486 ВЛ. Коровин написать о плаваниях южных и западных славян и собственно «россиян» до Петра I. В 1809 г. рукопись была представлена в департамент и автору было рекомендовано «заняться продолжением сочинения со времен Петра Великого»106. Продолжить ему не довелось. Незавершенный труд был издан по решению Адмиралтейского департамента через два года после смерти Боброва «в уважение усердной службы и честного поведения сего чиновника и бедности оставшегося по нем семейства»107. 7 Главный труд последних лет его жизни - поэма «Древняя ночь вселенной, или Странствующий слепец» (Ч. 1-2. СПб., 1807-1809)108. Это, по определению автора, «иносказательная эпопея» с небольшим числом действующих лиц, носящих имена, смысл которых раскрывается при переводе «с еврейского». Содержание ее следующее. Нешам (Душа), сын царя Мизраха (Восток), поддавшись уговорам своей легкомысленной супруги Колгуфы (Плоть), покинул уготованный им для жизни сад, нарушив строгий запрет отца, за что был изгнан, 106 Соколов А.П. Русская морская библиотека. 1701-1851. Исчисление и описание книг, рукописей и статей по морскому делу за 150 лет. 2-е изд. / Под ред. В.К. Шульца. СПб., 1883. С. 138. 107 Там же. 108 Сочинялась поэма в 1806-1807 г.: цензурное разрешение на издание первой книги было подписано еще 31 декабря 1806 г., а на издание последней, четвертой книги - 17 сентября 1807 г. (РГИА. Ф. 777. Оп. 1. Д. 8. Л.271; Д. 23. Л. 51; Д. 32. Л. 131, 192). Первая ее часть, включающая первую и вторую книги, была напечатана в 1807 г. в Академической типографии на средства автора в количестве 600 экземпляров, и Бобров был обеспокоен их сбытом, о чем писал СИ. Селивановскому в июне 1807 г. (см.: Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980. С 401-402). Вторая часть (книги третья и четвертая) вышла в 1809 г. в типографии Губернского правления.
Поэзия С.С. Боброва 487 лишен зрения и под видом слепца принужден скитаться по разным странам и временам в поисках того, кто исцелит его от слепоты и примирит с отцом. Наставляет его на этом пути разумный и благочестивый Зихел (Разум), а совращает и чинит препятствия лживый Рамай (Губитель), иногда принимающий облик Зихела. Нешам посещает Вавилон, Ассирию, Индию, Иран, Эфиопию, Ливию, Египет, Сицилию, Грецию, Сирию, знакомится с разными религиозными и философскими системами, повсюду узнает «черты первообразного закона» (везде более или менее искаженного), «но врача не находит». Попадает в сети «ложных умствований» и «опасной эклектики» Рамая, женится на его дочери обольстительнице Таве (Вожделение), но, устрашенный знамением, бежит с брачного ложа, затем покушается на жизнь своего наставника Зихела и едва не становится самоубийцей, бросившись, по примеру Эмпедокла, в жерло Этны. Останавливает его лишь явление Зихела и песнь его спутницы - «сострадательной Кемлы». Наконец в Палестине он оказывается одним из евангельских слепцов, сидящих у врат Иерихона, и получает исцеление от руки Спасителя. Тогда наступает «рассвет». Видно, что в своей «иносказательной эпопее» Бобров воспроизвел схему аллегорического путешествия в поисках истины. Однако замысел его был в принципе шире. Он создавал монументальный религиозно-философский эпос, поэтическую историю человечества до Христа, и призвал в спутницы «священну Клию», а не другую музу. О его приверженности к исторической тематике можно было судить уже по его ранним стихам в «Покоящемся трудолюбце» (священная история), по «Тавриде» (история Крыма) и первой части «Рассвета полночи» (история России в XVIII столетии). В данном случае он, по собственному признанию, хотел «составить историю разума человеческого»109 и поэтому сопро- №ДНВ. 4.2. Кн. 4. С. 298.
