Я живу, чтоб любить, и люблю, чтобы далее жить, Понимая всем сердцем, что мне не врасти в поколенье, У которого тоже в запасе свои рубежи.
Им окно прорубать и обтёсывать камни в брусчатку, Мне присловья бросать и шутить над усталым собой, Да подсказывать, где незамеченная опечатка,
Потому что я мудр и не так избалован судьбой…
“””””””””””””””””
Не бросаюсь на вычурность слога
Мастодонтом из прошлого, нет!
В каждом что-то заложено богом,
Говори, как умеешь, поэт!
Говори, я читатель и зритель,
Я тебя принимаю в себя,
Будь ты пьяным и трижды небритым,
Шлюху нервную теребя…
Не бросаюсь в плаксивые строки
Непонятной разбитой любви,
Ибо чувствую сам одинокость,
Завершая творенья свои.
Но приходят сомнения всё же,
Что неискренность вычурных слов
Вряд ли сердце поэта тревожит
Усложнённым понятьем «любовь».
Меньше чувства, а больше искусства –
Невозможно условностью фраз
Передать проявления грусти,
Предоставленной им напоказ…
«»»»»»»»»»»»
Не обнищав ни телом, ни сознаньем,
Сдаём себя мы в лапы мирозданью,
Не посмотрев, а вымыла ли руки
Безмолвная космическая штука?
Не о покое речь, не о заслонке,
Не о в приют подброшенном ребёнке,
А об итогах действий человека,
Протиснутого сквозь гребёнку века!
Пролез – и ладно! Руки не помеха,
Порой свои грязнее и микробней,
А мирозданье нам не ставит вехи,
Плевать ему на мелкую подробность...
«»»»»»»»»»»
Тысячу сто усилий прикладываю к перу.
В час полусотня строчек, выданных «на гора».
Если я пол поэмы не вымахаю к утру,
Значит, в деле поэзии не стою я ни хера.
Лампа из абажура нервным зрачком следит
Как выбегают буквы из-под пера на лист,
Не понимая толком, что затаил в груди
Сгорбившийся над нею седенький реалист.
Что ты не понимаешь, брызжущая в упор
Гроздьями электронов, видимых за сто миль?
Необходим мне этот дружеский разговор
С белым листом бумаги, не обращённым в пыль!
Я пока сам не знаю, что из души скользнёт,
Может, потуги зряшны и обгорит на нет
Синяя завязь строчек с выходом на восход,
Преобращённая сердцем в сломанный трафарет...
«»»»»»»»»»»»»
У печалей грудь больная,
У тревог в морщинах лбы,
Мудрость – пешка проходная
В откровениях судьбы;
И ещё полсотни мнений,
И ещё пять тысяч лет
До волшебных изменений…
Впрочем, не шути, поэт!
Было так, и вечно будут
Жизнь лопатить соловьи,
Колдовство своих прелюдий
В разночтения любви
Занося рассветным маем,
Напрягая грудь-печаль,
От тревог изнемогая,
Мило скажем: невзначай…
«»»»»»»»»»»»»»»»
…А всегда выходит боком,
если сердцу одиноко,
если некуда притиснуть
это сердце или мысли,
порождённые тревогой
за неширканье порога
тем, кто должен быть к обеду
в понедельник или в среду…
ах, да что там, ежедневно
быть рабом у ног царевны!
Не рабом? Конечно, равным,
а не козлоногим Фавном
или лебедем у Леды –
ущипнул, исчез бесследно,
ни привета, ни ответа,
только пыль по бересклету,
да в забытой зажигалке
огонёк скупой и жалкий,
не способный выжечь мысли
то ли Кристи, то ли Пристли…
Нет, не равным!.. повелитель,
приходи и ноги вытри
о половичок у входа
хоть в какое время года,
можно в зиму, можно в осень,
и не задавай вопросов,
почему сухи ладони,
почему у фисгармони
голос резкий и протяжный –
это всё совсем не важно…
«»»»»»»»»»»»»»»»
Сонет, возможно, философский.
Мне кажется, что можно одному
Сучить бровями, всматриваясь в лето,
Сплетая ненавязчивость сонетов
В изящную и нервную тесьму!
Когда не понимаешь, что к чему,
А, может, оставляешь без ответа
Шуршащую робронами Джульетту,
Прильнувшую к сознанью твоему,
То можно жить с вопросом на губах,
Былого пересеивая прах,
То веря, то не веря подношеньям,
И прославлять Любовь в своих стихах
Без авторских ремарок на полях,
Чтобы себе не делать снисхожденья!
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
© Copyright: Игорь Белкин, 2011
Свидетельство о публикации №111081300029
Хранилище 34
Игорь Белкин
Ничего я не хочу – ни любви, ни славы,
обольстительных речей и речей лукавых,
ни распутиц, ни дорог, и ни тьмы, ни света,
ни заботы показной в дружеских советах!
Ах, упасть бы на лугу и глаза зажмурить,
и не видеть наяву нежеланной бури,
отоспаться год иль два, ни на что не глядя,
и очнуться ото сна новой жизни ради!
И шагать куда-то вдаль, пятки измозолив,
и не чувствовать своей горечи и боли,
и с друзьями хохотать, строя вместе планы –
как нам жить, не прозябать в нынешнем бурьяне...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Случается, заваривают круто
слащавый чай в любое время суток
и преподносят с патокой в горсти...
А ты приемли лесть, но сам не льсти
и обтекай с улыбкой ироничной
давление чужое на этичность,
грассируй, не расслабившись, в ответ:
сударыня, я автор, не поэт!
И лесть стечёт, подобно листопаду,
с шершавых скул, не пропитавшись ядом
не лжи, а так, не очень нужных слов,
напоминающих фруктовый плов
с изюмом, виноградом, черносливом,
холодным, как теченье Куросио,
хотя и в нём гнездится мелкий криль –
душе отрада, а не в гроб костыль...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
По серпантинным струнам лета,
по зелени березняка
шагает молодость поэта,
поэта – не истопника.
Привет тебе, мой незнакомец!..
Как жаль, что в шалостях времён
ты растеряешь хромосомы,
нигде не будешь повторён!
Эпоха переплавит домной
всё, чем душа твоя жива,
и не сольются в многотомник
неутолённые слова.
Потом, когда растает лето
и осень поздняя придёт,
твои стихи найдутся где-то
и, может, вырвутся в полёт.
Но будет поздно...
В Красной Книге
не подготовлены места
для строчек, выгоревших в тигле,
а крылья – это суета...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Штоф зелёного стекла
раскалился добела,
заключённый в нём огонь
обжигается: не тронь! –
чародейское вино
истин сумрачных полно.
Льётся в рюмку звездопад –
сто надежд по сто карат,
капли веры на лету
разгоняют темноту:
и да будет тёплый свет
серебрить осколки лет!
Голова белым-бела,
липнет седины смола
на бедовые виски,
на нелепость из тоски
по былым весенним дням:
повторитесь, где вы там?
А оттуда – тишина,
песнь капели не слышна,
и оскомина во рту
разминает пустоту,
вуалирует глоток
света в мятный холодок.
Чародейское вино,
ты само чуть-чуть больно,
пей тебя или не пей,
всё равно судьбы репей
колет сердце и ладонь,
словно жертвенный огонь...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»
Кочевники пришли зловещей стаей
В надежде поживиться чем-нибудь.
Их время стёрло.
Мы стоять остались,
В родную землю вбитые по грудь.
Казалось бы, что ничего нет проще,
Надсадно крякнув, из суглинка дней
Рвануть свои затравленные мощи,
Не поломав натруженных костей.
Но всё не так.
На нас висит заклятье
Быть подданными, втискивая дань
В столетья, внешне поменявших платье
И впаянных опять в Тмутаракань.
Висит на шее цепь противоречий.
Все за одно и каждый о своём.
Кочевники ушли. Нам хвастать нечем,
Мы снова в землю вбитыми живём.
Я не дитя, чтоб жаловаться маме.
