Предварительные мысли 15 прозу? - Не спорю, что это было бы лучше для сил. - Но всегда ли парнасское парение, без коего иногда нельзя обойтись, может терпимо быть столько в прозе, сколько в стихах? - При всем том менее ли также нужна гармония в первом, как и во втором случае? Кому не известна Геснерова проза в прекрасных идиллиях или Фенелонова во французском Телемаке! - Кто не почувствует превосходства оной в сравнении даже лучших стихов? - Таковые прозы едва ли подражаемы? Да не помыслит читатель, что я осмеливаюсь сими представлениями отвратить сотрудников от приятного навыка к парнасским нарядам! употребление, равно как и приученный к чему-нибудь слух, подобен тирану. Можно ли малосильному смельчаку восстать против тиранических сил оного и преодолеть их в короткое время? - Надобно, чтобы веками уполномочена была смелость Гения, которая бы противустала готическому введению. Время открывает глаза; время есть беспристрастный судия вреда или пользы; время истолковывает, что хорошо или худо в прежних обычаях. Любимое злоупотребление в словесности, так как и в прочих частях философии, и даже странность в самых общих модах долго, - долго сохраняется, пока самый вкус не наскучится тем и тончайшее око узнает нелепость введения. Но скоро ли это? - давно говорят, что навык - вторая природа. Однако рассуждать о возможных вещах - неужели преступление? Итак, из сего единственно вывожу, что, избрав род четверостопных белых стихов, я имел то намерение, дабы испытать ход моего песнотворения на четырех стопах и купно облегчить себя от наемных уз, и тем лучше привести в ощутительность меру сего, так сказать, едва не прозаического стопостремления. На сем-то основании построено мною сие небольшое здание. Я ведаю, что вкус и разборчивость просвещенной души не ищет в сей (простите мне сие выражение) готической штукатурке ничего такого, в чем иные льстятся найти славу пиитического ремесла. Следственно я уже и спокоен, когда
16 Херсонида сие онемение рифм не огорчит приученного к обыкновенным звонам их слуха и не заставит о них сожалеть. Читатель! позволь мне признаться в шутку! у меня таврическое ухо; а таврические музулъмане не любят колокольного звона. Равным образом не противны будут здесь некоторые вновь составленные речения. Словоискусники могут уверится, что если многим, особливо неизвестным вещам не дать нового и особого имени, то нельзя и различить их с другими в свете. При том же обыкновенные, слабые и ветхие имена, кажется, не придали бы слову той силы и крепости, каковую свежие, смелые и как бы с патриотическим старанием изобретенные имена. По сей самой причине я часто выводил отметки как для известной точности и объяснения вещи, так и для избежания труда в продолжительных поверках, каковых бы требовали некоторые не весьма знакомые, там встречающиеся собственные и существительные именования. Гораций без сей сколь необходимой, столь и полезной отваги, с каковою он созидал новые определительные названия вещам, всегда бы на парнасском своем отличном пути находил отчаянную бедность в своем языке. - Сие, по моему мнению, одолжение недостаточному языку гораздо простительнее, нежели суетный ввод многих чужестранных слов без нужды, как то: рельеф, барельеф, мораль, натура, девиз, фронтиспис, ангажировать, азард, фрапироватъ, пикировать, так же как и странный перевод чужих речений при достатке и силе своих. - Известно, с каким негодованием и не- терпеливостию просвещеннейшие из англичан чувствуют, когда иностранные слова празднуют у них в чужом покрое; они тотчас перерождают их в собственные, хотя и весь язык их, правду сказать, почти заемной. Мы пред ними имеем в том превосходнейшую выгоду; напротив того, и в сем случае не уважаем себя и не жалеем еще быть учениками, или сами не хотим сбросить повязки с глаз своих, чтоб учиниться мастерами. Кстати при сем можно упомянуть, что мы, пренебрегши драгоценный вкус нашей древности, по крайней мере
