Тем временем сопротивление Агнессы слабело. Она уже не шипела яростно, а просто прикусила губу. Краковский Князь продолжал говорить размеренно и убедительно. Наконец принцесса кивнула:

– Прошу простить меня, сэр Лешко. Я воспользовалась вашей неосведомленностью. Не наказывайте, пожалуйста, этих птенцов. Они ничего не знали.

Патрик тут же отпустил ее.

– Принцесса Карлайла и Кумбрии, – ворвался в мои уши быстрый шепот Мжислава, – терпеть не может святош. Чем-то они ей здорово насолили. В каждом городе, куда приезжает, она старается убивать и простых монахов, и аббатов. Однажды замахнулась даже на епископа. Эта ее, мягко говоря, вредная привычка очень мешает нам. Особенно сейчас, когда князья пытаются достичь согласия с орденом Охотников. Мы хотим, чтобы они истребляли только зверей и диких. Значит, тоже должны идти на уступки. Кровь пить понемножку, не убивать. Ну, по крайней мере в городах. Выдавать диких и зверей или самим их убивать. А вместо этого отношения с отделениями ордена Охотников в Толедо, Монпелье, Кельне и Гамбурге испорчены. За голову пани Агнессы доминиканцы назначили награду…

– Откуда ты знаешь, пан Мжислав… – удивленно пробормотал Чеслав.

– Так пан Патрик рассказал, когда Князь Лешко проговорился, куда вы отправились. Мы бегом кинулись следом, чтобы до беды не довести.

– И что теперь будет?

– А что?

– С нами что будет?

– Я бы вас в лесу глухом поселил, чтобы вы медвежьей кровью лет сто питались. А вообще, князьям решать.

– Э, погоди, пан Мжислав! А мы-то тут при чем? – Школяр заюлил, завертелся, стоя на цыпочках. Все норовил повернуться и заглянуть мастеру в глаза.

Мне стало противно. Да, если нас накажут вместо пани Агнессы, это будет трудно назвать справедливым приговором. Но ради ее благосклонного взгляда я приму все что угодно.

Князья наконец-то закончили обсуждать свои княжеские дела и соизволили обратить внимание на нас.

Лешко Белый глядел сурово и оценивающе. Агнесса казалась слегка смущенной и избегала смотреть прямо в глаза. Зато принц Патрик клокотал от ярости, которая вот-вот грозила выплеснуться наружу.

Всеми забытый монах, когда высшие вампиры повернулись к нему спиной, перекрестился дрожащей рукой и выдохнул:

– In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen.[58]

Должно быть, поверил, что именно горячая искренняя молитва спасла ему жизнь.

Патрик поморщился, на миг оборотился к человеку и сделал легкий пасс рукой, будто стирал нечто, нацарапанное на аспидной доске. Монах замер с открытым ртом и безумным взглядом. На небритый подбородок потекла блестящая струйка слюны. Эта молитва стала последней в его жизни.

Пан Мжислав отпустил наши уши.

– Я уговорила сэра Лешко не наказывать этих птенцов, – без обиняков заявила Агнесса. И улыбнулась. Мне очень хотелось верить, что не Чеславу.

– Я не мог не выполнить просьбу высокородной пани, – прогудел Князь. – В конце концов, натворить они ничего не успели.

– А я не могу оставить этих зарвавшихся щенков без наказания, – с холодной ненавистью проговорил Патрик. Его слова звенели в стылом воздухе краковской ночи. – Но поскольку я здесь гость и обязан подчиняться распоряжениям сэра Лешко, я принимаю его решение, как свое. Однако, по законам кровных братьев, каждый вампир имеет право вызвать другого вампира на поединок. – Нехорошее предчувствие шевельнулось во мне. – Так вот, в присутствии князя, его светлости Лешко Белого, а также в присутствии принцессы Карлайла и Кубрии, леди Агнессы, и мастера гнезда, сэра Мжислава, я вызываю на бой этих двух птенцов.

Чеслав сдавленно застонал. Плечом я ощутил, что его бьет крупная дрожь, и отодвинулся. Трусость – опасная болезнь. Как бы не подцепить ненароком.

– Обоих сразу? – встрепенулась Агнесса. – А справишься?

– Да хоть поодиночке, хоть двоих скопом! – сверкнул глазами принц Йорка.

– Бой до развоплощения? – невозмутимо уточнил Лешко Белый.

