Душа во мгле проснулась,

И заскулил щенок,

И, в облаках, метнулась

Луна, куда-то вбок.

И дождик чуть закапал,

И мутной пеленой

Покрылся мир, заплакал

Младенец за стеной.

Какая в мире слабость,

Безвыходность, тоска…

Бредёт по лужам баба,

Глядит на облака;

Мужик стругает палку

Зазубренным ножом,

Дымок струится жалкий

Над скудным очагом.

И то сильней, то тише

Дождь льётся без конца

На серенькие крыши,

На нищие сердца.

Крестьянка очень любит кролика

И холит бережно его,

Немалая есть в сердце толика

Любви, для кролика того.

И в час, когда заря румянится,

И в полдень, и в вечерний час

Охапка сладких трав достанется

Ему, с улыбкой бабьих глаз.

Хозяин очень одобрительно

И добродушно поглядит,

И сын его, неукоснительно,

С ним утром поиграть спешит.

И сердце кроличье невинное

Ответной нежности полно,

Беззлобное и неповинное,

Любовию живёт оно.

Но в день рождения хозяина

Иль в день, когда приходит гость,

Крестьянка, утром, без раскаянья

В глаз кролику вонзает гвоздь.

И он висит безмолвный, плачущий

Кровавой, страшною слезой;

А сын, вокруг голгофы скачущий,

На трупик поглядит живой

И облизнётся в ожидании

Обеда сытного, и вот,

Уходит кроличье страдание

В урчащий в сытости живот.

Сияет солнце над моим Сервозом,

На солнце набегают облака,

И пахнет из коровника навозом,

И пахнет эдельвейсами слегка.

И облака, что в ледяном эфире

Блуждая, не нашли себе приют,

К моим дверям, к душе моей и к лире

В серебряном сиянии плывут.

Вот ночь пришла, и в месяце двурогом

Небесная уснула тишина…

О, этот кубок, поднесённый Богом,

Я выпью с наслажденьем и до дна.

Вот ты идёшь тропинкою в лесу,

Скучая, папиросу зажигаешь

И эту первозданную красу

Вокруг себя почти не замечаешь.

А рядом Бог, и звери, и цветы —

Ты ничего уже о них не знаешь —

Змея на солнце греется, и ты

Её тяжёлым камнем убиваешь.

Да, ты силён — в руке и палка есть,

И камень твой так точно попадает —

Но можешь ли ты белоснежно цвесть,

Как этот ландыш, что благоухает?

В потерянном раю, к твоим ногам

Он льнуть легчайшим стеблем продолжает,

И та змея к нежнейшим лепесткам

Свою главу прелестную склоняет.

Выхожу я на закате

В поле, через буерак,

Васильки синеют в злате,

В серебре алеет мак.

А вдали, как сновиденье,

Как надежда иль мечта,

Пушкинским стихотвореньем

Пролетает высота. —

Больше ничего не надо,

Лишь идти, идти, идти

Меж цветов чудесных сада

По чудесному пути.

Тихо запад розовеет,

В сердце чисто и светло,

И легко мне в очи веет

Ночи звёздное крыло.

Альпинист стремится ввысь — не верьте

Ни усилью, ни мечте его,

Кроме льда, усталости и смерти

Нет на этих высях ничего.

Не стремись к земным вершинам, силы —

Береги для тех иных высот,

Где над бездной Херувим поёт,

Где парят Престолы, Власти, Силы.

Смотри, как медленно и плавно

И величаво в вышине

Орёл стремит полёт державный

В ветрах и солнечном огне.

Смотри, на малое мгновенье

Как бы внезапно измождён,

Преодолев закон паденья,

В лазури замирает он,

Чтоб камнем рухнуть на добычу,

Что в страхе, в прахе залегла…

Ты видишь, есть предел величью —

Два в небе сложенных крыла.

Голубыми лучами печали и тайны

Залиты сумасшедшие ночи Украйны.

И зашита измена в казачьей папахе,

И топор серебром отливает на плахе.

И Мария, что гетмана любит седого,

И судьба, что не знает исхода иного,

И на гибель казачья летящая лава,

И Петром под Полтавой разбитая слава…

…Так в безумном полёте, в безнадежной погоне

Под кнутом задыхаются, падают кони.

Кровь и пена на Карла серебряной шпоре,

И Анафемы рокот в Московском соборе.

Тёмный лик на озёрной качается зыби —

Выпей, царь, за любовь, за Марию, за гибель!

Спит Украйна и бредит, не может проснуться, —

Старый Гетман, в Диканьку тебе не вернуться.

Зарастают дороги к забытому склепу —

Ах, Мария, зачем полюбила Мазепу!