238 Херсонида Но каковые то законы? - Не плод пера или чернил. - Алла открыл всем общу книгу. Еще со времени Хаоса Простер златой натуры свиток. - Пусть всяк читает буквы там! Друзья! - вот самая та книга, Где буквы не черты, - но вещи, Где имя писано Аллы Красноречивыми вещами! - Закрой все книги, все писанья! Читай природу! узришь Бога; Ты узришь рамена Его. - Воспитанный ум будет светом, А любомудрие вождем. Друзья! - все рукотворны храмы, Все изобретенны обряды Лишь паче отдаляют нас От истинного существа, От высочайшего Аллы. - Там видны чувств и рук дела. Но богозданна - высота, И глубина, и широта, - Вот мир! вот истинна мечеть! - Послушайте! - и человек Есть малый мир, - но храм великий, Одушевленная мечеть. Сей храм, сей храм будь свят Алле\ - Пламенно-звездный свод небес, - Высоки Тавруса вершины, Поля цветущи аравийски И чисто сердце человека - Вот настоящий храм его! - Они, - они нас приближают К святилищу его чудес. -

Песнь седьмая 239 Какое ж должно быть по сем Еще другое откровенье? - О Ты, единый, вездесущий! Расторгни тьмы покров Магметов\ Яви свет истины в востоке!» - Так окаянный льстец трубил, Муж с хитрым и лукавым сердцем, - В устах его Гоморра ржала. Слова его ужасны, - правда; Но вы мужайтесь, - правоверны! - Что славимая им натура? - Что любомудрие его? - Лишь пар светящийся при блатах. Что гордый разум человеков? - Лишь слабый свет, - неверный вождь; Он часто ползает у ног Какой-нибудь Фатимы гордой Иль своенравного паши. - Друзья! брегитесь! - то соблазн. Ах! - малое поползновенье Лишит вас тени ризы той, Чем посреди огней в день судный Пророк покроет музульман И их спасет от Ингистана. Брегитесь пременять закон, В котором праотцы дышали! - Не верьте ложному ученью! - Коликих каплей крови стоит В законах кажда перемена? - Да будет вечный вождь Пророк! Да ввек над вами он сияет, Как огненный в пустыне столп! - Вот - заповедаю что вам! - Я верю, - если звезды грели

240 Херсонида Язычника студену веру, То Шейх-Гуябиев закон Ничто, - как лютик1 ядовитый, Который лишь для козлищ годен; Так можно ль, чтобы ваша вера Простужена была от солнца, Кому брат первый - Магомет! Ей! братья! наш закон есть дух. Небесна твердь сия прейдет, Истлеет небо, - будет ново; Его ж пребудет вечно слово; А сей крамольник злый, - возможно ль? - Дерзает истребить его! Но знайте, сколь Алла всеведущ! - Он видит все, - Он слышит все. - Он столь всеведущ на престоле, Что если б черный муравей На самом марморе темнейшем Нам неприметно пресмыкался, То бы Алла его увидел И топот ног его услышал. - Он слышит тихий сердца бой; Он слышит крови нашей ток; Извилины страстей предвидит И тайны обороты мыслей. - Ах! - не предвидит ли в вас мыслей, Лишь только б мнили вы скользнуть? Ах! - не предвидит ли всех козней Сего злодея, изувера? Не слышит ли шагов коварных Сего злобожного араба! Не возгремит ли Он с небес? - 1 Лютик, растение ядовитое для всех животных; но по чрезмерной холодности для козлов в горячках лекарственно и питательно.

Песнь седьмая 241 Сих много будет Тааджалов, Сих нечестивейших отростков. - Не столько их Восток рождает, Сколь темный Запад производит; А Запад - ближе к Ингисшану; Или, сказать по-европейски, Плутон, царь запада туманный Иль низшей мрачной части мира, Воспитывает изуверов. Друзья! - и самый Сын Марии, Великий сей законодатель, Великий Царь царей всех белых, Что обладают ныне вами, Соединясь с Сагеб-Земаном1, На пламенных явится тучах И Тааджала поразит. - Столь он противен всем пророкам И всем творцам святых законов!» Сказал Шериф, - и вдруг повергся На трепетны свои колени. - «Алла\ - так возопил от сердца, - Алла\ - я не умру, доколе Не поразишь Ты скимна громом; О Всемогущий мститель! - грянь И громом порази злодея, Да верных наших музульман Не приведет в погибель л юту! Но Ты, - Ты лучше знаешь время, Когда исторгнуть дух его». - Сказал сие - и вдруг упал. Работа чувств перестает; Магометане верят, что при кончине мира приидет пророк Сагеб- Земан и купно со Христом победит Тааджала, который у них то же, что Антихрист.