488 В Л. Коровин водил поэму учеными «объяснениями» и «примечаниями» (ок. 200 страниц на 700 страниц стихов). Европейские образцы «Древней ночи вселенной» автор, как и в случае с «Тавридой», назвал сам110. Это «Потерянный рай» Дж. Милтона («The Paradis Lost», 1667), «Мессиада» Ф.- Г. Клопштока («Der Messias», 1748-1773), «Смерть Авеля» С. Геснера («Der Tod Abels», 1758), «Страшный Суд» Бенгта Лиднера («Yttereta domen», 1788), т.е. поэмы, имеющие своим предметом события священной истории, и «Ночные размышления» Э. Юнга. В их ряду назван и М.М. Херасков, но не как сочинитель «Россияды» и «Владимира», а как автор небольшой поэмы «Вселенная» (1790), повествующей о творении мира и человека и о восстании сатаны. Как видно, свою поэму Бобров располагал в ряду европейских религиозных эпопей, но при этом не желал, чтобы в ней видели простое поэтическое изложение событий из священной истории, как у Милтона и Клопштока, а тем более аллегорический «роман» или «героическую поэму»111. Как и в «Тавриде», Бобров в новой поэме педантично сообщает множество исторических сведений, уравнивая в правах «историю» с «вымыслом». Достоверность, «историческая истина» для него важны не только сами по себе, но и как эстетический фактор. Поэтому в странах, через которые проходят слепец и его наставник, правильней видеть не ступени посвящения или символические пространства блу- 110 См.: Там же. С. 144-145, 326. 111 Ср.: «Книга сия не роман и не героическая поэма (...) также не есть особливое какое извлечение из священной или языческой истории; но она, так сказать, есть средняя черта, которая, находясь между первой и второй, покушается иногда сближиться то к той, то к другой, боясь между тем к обеим прикасаться, и как бы не смея ни исказить первой чрез последнюю, ниже возвысить последней чрез снисхождение первой. Таким образом, можно назвать сие творение некоторым только родом самого легкого и отдаленного инде покушения на оба сии образца» (ДНВ. Ч. 1. Кн. 1. С. 1).
Поэзия С.С. Боброва 489 ждания души, а конкретные страны, вернее - конкретные религиозно-философские системы. Бобров пытался воспеть подлинную древность. Едва ли ему это удалось, но он стремился создать именно такое впечатление о своих намерениях, чему отчасти и служат многочисленные объяснения и ссылки на древних и новых авторов. Любопытно заявление Боброва об автобиографическом подтексте поэмы: «Я... хотел... представить себя самого под видом слепца»112. Как справедливо заметил М.Г. Альтшул- лер, «эта лирическая аллегория настолько глубоко запрятана поэтом, что разыскать ее в тексте без помощи автора было бы невозможно»113. Есть лишь одно место в поэме, где очевидно, что Бобров отождествляет себя с ее главным героем: это эпитафия, «надпись лжива», которую сочиняет себе мечтающий о смерти Нешам: Он стал дышать на бреге Волжском; Вздохнул в последний раз на Финском. - Он славу пел полубогов, Паренье Гениев пернатых, Красы Эвксинских берегов, Восход из тьмы божеств зачатых, Слепого путь, прозренье, честь, И сам с надеждой недозревшей И с силою полурасцветшей Лег с арфой в ниве Божьей в персть, Чтоб там восстать, - дозреть - и цвесть. (ДНВ. Ч. 2. Кн. 3. С. 218-219) Полное раскрытие автобиографического подтекста поэмы едва ли возможно114, но в некоторых случаях автор делает довольно ясные намеки. Особый интерес в этой связи представляют V-VI песни поэмы, посвященные Египту. 112 ДЯЯ. Ч. 2. Кн. 3. С. 298. 113 Алътшуллер 1964. С. 235. 114 «Можно ли заставить другого, чтоб он чувствовал силу не своего опыта? Надобно самому ему быть в тех же расположениях» (ДНВ.Ч. 1. Кн. 1.С. 14).
490 В Л. Коровин Здесь маг Фарес предъявляет целый каталог египетских божеств и идеограмм (Всевидящее око, «сомкнутый змей», Ти- фон, крокодил и др.), истолкованных как теософские символы, элементы тайного знания, к усвоению которого нужно подниматься по длинной лестнице посвящений115. Реакция Зихела (Разума) на это толкование такова: Внимательный Зихел не ведал, Чему дивиться в сих словах, Глубокости ли надлежащей, Иль новым мерам предложений, Иль дикости мудреных мыслей? (ДНВ. Ч. 1. Кн. 2. С 129) По его мнению, эти идеограммы - простые аллегории, знаки древнеегипетского письма. Впоследствии их значение было забыто, а «корысть» жрецов и «страх» народа содела- ли из них обольстительную тайну, откуда произошло многобожие и вообще много нелепостей. Священны письмена и знаки... с..> У них был токмо зримый образ Невидимого Божества. Но из сего языка сами Египтяне мудролюбивы Себе кумиров сотворили. Что прежде было лишь символом, То после стало истуканом; Что прежде было токмо буквой, То ныне стало божеством. Чего корысть и страх не зиждут? - Ученики их, древни греки... (...) Вот сколько вредно и опасно К сим буквам не иметь ключа! (ДНВ. Ч. 1. Кн .2. С. 150-151) 115 См.: ДНВ. Ч. 1.Кн. 2. С. 126-131.
