Слышали, наверное, выражение: «Вот выйдешь, бывало, раззявишь хлебало, а мухи летять и летять»? Именно такое выражение сошло с лица бедного лейтенанта после общения со старпомом.
Но должен вам поведать, что на следующий день на корабле не было ни одной крысы. Я уж не знаю, как Жу-упикову это удалось? Целовал он их, что ли, каждую?
Парад
Праздничный парад. Офицерскую «коробку» – восемь на шестнадцать – привезли на площадь заранее. Начинается отстой. Морозно. Холод залезает в рукава, в брюки и кусается за офицерские ляжки.
Шинель – тропическая форма одежды. От тропиков до полюса офицер флота российского носит шинель. Различаемся только нижним бельем. Б-р-р! Холодрыга. Не очень-то и постоишь. Чёрт побери!
По случаю холода строй гудит. К строю подходит старший офицерской «коробки» капитан первого ранга в «шапке с ручкой».
Вопрос: «Зачем капитанам первого ранга „шапка с ручкой“?
Ответ: «Чтоб бакланы не гадили на рожу!» – «А у кого нет шапки?» – «Пускай гадят».
– Прекратить болтовню в строю!
Из строя:
– Не кисло! А чего потом-то?
– А он и сам не знает.
– Прекратить разговоры!
Гул слабеет и переносится в середину строя.
– Рав-няй-сь!.. Сми-р-но-о!.. Воль-но!..
«Старший», потоптавшись, отходит. Холод и бесцельное ожидание надоели и ему. У нас всегда так: выгонят «народ» заранее, и – полдня стоишь.
Середина начинает гулеть – как улей, потерявший матку. Слышны только те фразы, что громче общего фона.
– А если в строю не болтать непрерывно, то чем же в строю непрерывно заниматься?
– Непрерывно равняться.
– Чего стоим-то?
– Ефрейторский зазор.
– А то б походили б, поорали б что-нибудь… героическое…
– Ну и глупый же я…
– Чего ж так поздно?
– Ну не-ет, войну мы выиграем… мы её начнем… заранее…
– Чтобы встретить ядерный взрыв в строю и при всеоружии, надо сделать что?
– Что?
– Надо всех построить и не распускать строя…
– Ну и праздник! Хуже субботы!
– У военных не бывает праздников. У них есть только мероприятия по подготовке к празднованию и план устранения замечаний…
– Вадик, а Вадик, я никак не пойму, чем мне нравится твоя кургузая шинель? Ты что, в ней купаешься, что ли? Или бетон месишь?
– Я в ней плавал по заливу…
– Ботиночки-то на тонкой подошве…
– Это не ботиночки, а слёзы скорохода…
– А завтра ещё и строевая прогулка…
– Кто сказал?
– Не «кто сказал», а по плану…
– Это в выходной-то! Ну, собаки…
– Интересно, кто её придумал?
– Тот, кто её придумал, давно умер и не успел сообщить, для чего же он это сделал.
– Прогулка нужна для устрашения…
– Ага, гражданского населения. «Пиджаки» совсем охамели…
– Прогулка нужна для укрепления боеготовности.
– Да для её укрепления я даже сейчас готов снять штаны и повернуться ко всем голой…
– Во холодрыга! Насквозь пробирает! У меня уже писька втянулась вместе с ребятами, и остались три дырки…
– Офонарели они, что ли?! Я же с каждой минутой теряю политическую бдительность!..
– Сейчас чаю бы…
– Лучше водки…
– Размечтался…
– И ба-бу бы…
– Ну, началось…
– А ты знаешь здешнюю формулу любви?
– Ну-ка?
– Стол накрыт, женщины ждут, и никто не узнает.
– Надо попрыгать, а то застудят мне братана, чем я потом размножаться-то буду? У меня ж редкий генетический код!
– Да ну-у!
– Не «да-ну-у», а ну да!
Строй колышется, подпрыгивает, в середине уже толкаются, чтоб согреться. «Старший» подает команду:
– Курить! С мест не сходить! Окурки – в карман!
– Чего он сказал?
– Курить, говорит, на месте, а окурки – в карман соседу.
Строй доволен. Строй закуривает. Клубы дыма, сквозь которые видны головы.
– Давно бы так…
– Вадя, а ты уже дымишь из кармана.
– Какая собака подложила?! Ты, что ли?!
– С-мир-на!!!
– Курение прекратить!
Прибыл самый главный морской начальник. Строевым шагом «старший» – к нему. Аж трясется от напряжения, бедненький. Главный начальник идет вразвалочку. Вот этим отличается флот от армии: младший рубит строевым, старший – вразвалочку. В армии рубят одинаково.
