Запропали где-то ключи, а больше ничего не случилось. Чей-то кот нагадил под дверь, а больше ничего не случилось. Обозвали дурой в метро, а больше ничего не случилось. На ботинке лопнул шнурок, и больше ничего не случилось. За зимой явилась весна, но больше ничего не случилось. Без причин распухла десна, но больше ничего не случилось. Если можешь, цепь оборви, назови последствий причину — просто не случилось любви, значит, ничего не случилось… Повезло всаднику без головы: ему не морочат голову соседи, и начальство не устраивает головомоек. Он не теряет голову от любви и горя, у него не болит голова от забот… И при этом, он ещё и путешествует… Гололедица облила акации прозрачным леденцовым скафандром. Город звенит, хрустит и боится — дворники солят тротуары, тротуары просаливают прохожих, прохожие роняют солёные словечки, которые падают отвесно и превращаются в соль земли русской, упакованную в серый картон, выданную красноруким дворникам, рассыпанную по тротуарам, разъедающую ботинки прохожих, которые роняют соленые словечки, потому что всё равно скользко. Баллистика есть точная наука. Когда в твоих руках согнётся луком упругий стан, и к тёмным небесам закинутся грудей боеголовки, прошу тебя: не божьею коровкой, но мужем выступай! И за тобой останется сладчайшая победа!.. «Будь же стратегом, Лебедь!» — просит Леда, но Он опять под властью Ганимеда, вчерашних сплетен, сытного обеда — и не готов вести священный бой… Когда до сна какой-то краткий час, бывает так: нашарю вдруг пятак, оглаженный бессчётностью касаний, потёртый и заношенный в кармане, для верности прищурю правый глаз и — как влеплю в орлянку сам-на-сам! И выиграет правая у левой рука, но всё равно не станет драться, не скажет «Нам давно пора расстаться!», не сложит тихий кукиш за спиной, сообразуясь, верно, с головой — хоть глупой — но одной. У грека негреческий профиль — такая беда! Потомок Ахилла прохожим суёт лотерею, дрожат у причалов, как в оные годы суда, и дико растут апельсины вдоль улиц Пирея… А я строю горку из косточек синих маслин, тяну потихоньку из крохотной чашечки кофе, решая в уме с ударением: эллин — эллин? Хоть это неважно — у грека негреческий профиль. Озабоченной мухой, бодающей тупо стекло, деловым паучком, отрезающим мухе пути, домработницей Тоней, уверенной, что истекло время жизни пустых насекомых, и надо мести паутину со стен, а нахалку прихлопнуть к окну пожелтелой газетой, свистящей и жесткой, как кнут, — кем я стану, когда, отбоярив земную вину, из иных измерений меня в эту точку вернут? Халвою и серой пропах — с улыбкой на странных губах, всегдашним изгибом: о, чья-то погибель! И чья-то надежда и страх!.. Из почки, из точки, из споры, из — даже не на спор — но ссоры — осколок зеркальный мне — каменной, скальной, бегущей от всяких повторов, ты выпал! Козырная карта! Кому?! Безголовой, азартной! До линий руки отраженьем, до вдоха, до века суженья!.. …О, бедные матери Спарты! Как бисер низалась Держава тысячу горьких лет — бранила, хранила, держала, любила, растила, сажала, до судорог раздражала, но всё же была Державой тысячу гордых лет… Противен день, как спущенный чулок, Неряшеством дождливых серых стрелок… Когда в порядке был бы потолок, Я на него часами бы смотрела… Когда б не ветер, вышла б побродить В бензиновой и прочей градской вони… Когда бы огород не городить, Зашла бы к вам без всяких церемоний. Без удивлений («Раз пришла — сиди!») Вы б разобрали спутанные пряди, Поправили бы брошку на груди И что-нибудь ещё в моем наряде… И стал бы так неважен разговор, Как правила деления для Леды И, размыкая бублик — нудный тор, — День обратился б в штопор Архимеда, И красное вино из сулеи, Не иссякая, стало б литься, литься… …Но даме из порядочной семьи От скуки должно только удавиться!.. |
