– Старших? Ну да… Простите, Анджей, а если не секрет, сколько вам лет?

– Не секрет, – я помял плечо через одежду. Раны, оставленные пулями, полностью затянулись. Даже следов не осталось. – Просто у нас не принято обсуждать возраст друг друга.

– Простите, ради бога… – Он заметил, что меня передернуло, и еще раз извинился. – Извините, не хотел.

– Вам простительно. По секрету – в прошлом году исполнилось шестьсот лет, как я умер для мира людей.

Полковник присвистнул:

– Ничего себе! А те, кто старше вас…

– Это не мои секреты.

– Да. Я понимаю.

– Вы лучше скажите… – Я поднялся с кресла, сбросил безнадежно испорченный жакет. Надо было бы переодеться, чтобы не вызывать лишних вопросов. – Скажите, Олег, удастся обойтись без задержания, подписки о невыезде и так далее?

– Когда у вас билеты на самолет?

– Должны быть на завтра.

– Я сам провожу вас в «Шереметьево».

– Спасибо, – я протянул полковнику ладонь, которую тот пожал после секундного колебания. Пожал и даже не поморщился. – А сегодня, когда все закончится, отвезете меня по адресу, который я назову?

– Я понимаю – вам от солнца нужно прятаться. Хотите, у меня пересидите. Я – один живу. Соседи не любопытные.

– Не надо приглашать вампира в гости. Мы еще плохо друг друга знаем для доверительных отношений, не так ли?

Спицын побледнел, сглотнул подступивший к горлу комок, но кивнул:

– Как скажете.

В гостиничном коридоре загрохотали сапоги, а через мгновение в номер ворвался ОМОН в бронежилетах и с укороченными автоматами на изготовку.

Год 1447 от Рождества Христова

Кровные браться, в отличие от людей, обращают слишком мало внимания на течение времени. Поначалу мне казалось удивительным, сколь неторопливо решаются важные дела, ведутся переговоры и встречи между влиятельными князьями. И лишь потом я сообразил – причиной всему, во-первых, бессмертие, а во-вторых, вынужденная необходимость бодрствовать лишь половину суток. Только самые старые и сильные вампиры просыпаются днем, но при этом вынуждены вести скрытное существование, опасаясь малейшего солнечного луча. А в те далекие годы я не мог никоим образом отнести себя к высшим вампирам. Едва оперившийся птенец, постигающий законы и обычаи сообщества, я забывался во сне без сновидений перед рассветом и поднимался с ложа лишь после заката. Вот тогда-то в краковских подземельях и начиналась развеселая жизнь.

В гости к Лешко Белому съехались Мастера со всех концов Великой и Малой Польши, Мазовии и Померании, Силезии и Богемии. Кое-кто прибыл и из более отдаленных земель. Мне довелось познакомиться с выходцем из Пруссии – суровым рыжим парнем, который ворчливо жаловался на притеснения церковников. А через неделю повезло танцевать бранль[38] с хохотушкой-вампирессой из Далмации.

Мы, молодые кровососы, как говорил пан Збигнев Вроцлавский, развлекались изо всех сил. Балы, где медленные величавые танцы, наподобие паваны[39], сменялись искрометными хороводами, принятыми в среде пастухов или мастеровых. Состязания певцов и поэтов, где молодые вампиры исполняли канцоны и альбы, сонеты и баллады, как собственного сочинения, так и признанных мастеров изысканного слога. Философские диспуты и демонстрация алхимических опытов. Учебные схватки на мечах, секирах и просто голыми руками. Магические поединки, за которыми, впрочем, всегда присматривал кто-то из Мастеров, чтобы птенцы, поддавшись азарту, не зашли слишком далеко. Любители искусства вволю обсуждали картины итальянских и фламандских мастеров, бронзовые и мраморные скульптуры, собранные в многочисленных залах подземного дворца Лешко Пяста.

Изредка старшие вампиры устраивали для собственного развлечения выезды, при этом каждый набирал свиту из молодых. Мы носились по лесам и полям, окружающим город Крака, весело хохоча, топтали крестьянские посевы, отчаянными криками будили холопов в их жалких лачугах, пугали на ночных дорогах припозднившихся путников. Нисколечко не удивился бы, узнав, что в тот год появилось множество новых историй о Дикой Охоте. Примечательно, что нападать на людей нам строго-настрого запрещали, дабы не привлекать внимания охотников и церкви.

Питались мы кровью привезенных издалека, аж из Сербии, пленников, где посредники князя Лешко закупали их на невольничьих базарах у турецких работорговцев и тайно доставляли в Польшу. Однако убивать предназначенных в пищу людей дозволялось лишь Мастерам. Птенцы довольствовались лишь кровью.

Но кого это заботило?

Вампиры-юнцы веселились, флиртовали, влюблялись.

Кроме меня.

С первых же дней пребывания в Кракове – а вернее, под Краковом – все мои мысли занимала принцесса из далекой Британии – пани Агнесса. Ее небесные глаза и золотистые локоны врезались мне в сердце огненной печатью. Где бы я ни проводил время, я думал лишь о ней. Когда Агнесса появлялась в залах, обычно сопровождаемая принцем Патриком либо кем-то из наших князей, я забывал обо всем. Мог лишь стоять и, разинув рот, дивиться на неземную красоту.

Вскоре я стал замечать – ведь влюбленные всегда подозрительны и недоверчивы, когда дело касается предмета их воздыханий, – что не один я замираю в присутствии принцессы Карлайла и Кумбрии. Слишком много неживых сердец разбилось в то лето и упало к ее прекрасным ногам, словно захваченные с бою вражеские знамена под копыта коня. Среди них оказалось и сердце моего приятеля Чеслава.

Однажды Агнесса появилась в собрании птенцов, увлеченно читающих стихи знаменитых поэтов: Микеланджело Буонаротти и Данте Алигьери, Петрарки и Бокаччо. Я вообще-то не горел желанием посещать подобные сборища. Поэзия в годы молодости меня интересовала лишь в виде песен, а вкус к достойной литературе мне привили значительно позже, подсунув сборники Александра Сергеевича, а позже и Михаила Юрьевича. Но, увидев направляющуюся в залу принцессу, я не нашел сил сдержаться и понуро направился следом, будто бычок, ведомый за веревку.

Едва Агнешка, одетая в снежно-белое атласное платье, расшитое по лифу некрупными сапфирами, на которые можно было бы, по моему скромному мнению, снарядить довольно внушительную армию, переступила порог покоев, как десяток пар горящих задором глаз уставились на нее.

– Ну что же вы, благородные господа, остановились? – нежным голоском, похожим на соловьиную трель, произнесла она. – Продолжайте, будьте столь любезны.

Дыхание мое замерло в груди – как же она прекрасна!

Гавичек из Будейовиц, тоже некогда слушавший риторику с логикой в Пражском университете, открыл рот, но неожиданно захрипел, закашлялся и смущенно отвернулся.

– Неужели никто не усладит мой слух божественной поэзией Петрарки? – лукаво улыбнулась принцесса, обводя взглядом присутствующих.

Клянусь Великой Тьмой, ее взор задержался на мне несколькими мгновениями дольше, чем на остальных. Если бы еще я хоть что-то понимал в поэзии…

– Прошу простить меня, ваше высочество, – с изящным поклоном шагнул вперед Чеслав. – Я попытаюсь искупить вину моих друзей, которые все до единого столь потрясены вашей красотой, что утратили дар речи.

Он откашлялся, принимая картинную позу, и громко продекламировал: