ЕКАТЕРИНА ТАУБЕР. НЕЗДЕШНИЙ ДОМ Четвертая книга стихов (Мюнхен, 1973) «Не скажешь любящим: Забудь…» Не скажешь любящим: «Забудь. Она не стоит… он не стоит…» Ведь в муке, раздавившей грудь, Быть может, самое святое. Им не избыть ее вовек. Они ее приносят Слову, Как выкуп. Счастлив человек, Здесь ставший выкупом другого! «Что знаем мы о них, прошедших с нами рядом…» Что знаем мы о них, прошедших с нами рядом Большой и трудный путь, безропотно, в тиши, Не выдавших себя ни жалобой, ни взглядом — Простосердечием распахнутой души? Что можно разгадать в небрежнейших намеках, В молчаньи зреющим, в подчеркнутых стихах О счастье и о том, что до него высоко, Что «синей птицей» лишь… Да что о пустяках! И недосказанность душе невыносима, Когда ответа нет, и некого спросить, И шаришь, как слепой, то около, то мимо, Осколков не собрав, чтоб все соединить. «Море цвета серебра и стали…» Море цвета серебра и стали. Парусник. Закат. Мы с тобой давно другими стали. Мы устали, брат. Все молчать, улыбкой прикрывая Годы дум и мук. А душе нужна душа живая На путях разлук, Чтоб отдать нательный даже крестик, Даже детства клад, Чтоб глядеть, не отрываясь, вместе На морской закат. «Когда последний дачник с парохода…» Когда последний дачник с парохода Платком помашет, покидая юг, И опустеет пристань на полгода, И жизнь войдет в определенный круг, — Безлюдные тогда дичают горы. И вот бредешь с утеса на утес, — Дождей осенних слушать разговоры. Недоуменье. Жалобу. Вопрос. И летописи летних дней листая, С непоправимым встреч не избежать. Все повесть усложняется простая, Ее стереть — не жалко жизнь отдать. К неведомому близишься с боязнью: Душа и осень нынче заодно. И северное небо неотвязней Заглядывает в южное окно. Наш дом Он — детище игры, любви, досуга, Неистощимой творческой мечты С настойчиво-нетерпеливым: «Буди!» Ненужное не пустит в нем ростки, Пядь каждая — лишь памятка о чуде. Скитанья, книги, вешний пир земли, — Все, что позвало и остановило, — К его порогу руки донесли, Как утешенье в горький день унылый. Ты видишь дверь? Читали сказку мы Про братьев гномов тайное жилище… Соседей двери, словно дверь тюрьмы, А наша… И во сне такой не сыщешь! В мое окно гляжу я вновь и вновь. И юность в нем, и лунная дорожка. В бессмертный час по ней пришла любовь К иному, бедному окошку. Большой ковер — цветущие луга, Исхоженные в детстве босоногом. Их смысла ночь. Их занесли снега. Не занесут за этим лишь порогом! Из дней войны
Храня табак в коробке от халвы, Скромнейшей «gris» — и тот ты экономил. Затяжки две, шуршание травы, И быстрый шаг, и смех, как ветер в поле. Всегда в движеньи, в радостном труде, Усовершенствуясь, презревши неудачи, Влюбленный в жизнь, ты словно шмель гудел, Как тот в деревне, на отцовской даче. А я сидела где-нибудь на пне С починкой, иль вязаньем бесконечным. Стихи, как тучки, проплывали вне, Вдруг разряжаясь ливнем быстротечным. И мы читали вместе, притаясь В густой тени, то радуясь, то споря… Двух жизней ненарушенная связь, Ты над разлукой, старостью и горем. «Здесь травы сухие сжигают зарею…» Здесь травы сухие сжигают зарею, — Восходит прозрачный дымок. Окно моей спальни пошире открою, — Большое окно на восток. И запах костра, и травы, и деревни, Как память утерянных дней, Где столько любви и печали, и терний, И нежности мудрой твоей. «Слушай долгою ночью, как ливни идут…» Слушай долгою ночью, как ливни идут, Размывая дороги, замывая следы Тех, что больше сюда никогда не придут Поглядеть на надежды свои и труды. А пришли бы, не скажут, что сад одичал, Что давно не протерто большое окно. Тот, кто долго боролся один и устал, Понимает, как трудно бороться одной. Только светлое слово услышишь опять, — (Тем словам не забыться, не перевестись) Невозможное можно с тем словом принять И тебе улыбнуться, жизнь. |
