Лето
Наступило лето; жены уехали, и поселок опустел; период весенне-летнего кобелирования окончательно вступил в свои права, и по поселку светлыми ночами уже шлялись неприкаянные…
Ну кто на подлинном флоте работает летом? Летом никто не работает. Ну, разве что в поселке подобрать окурки и плевки, а так сидишь на пирсе с восточным безразличием: расслабление и вялость в членах; тупорылость и оскуднение в желаниях, в мыслях и в генах; апробация и культивирование поз…
И вдруг! Комиссия Министра Обороны! Вместе с главкомом!
Все вскочили, побежали, как со сна; озеро вычистили, дерн выложили, деревья там воткнули, бордюры и траву закрасили; лозунги, призывы, плакаты – понавесили; и на дома со стороны комиссии обратили особое внимание.
Комиссия на флоте – это время, когда все живые, не калеки, мечтают уйти в море.
– Когда и на чём они будут?!
– На вертолете через два часа.
– А вертолётную площадку довели до ума?!
– Довели…
– А люди там расставлены?!
– Так точно!
– Ну, тогда ждем сигнала…
Через два часа, не дождавшись сигнала:
– Ну?!
– Пока не ясно…
Ясно стало через десять минут:
– Всё отставить, они будут катером!
– А-а-а-а!!!
И потом уже в диком вальсе:
– Фалрепные!.. Нужны фалрепные на фалы… От метр восемьдесят и выше!
– Что? Фалы?
– Что?!
– Фалы, говорю, от метр восемьдесят?!
– Нет, фалрепные!
И ещё нужен трап с ковром.
– Слышь! И ещё нужен трап с ковром!
– И где он обитает?!
– А чёрт его знает, на ПКЗ где-то…
– И эту… как её… тумбу под главкома не забудьте…
И тумбу под главкома. Чтоб он не спрыгнул с трапа, перебив ноги, а сошел, как подобает, сначала на тумбу, потом на пирс…
Все оказалось закрыто на замок: и трап, тумба, и ковры… и ключ вместе с заведующим утерян…
– Давайте ломайте!!! Давайте ломайте!!!
– Все ломайте!!!
Сломали все. Перевернули и нашли в самом дальнем углу.
Фу! Ну, теперь всё!!!
Нет, не всё: ещё нужен оркестр, офицер в золоте и машина.
Секунда – и все это есть! Все есть, кроме фалрепных.
– Они ж только что были?!
Да, были. И их даже послали куда надо, но там старшим был молодой мичман, и их перехватили и отправили на свалку: там тоже надо было срочно убрать.
– А-а-а!!!…
Это кричит начальник штаба, затем он мечется по коридору и лично собирает где попало новых фалрепных. Он выстраивает штабную команду. На худой конец, и эти сойдут. Конец действительно худой. Самый мощный из них тянет на метр шестьдесят шесть сантиметров. Начштаба нервничает – одного не хватает. Последним влетает в строй гном-самописец – полтора вершка! Начштаба не выдерживает – доконали: он хватает самописца за грудки так, что тот повисает безжизненно ножками, и орет ему:
– Па-че-му!!! Па-че-му та-кой ма-ле-нь-кий!!!
Все! Встретили!
Встретили, подхватили, потащили на руках,
И лизали, и лизали в двадцати местах…
Нагрузили, проводили стройною гурьбой,
Дали, дали, дали им, дали им с собой…
…И снова лето настало. Снова благодать разлилась. Солнце снова, и опять красота; расслабление, расслоение, растягивание членов и тупорылость поз…
Сопки, сопки, ртутная вода…
Корабль
Получили мы корабль – надругались над собой…
Корабль получили осенью. Наш прекрасный корабль…
Плавтюрьма!
Кто это сказал?! – Это никто не сказал. Это не у нас. Это у них. У англичан. В английском языке слово «confine» с одинаковым успехом обозначает и замкнутый объем подводной лодки, и тюрьму. И поэтому, когда по телевизору показывают, что колония малолетних преступников ходит теми же строями, в тех же ватниках и поет те же песни, я не верю своим собственным глазам и все время думаю, что тут чьё-то недоразумение.
