей но­те идет о «еди­ном на по­тре­бу», о по­след­них че­ло­ве­че­скихво­про­сах, пря­мо о жиз­ни и смер­ти. Со­вре­мен­ная замк­ну­тая на се­бямысль тя­го­те­ет к иг­ре, иг­ра эта безо­пас­на. В той иг­ре, ку­да втя­ги­ва­етмуд­ре­цов не­уто­ми­мое от­чая­ние Ио­ва, став­ка оп­ла­чи­ва­ет­ся че­ло­ве­че­скойжиз­нью, а то и вы­ше.

Три муд­ре­ца из стра­нымуд­ре­цов — но и в их ли­ца дул пес­ча­ный ве­тер. Се­мит­ский их тем­пе­ра­мент,сам тон и слог их ре­чи — не те, что у афин­ских фи­ло­со­фов, не го­во­ря уж огер­ман­ских уче­ных. Кни­га Ио­ва про­ни­за­на по­эзи­ей на­сквозь — и ес­лиСам Тво­рец го­во­рит с Ио­вом на од­ном язы­ке, на том же язы­ке при­хо­дит­сяизъ­яс­нять­ся и муд­ре­цам. Са­ми до­во­ды их — не столь­ко ар­гу­мен­ты,сколь­ко зри­мые об­ра­зы. Судь­бо­нос­ный спор кни­ги Ио­ва — не спор ме­ж­дуло­ги­кой и по­эзи­ей, но про­ти­во­бор­ст­во двух по­эти­че­ских по при­ро­десво­ей ус­та­но­вок.