– З-з-дра-в-с-твуй-те, то-ва-ри-щи!
– Здрав-жела-това-щ-капитан пер-ранга!!!
– Па-аз-драв-ля-ю ва-с!..
Короткое гавкающее троекратное «ура».
– К тор-жест-вен-но-му маршу!.. В-оз-на-ме-но-вание!.. По-рот-но!.. На од-но-го ли-ней-но-го дис-тан-ции!.. Первая ро-та пря-мо!.. Ос-таль-ны-е на-пра-во!.. Рав-нение на-пра-во!.. Ша-го-м!.. Ма-р-ш!..
Офицерская «коробка» поворачивает и идет на исходную позицию. «Старший» суетится, забегает, что-то вспоминает – перебежками к последней шеренге, где собрана вся мелкота.
– Последняя шеренга, последняя шеренга, – шипит он с придыханием, – равнение, не отставать! По вам будут судить о всем нашем прохождении! Вы – наше заднее лицо! Так что не уроните! Ясно?!
– На-ле-во!.. Пря-ма-а!!!
Одеревеневшие ноги бьют в землю. Шеренги… шеренги… студеные лица…
– …подтянулись!.. Ногу… ногу взяли! Равнение направо!..
Огромными прыжками, непрестанно матерясь, догоняет остальных последняя шеренга… наше заднее лицо… Она не уронит…
Ой, мама!
Отрабатывалась торпедная стрельба. Подводный ракетно-ядерный крейсер метался в окружёнии сейнеров. Сейнеры были начеку: гигант мог и придавить; а когда гиганту пришла пора сделать залп, он его сделал, спутав сейнер с кораблями охранения.
Вдруг всем стало не до рыбы. Торпеды выбрали самый жирный сейнер и помчались за ним. Сейнер, задрав нос, удирал от них во все лопатки.
– Мама, мамочка, мама!!! – передавал радист вместо криков «SOS».
– Он что там, очумел, что ли? – интересовались в центре и упрямо вызывали сейнер на связь.
– Самый полный вперёд, сети долой!!! – кричал сразу осевшим голосом капитан. Его крик далеко разносился над морской гладью, и казалось, это кричит сам сейнер, удиравший грациозными прыжками газели Томпсона. За ним гнались две учебные торпеды, отмечавшие свой славный путь маленькими ракетками.
– Иду на «вы»! – означало это на торпедном языке. На мостике это понимали и так, а когда до винтов оставалось метра полтора, обитатели мостика, исключая капитана, вяло обмочились.
Капитан давно уже стоял, крепко упершись в палубу широко разбросанными ногами. Капитан ждал.
Только мотористы, скрытые в грохочущем чреве, были спокойны. Лошадям все равно, кто там сверху и как там сверху; и чего орать – добавить так добавить, был бы приказ, а там хоть все развались.
– А что потом? – вероятно, все же спросите вы.
– А ничего, – отвечаем вам, – сейнер убежал от торпед.
Собака Баскервилей
Перед отбоем мы с Серегой вышли подышать отрицательными ионами.
Боже! Какая чудная ночь! Воздух хрустальный; природа – как крылышки стрекозы: до того замерла, до того, зараза, хрупка и прозрачна. Чёрт побери! Так, чего доброго, и поэтом станешь!
– Серега, дыши!
– Я дышу.
Тральщики ошвартованы к стенке, можно сказать, задней своей частью. Это наше с Серегой место службы – тральщики бригады ОВРа.
ОВР – это охрана водного района. Как засунут в какой-нибудь «водный район», чтоб их, сука, всех из шкурки повытряхивало, – так месяцами берега не видим. Но теперь, слава Богу, мы у пирса. Теперь и залить в себя чего-нибудь не грех.
– Серега, дыши.
– Я дышу.
Кстати о бабочках: мы с Серегой пьем ещё очень умеренно. И после этого мы всегда следим за здоровьем. Мы вам не Малиновский, который однажды зимой так накушался, что всю ночь проспал в сугробе, а утром встал как ни в чем ни бывало – и на службу. И хоть бы что! Даже насморк не подхватил. О чем это говорит? О качестве сукна. Шинель у него из старого отцовского сукна. Лет десять носит. Малину теперь, наверное, в запас уволят. Ещё бы! Он же первого секретаря райкома в унитазе утопил: пришёл в доф пьяненький, а там возня с избирателями, – и захотел тут Малина. По дороге в гальюн встретил он какого-то мужика в гражданке – тот ему дверь загораживал. Взял Малина мужика за грудь одной рукой и молча окунул его в толчок. Оказался первый секретарь. Теперь уволят точно.