– Да! Я не желаю делить ночной мрак ни с одним из них.

Чеслав дернулся, порываясь упасть на колени. Скосив глаза, я увидел, как пан Мжислав твердой рукой удержал его.

«Что за размазня!»

Я шагнул в сторону, чтобы, не приведи Великая Тьма, меня не заподозрили в таком же малодушии.

– Избивать младенцев… – промурлыкала Агнесса. – Как это благородно, как это рыцарственно…

– Я при… – Собственный голос подвел меня. Пришлось откашляться и начать заново:—Я принимаю вызов. Готов биться конным или пешим, на любом оружии…

– Довольно! – насмешливо прервал меня принц. – Хватит сотрясать воздух. Хочешь биться мечом? Я не против. Бастард[59] тебя устроит, птенец?

– Вполне, пан! – Я возликовал, стараясь, чтобы радость не отразилась на лице. Не ровен час, мой враг передумает.

– А с тобой, рифмоплет, – англичанин повернулся к Чеславу, – я разделаюсь без оружия. Считаешь себя умником? Разум против разума. Как тебе? Нравится?

Студент не то квакнул, не то крякнул в ответ. Я прекрасно понимал, что и для него тоже вид оружия, предложенный Патриком, оказался наиболее выгодным. В отличие от меня, большинство птенцов пана Ястжембицкого налегало на изучение магии. Случайность – или заморский принц проявляет великодушие под маской презрения?

– А место и время, кстати, должны выбрать Анджей и Чеслав, – негромко заметил мой мастер. – Согласно старинному кодексу кровных братьев, вызывающий определяет род оружия, а вызываемый место и время.

– Истинно так, – подтвердил Князь Лешко. – Как по писаному сказал.

– Хорошо, я жду, – подбоченился Патрик.

– Давайте, сосунки, – усмехнулся Князь. – Назначайте. Для начала время. Давай ты. – Он ткнул пальцем в грудь Чеслава.

– Я? Почему я?

– Давай! Или совсем разум от страха потерял!

Школяр задергался, его взгляд заметался от одного высшего вампира к другому. А потом его лицо осветилось.

– Через тридцать лет… – выдохнул Чеслав.

– Что?!—зарычал принц Йорка. – Что ты сказал, щенок?

– Через тридцать лет? – переспросил Князь.

– Да! – отчаянно воскликнул студент.

– Значит, тысяча четыреста семьдесят седьмой год? Что ж, так тому и быть.

– Сэр Лешко! – взревел Патрик.

Агнесса звонко расхохоталась.

– Кодекс есть кодекс, – важно заметил владыка краковских вампиров. – Я принимаю желание этого птенца. Теперь ты. Место для поединка.

Я снова откашлялся. Слова родились сами собой:

– Тридцать лет – долгий срок. Пан Патрик совсем измучается нас ожидать. И уж совсем неучтиво было понуждать его ехать куда-то. Мы сами явимся в славный город Йорк. Ровно через тридцать лет. Пусть это хоть как-то утешит пана Патрика, светлейшего принца города Йорка и Нортумбрии.

– Молодец, – прошептал за плечом мастер, а потом добавил:—Хотя и дурак.

– Вот это по-рыцарски, – крякнул Лешко. – Не так уж плохо ты, пан Мжислав, птенцов воспитываешь.

Патрик едва заметно кивнул, что должно было означать крайнюю степень благодарности. А принцесса молча подошла ко мне и, привстав на цыпочки, крепко поцеловала в губы. По взгляду англичанина я понял, что живым из Йорка не выберусь ни при каких обстоятельствах. Но в тот миг плевать я на него хотел.

Очнулся я на полу в собственной гостиной. Под головой – диванная подушка. Пуговицы на рубашке расстегнуты, шейный платок исчез. Стрелки часов на каминной полке показывали половину девятого. В углу мягко светился зеленый абажур, а под ним, в кресле, свернувшись калачиком, посапывала Жанна.

Я поднялся, бегло оглядел окна. Ни единого лучика света не пробивалось сквозь мощные роллеты и плотные шторы. Мысленно поблагодарив Збышека, занимавшегося ремонтом и обустройством квартиры, я прошел в гардеробную, переоделся в домашние туфли и халат. Вернулся.

Девушка продолжала спать. Прядь золотистых волос, упавших на лицо, шевелилась в такт дыханию.