— Но одной любви недостаточно, — возразила девушка. — Можно любить и в то же время быть безгранично несчастным.

Именно так с ней и случилось, но, может, теперь все изменится?

Однако она воздержалась от подробностей и сказала только:

— Любовь и счастье должны идти рука об руку, и тогда больше нечего желать и не о чем просить. Но чтобы получить и то и другое, любовь не должна быть безответной, иначе жизнь окажется пустой и никчемной.

— Согласен.

Это единственное слово с новой силой взбудоражило ее, и непослушное сердце, казалось, вот-вот вырвется на волю. Но она, как всегда, преувеличивает и вкладывает в его слова слишком выспреннее значение. Да, он не задумался увести ее, предварительно создав впечатление, что он ее муж, упомянул о супружеских правах. Но все это, разумеется, только ее предположения, и не стоит слишком полагаться на Кристофера. В конце концов он не сказал прямо, что они поженились, просто распространялся о супружеских правах. Весьма умно, и всегда можно пойти на попятный, если только… если только он действительно не желает дать всем понять, кто ее повелитель…

Она понимала, насколько открыта для удара, как уязвима и беззащитна, но подобно бабочке, летевшей на огонь, упорно желала, хотела, нуждалась в ясности.

— С чем… с чем согласен?

— С тем, что счастье возможно лишь во взаимной любви.

— Но лично для тебя все это не так уж и важно, верно?

— Когда моя жизнь была пуста и я влачил жалкое существование или, как ты выразилась, в «ней чего-то недоставало», я понятия не имел, что судьба может быть иной, совершенно иной.

— Знаю, — прошептала она.

— Знаешь? Наверное, это так, и душа моя была мертва, иначе я не отнесся бы тогда с таким недоверием к твоим предсказаниям.

— Тогда?

— Если глупцу привалит удача, — улыбнулся Кристофер, — он не всегда остается безмозглым олухом. Иногда и умнеет, если увидит выход из ловушки, куда загнал себя сам, и если еще не слишком поздно. Я думал, что потерял тебя навеки, что собственными руками разбил свое счастье, и безмерно благодарен сэру Уильяму за то, что вовремя спас меня.

— Благодарен? Наверное, еще и за то, что он ввел меня в светское общество, где цыганку теперь принимают, как равную?

— Нет, за то, что помог снова тебя найти. Я пытался. Даю слово. Обыскал всю округу, и мои люди до сих пор разъезжают по дорогам в надежде обнаружить твой табор.

— Почему? — выдохнула она. — Зачем тебе это? Он подступил ближе, остановился перед ней и слегка приподнял ее подбородок.

— По той же причине, что отказался от мысли о разводе. Ты нужна мне, Анастасия, нужна на любых условиях, без тебя мне не к чему жить. Теперь я это понимаю. Всего несколько дней мне понадобилось, чтобы осознать: моя жена будет всегда и безоговорочно принадлежать только мне, и поэтому я рад связать себя узами брака. Любой скандал в сравнении с этим союзом совершенно ничего не значит!

Анастасия молча обвила руками его шею. Глаза ее так нестерпимо сияли любовью, что Кристофер зажмурился, словно ослепленный. С тихим стоном она притянула к себе его голову и припала губами к губам. В их поцелуе не было страсти — только бесконечная нежность, которая скрепила их брак куда надежнее любых бумаг и печатей.

От леди Сиддонс Кристофер повез Анастасию прямо в свой лондонский дом, но и там они не задержались надолго. Уже через неделю он приказал слугам собирать вещи и переезжать в Хаверстон. Как ни предпочитал он жить в городе, все-таки быстро сообразил, что его жена тяготится шумом и суетой, и был куда более озабочен тем, чтобы загладить свою вину перед ней, чем сомнительным удовольствием вращаться в светских кругах. Их брак и ее спокойствие были для него безмерно более важными.

Он бы с удовольствием поселился в Рэдинге, по крайней мере тамошний дом казался куда уютнее, но Анастасия пожелала вернуться в Хаверстон, чтобы быть рядом с могилой бабушки. Кристофер, правда, осторожно заметил, что место это до ужаса тоскливое, и выразил опасение, что уныние станет их непременным спутником, но Анастасия рассмеялась и заверила, что все поправимо.