242 Херсонида Боль судорожна нападает; Так ревность пламенна бушует. - Сарматы изумленны мнили, Что дух Аллы объял его, Подобно как пророка их; Чрез две минуты жизнь открылась; Шериф вещает паки томно: «Алла\ - так посещаешь верных; Но свят Алла\ - конечно свят! - Все дивны суть дела твои. - Не рано сей недуг приспел Меня похитить от живых. Ты в сей преклонный вечер жизни Благоволил, да ныне я Коснуся прагов освященных, Вводящих в храм - чертог небес. Будь ввек благословен отныне? - Коль радостно, что в нову юность Я скоро, - скоро облекусь? - Уже я слышу глас волшебный Светлейших солнца нежных гурий, Зовущих на седьмое небо, Чтоб в мягких отдыхать диванах Средь винных и млечных ручьев, Где ни мятежей, ни коварств, Ни ложных мудрований нет; Где нет во времени премен, Ни запада, ниже востока; Но истина и вечный мир Сияет в радужных лучах... Ах! коль я грешен? - можно ль льститься? - О братья! - повторяю вам, Что скоро я не буду видеть Красы вечерней сей зари. Быть может, - час придет такой, Когда она в отраду тени

Песнь седьмая 243 Рассыплет свой алмазный блеск В темнеющих углах могилы; Но что? - какая польза мне? Се! - перва немощь, - первый червь, Предтеча вечности, - враг жизни, Вонзив кровавую главу В мою распадшуюся плоть, Уже ползет в застывших жилах! - Тогда и ту ослабшу ногу, Котора в мире колебалась, В отверсту занесу гробницу, Где погрузилася одна. - Ах! - медленно уже вратится На оси треснувшей своей Лет поздных томно колесо... Вы видите ли горлиц там, Пред западным лицем светила Из теплых вылетевших гнезд, Воркующих на ветхой кровле? - Вы видите - их вмиг не будет; Оне исчезнут в синеве. - О! - скоро с стоном разрушится Телесна храмина моя, В которой горлица тосклива, В слезах взирая непрестанно В ея решетчатую дверь, Мнит скоро выпорхнуть на волю. - Ах! близок час сей, как душа, Подобно горлице стенящей, Возьмет полет свой, - а куда?..» Тут старец, орошен слезой, Умолк, - а юноши и старцы Твердили весь увет его И впечатлели внутрь сердец; Но дряхлы жены, обаянны

244 Херсонида Арабского словами гостя, У коих сгиб морщин рисует Печать печальну: помни смертъ\ - С немым почтеньем приступили Лобзать края его одежды; Ни пыль, ни грязь не отвращали Благоговейных уст от ризы. В сих тихих нравственных беседах Селяне горных деревень Часы вечерни провождали, Пья сизой дым из трубок длинных, Доколь на западе заря Мерцая стала потухать; Уже внутрь хижин запылало Огнище посреди помоста, Питаемое горным маслом, Вкруг коего они, сидя, Пропели свой акшам-римас1, Но наш Шериф изнеможенный Не мог, как прочие, сидеть. Он на ковре лежал узорном; Потом, подъяв свою главу, С печальным вздохом возгласил: «Где верный посох мой! - И он устал; подайте мне! Подайте бедный посох мой! Уже довольно он служил; С ним я окончу драмму жизни! - Ты, отрок! - подойди ко мне! - И поведи меня туда, - На оный мшистый скат горы! - Там я в сей час, - избранный час, Ах! - может быть - уже в последний Молитва магометан по захождении солнца.

Песнь седьмая 245 Приятным наслаждуся видом Сей потухающей зари, Сего мерцающего неба, Сих хороводных ясных звезд; Потом, - приникнув, обращу Слезящий взор на общу матерь, Сырую землю, - где усну, - На сей врачебный сумрак света, Любезну зелень прозябений! - Ах! - вы - оставьте здесь меня! - Ушел ли мой Мурза! - он в доме!» - Так рек Шериф - и был спокоен; Но он, как тихий пламень, гас. Уже Мурза распростирает В объятиях единокровных Сиянье радости домашней. - Мать нежная его объемлет; В нем милого пришельца лобжет, Драгого сына в нем находит, Исполненна душевной пищи; Второго видит в нем Шерифа И льет потоки слез отрадных. - «О сын мой, сын любезный мой! - Так вопияла мать счастлива С слезящей некоей улыбкой, - Благодарю Пророка ныне, Что осенил он жребий сына; Благодарю его за счастье... Ах! сын мой! - как утешишь ты Свою слезящу милу Цульму! Она и день и ночь вздыхала, Страдала, млела, тосковала; О сколько слез она лила? - Как усладишь ея минуты? Как совершишь ея надежды? -