Предварительные мысли 17 вырывающийся из-под развалин старобытных песен или народных повестей и особенных поговорок, - пренебрегши самое богатство древней нашей словесности, которую, кажется, вместо присвоения чужих сокровищ, лучше бы можно было ныне с помощию времени вновь усыновить, - пренебрегши все сии драгоценности, не перестаем по сию пору пресмыкаться в притворе искусства и, никогда не растворяя собственных красок, пишем чужою кистию, и даже с надменной радостию и жадностию хватаем чужие слова, как будто клад, и присвояем вкус не только в иноземной одежде, но и свое родное одеваем на чужую стать. Я говорю о точном национальном вкусе. Сумнительна и подложна та красавица, которая к природным прелестям еще занимает пригожство от румян, притираний и проч. - Можно сказать, что мы в сем отношении, так сказать, ленясь протвердить отечественные зады, пленяемся более складками чужих азбук или чужими уроками. Забывать вовсе коренный, матерний славенский язык с неким горделивым небрежением есть то же, как своенравно подвергаться участи блудного сына или бесчувственности осляго жребяти. Неблагодарность к родителю всегда гибельна. О! если бы собственное святилище познания и вкуса поспешило открыться, а мера и осторожность только бы управляла!.. Наконец должен я признаться, что примечаемая в сем песнотворении, особливо же к концу оного некоторая унылость в слоге не будет угодна многим весельчакам; это правда; - но если сие не что иное, как естественное действие обыкновенного оборота дня, которое трогает чувствительную душу, то кто действительно ощущает силу утра, полдней, наипаче же вечерних часов и сумрака, тот оправдает сей плод чувствования - сие излияние пера. Что касается до нынешней перемены названия книги, то я для того сделал оную, что прежде данное имя ей Таврида некоторым образом смешивало понятие как о песнотворении, так и о самом полуострове; ибо имена Таврида и Таврия, употребляемые иногда как одно и то же, означают
18 Херсонида полуостров; следовательно здесь слово Таврида не может уже не произвести некоторой обманчивости в понятиях. Сей-то ради причины я превратил Тавриду в Херсониду, тем более что и Илиада не значит страну Илионскую, но песнь об оной. Итак - вот возможная корысть, которую при случайном обозрении сей скифской страны взоры мои некогда приобрели, память соблюла, воображение дополнило, а особенный некий дух назидания одушевлял и учреждал! - вот образ труда, коего снисходительное принятие обратится мне поистине в торжественное знамя воздаяния и коего венец, может быть, ожидает еще в мрачной отдаленности будущего! - наконец - вот некоторое изображение Херсо- ниса - в летние сутки!
К ЕДИНСТВЕННОМУ ДРУГУ ПРИРОДЫ 10 Пускай Гельвеция блаженна, Чистейшей твердью осененна, Под благотворною звездой Пленяет дщерей меонийских Вершинами хребтов Альпийских, Покрытых вечной сединой, Пленяет звучными брегами Своих излучистых ручьев Иль сребряными зеркалами Пучинородного Лемана\ - Пускай Сатурнова держава, Где Тибр и Эридан шумит, Возможны краски истощит Для тонкой Аддисона1 кисти! Пусть Темзы на брегах туманных Взор тайный Экензайда2 ищет Равнин Фессальских, толь желанных, Или селений сил лесных, Где нимфы ликовали тайно 20 В часы златые с древним Паном На сено-лиственных брегах! - Я в Херсонисе много-холмном Под благодатным небосклоном, Где и тогда, - как Водолей В других пределах обретает Замерзший в чаше ток своей, - 1 Аддисон, славный английский писатель, в одном изящном своем письме к лорду Галифаксу с лучшим стихотворческим искусством изображал красоту Италии. 2 Экензайд, другий знаменитый английский сочинитель, писавший поэму о удовольствиях воображения.
20 Херсонида Херсонида. Титульный лист издания 1804 г.
К единственному другу 21 Нередко дух весны летает, Нередко ландыши растут, - Там я, уединясь в долинах, Или на стланцовых вершинах, Найду Гельвеции места, Найду Сатурновы брега, Найду Темпийские луга. Доселе музы перст трелистой Не строил арфы здесь сребристой; Быть может, - ни один ток чистой Парнасских плясок не твердит, Ни ключ кипящий не струит Певицы песни, сердцу лестной, И в мере не бежит небесной, Какую чувствуя в стихах, Находим нову жизнь в словах. - Быть может, - скрылись в давни веки Иные не воспеты реки; Ключ нем их, - ключ их спит незримо; Но лоно тоще, - неключимо; Но по искусству муз, конечно, Уснувший ключ шумел бы вечно. - Быть может, - ни одна скала, Ни холм не высит здесь чела, Ни лес, что злаком их венчает, Ни сад пустынный завсегда Зеленых глав не воздымает, Которые бы иногда Особенно воспеты были Устами пылких песнословов. - Живущий гул средь горных кровов Еще не повторяет мер Девяточисленных сестер, Сей гармонической дружины, Сих милых дщерей Мнемозины.