— Я найму целую армию рабочих, — пообещал он. — и не успеешь оглянуться, как этот мавзолей будет вполне обитаемым. Погоди немного!

— Ни в коем случае! — запротестовала она. — Мы должны сами обставить и украсить его собственными руками, а когда все будет закончено, этот дом станет по-настоящему нашим.

Самому орудовать кистью? Размахивать молотком? Только сейчас Кристофер стал по-настоящему понимать, как невероятно изменит его жизнь цыганочка. И он не может дождаться перемен.

Это было их первое Рождество в Хаверстоне. Раньше Кристофер всегда находился в Лондоне в разгар светского сезона. Но в этом году даже желания такого не возникало. Говоря по правде, он и думать забыл о Лондоне и не собирался возвращаться туда ни по какой причине. Все, что он любил и в чем нуждался, было здесь, в Хаверстоне.

Дом с каждым днем становился все приветливее, хотя до полного конца работ было еще далеко, но пришлось немного замедлить темп, поскольку Анастасия забеременела. Однако основные комнаты были уже обставлены и полны такого жизнерадостного тепла, что обитатели забывали о бушующей за окнами зиме. Особенно радовала гостиная, которую успели украсить к празднику.

Анастасия впервые встречала Рождество в Англии и как ребенок радовалась каждому открытию и каждому сюрпризу. Ее соплеменники старались посетить как можно больше городов и поместий перед Рождеством, потому что люди не жалели тратить деньги на подарки, а цыганам было что предложить. Запасы грошовых побрякушек, деревянных фигурок и плетенных из лозы корзинок казались неисчерпаемыми.

Но это означало, что они никогда не задерживались на одном месте так долго, чтобы проникнуться праздничным духом, нарядить елку или повесить веночки. Это обычай гаджо, а цыгане такими пустяками не занимались. Но теперь Анастасия тоже одна из гаджо, и она с головой погрузилась в предрождественскую суматоху.

С помощью слуг она разобрала многочисленные сундуки, привезенные Кристофером из Рэдинга, где было полно рождественских украшений, передававшихся в семье Мэлори от поколения к поколению. Счастливые супруги вместе развесили их по всему дому. В каждой комнате красовалась ветка омелы, собственноручно прибитая Кристофером, и тот не упускал случая завлечь Анастасию под омелу и поцеловать, изобретая для этого невероятно глупые предлоги.

Она позаботилась и о челяди: купила или сама сделала подарок каждому, вплоть до конюхов и садовников, и собиралась раздать их в сочельник. Днем леди Мэлори первый раз в жизни испытала радость катания на санях, поскольку снег шел с самого начала недели, завалил дороги и грех было упускать случай промчаться с ветерком. Они набрали полный мешок подарков и по пути заезжали в коттеджи слуг, где их всюду встречали с восторгом. Поля и дороги были укрыты толстым покрывалом, и, несмотря на холод, оба от души веселились. Правда, прогулка была недолгой: большинство слуг жили в особняке, но зато как приятно по возвращении домой оказаться в теплой гостиной!

Остаток вечера супруги провели вместе, сидя у огня, где тлело большое рождественское полено, и любуясь крошечными свечками на мохнатой ели, срубленной самим Кристофером.

Анастасия была исполнена ощущения невероятного покоя и довольства, несмотря на неотвязное чувство, возникшее несколько дней назад, чувство, которое необходимо было попытаться объяснить мужу. Оно и походило и не походило на ее обычные видения, и это крайне смущало ничего не понимающую Анастасию.

Она была на четвертом месяце беременности, хотя по фигуре еще ничего не было заметно и держалась она прекрасно, если не считать приступов тошноты по утрам. Однако она испытывала такую нежность к нерожденному ребенку, словно уже держала его на руках. И то самое чувство, столь неожиданно родившееся в ней, имело какое-то отношение к будущему событию, к рождению их драгоценного младенца.