Конечно, есть отдельные неразумные, потерявшие терпение и кое-что из морали подводники, которые пытаются назвать плавтюрьмой наши славные подводные корабли за то, что они стоят в дежурстве по полгода, а дома бывают только раз в месяц, пешком и после 23 часов, но я считаю, что это неправильно. Я считаю, что Родина о них заботится и что эта забота выражается так часто, так часто, что не увидеть её может только слепой.
Но вернемся к кораблю.
Это просто чудо какое-то! Я тут же, как только мы его получили, спустился вниз и прошелся с носа в корму. Слов нет. Просто чудо. Неужели все это сразу плавает? Неужели оно погружается и всплывает больше, чем полтора раза? – Да, представьте себе! – А по-моему, оно должно утонуть тут же, прямо у пирса, вместе с нашей профессиональной подготовкой! – Нет, представьте себе. – Это грандиозно!..
Открываешь французский прибор и – япона мама: одна плата из Японии, другая – из Швеции, третья – ФРГ, четвертая – США, пятая – Франция, весь мир на ладони…
Открываешь наш прибор, а там – Узбекистан, Киргизстан, Ленкорань, Ленинакан, Уфа, Ухта, Кзыл-Орда! Весь Союз с тобой. И Господь тоже. Иди в море. Родимый.
И идут. И плавают. Годами. На чем они плавают? – Они плавают на сплаве. Высокого мастерства и высокой идейности.
И вдруг одна утонула, потом – вторая и сразу третья… Ай-яй-яй! Как же так?! Неужели?! Вот это да! А мы и не ожидали. – А вот вы ожидали? – Нет, мы тоже не ожидали. – А вы? – Мы не ожидали, потому что у них пройден весь курс боевой и политической подготовки. – А-а-а… ну, тогда шапки долой…
Шапки долой – венки по воде; звучит траурная музыка…
Прозвучала – хватит, а теперь остальных выгнать в море, чтоб покрыть недостачу.
– А знаете, у оставшихся в живых мы интересовались, и они все как один хотят служить на подводных лодках…
– Это грандиозно!
Флот, флот…
Что такое флот? – Флот – это люди. – А ещё что? – Флот – это «железо». – А ещё? – Флот – это люди, вросшие в «железо».
– Что бы им такое пожелать?
– Пожелайте им здравствовать…
Автономка
Автономка – как женщина: если она у тебя первая, то запомнится надолго.
Отдых перед автономкой ворован, как кусок хлеба со стола – помоечным пасюком. Погрузки, проверки, ракеты, торпеды…
– Кровь из носа, товарищи, это нужно сделать! Кровь из носа…
И кровь идет из носа…
Перед автономкой бывает контрольный выход для проверки готовности. Лодку выгоняют в море, и она десять суток ходит там туда-сюда, а внутри у неё сидят люди, преимущественно по тревоге. И тревоги через каждые два часа, и часто бывает, что одна тревога целуется с другой…
Там я научился спать стоя. Стоишь, стоя и спишь. Просыпаешься тогда, когда грудью падаешь в прибор, а под глазами такие синяки вырастают, будто в глаза пустой стакан ввинчивали. После этого так хочется в море, просто не описать. Без удержу хочется…
Только пришли, и опять – разгрузки, выгрузки, погрузки…
– Большой сбор! Построение на пирсе…
– Внимание, товарищи! Экипаж будет отпущен только тогда, когда на пирсе не останется ни одной коробки!!!
Будет отпущен, будет, кто же спорит. А за сутки до отхода всех посадят на корабль, а на корне пирса выставят вооруженного вахтенного, чтоб никто не сбежал, а то ведь чёрт их знает, шалопаи, прости Господи…
Отметим коротко!
Отметим коротко, лирически отступив, что в те времена флот пил, и пил он спирт, и пил он его неторопливо и помногу. Это сейчас всем запретили, а тогда – о-го-го…
В общем, были отдельные личности, которые, несмотря на сторожей и проделанную работу, ускользали с корабля в ночь перед самым отходом, и потом за ними гонялись по всему поселку.
Обессилев, они сдавались, их сажали на детские саночки и привозили на пирс. По дороге они засыпали, и их грузили на корабль на талях. Приходили они в себя на третьи сутки вдали от родных берегов.
