II – Скажи мне, милая хозяйка, Зачем подушек вам гора, И много ли бедняжка чайка Тебе даст пуху и пера? – Подушки – дорогая мебель, В достатке с ними человек; И не какой-нибудь фельдфебель Мой старичок, – он родом грек! – Но вы стары, но вы бездетны, И будет пухом вам земля, К чему вам перяная Этна, К чему перинные поля? – На всякий случай, от обилья Не пропадают, господин! – Положим, что и так, но крылья, Но крылья же не для перин? – А крыльями, когда в постели Клопы-мерзавцы наползут, Мы мажем тюфяки и щели, Макая их, сынок, в мазут. – Всё не без пользы, значит, в мире, Но крылья мне ты подари! – Корзинка полная в сортире Припасена их… Что ж, бери! III И я бедняжечку с молитвой К себе в келейку перенес И остро выправленной бритвой Ей крылья пепельные снес. И труп бескрылый старушонке Отдав, я крылия раскрыл Как для полета и к филенкам Входным гвоздочками прибил. Эмблема вечная поэта, Мечтой крылящего без крыл, Красуйся в келии аскета И охраняй от грязных сил Действительности гнойноокой Никем не торенный порог! Вам цели более высокой Господь предначертать не мог. Как треугольник ока Божья, Белейте радостно с дверей, Напоминая сине ложе Неискрыляемых морей; Напоминая, что ковылья Рубашка телу лишь конец, Но что отрубленные крылья Возьмет в безбережность Отец! IV Когда же, весь в парах от гнева, Роняя из ноздрей огонь, Прискачет снова с королевой Теперь неукротимый конь, — Я из цветов и паутины Сплету неуязвимый шлем И вам на радужной вершине Одену золотой ярем… И шлем, какого ни Меркурий Не надевал и ни Орланд, — Весь шорох, шелест, весь в лазури, Весь светозарный адамант, — Я ей, коленопреклоненный, Певец, оруженосец, паж, Подам предельно умиленный, В слезах от радости. Она ж Крылатой царственной короной У моря голубых зеркал С улыбкой удовлетворенной Покроет кудри… И отдал, Поверьте, каждый б из парящих И жизнь и песни и крыло, И два крыла, лазурь разящих, Чтоб обвивать ее чело! 22 февраля
Феодосия Мука насущная Под окном у моей королевской конуры Нерабатки причудливых роз, — Хлопотливо там квахтают черные куры, День-деньской разрывая навоз, Потому что болото мостят мне вассалы, Высыпая у дома помет; Но зато так поистине царственны залы Голубые, где дух мой живет, Что с веселием детским пернатым мещанкам Я бросаю задорное: ку-ка-ре-ку, И нередко к соседских помоев лоханкам Подливаю спитого чайку. Но сегодня, взглянувши в рябое окошко, Я впервые заплакал навзрыд, Словно в сердце вкогтилася черная кошка, Словно в горло вцепился мне стыд. Гнилоглазый был день, и сопливые тучи То и дело сморкались в навоз, И на преющей, вздувшейся мусорной куче Белокрылый сидел альбатрос И, с опаской в глазенки хатеночек глядя, Из-под кала клевал потроха Собачонки издохшей: какой-нибудь дядя Милосердный ей дал обуха. Альбатрос, альбатрос, и в лазоревом чуде Для крылящего жизнь нелегка, Очевидно, и синие вечности груди, Как у нищенки, без молока, И насущного хлеба презренная мука Всем равно на земле суждена, И свободного в мире не может быть звука, И полынию чаша полна! И такой же ты бедный, отверженный Лазарь, Что от брашна чужого живет, Как и тот, кто с проклятием по пыли лазит, Воскрыляя мечтой, как поэт! И всё те же должны мы вертеть веретена И продажными делать уста, Потому что прострешь ли за коркой ладони, Называя им крылья Христа? 24 февраля Феодосия Избиение крылящих Февраль не больно любит вёдро, Любовница на нем повисла Ревнивая, что часто ведра Роняет вместе с коромыслом, И жалкая бывает весень На склонах выжженных Тавриды, И, если б не исполнил песен, Замерз бы в выцветшей хламиде Певец лазурной небылицы, Для неизверившейся Музы Волшебных сказок вереницы Чрез распахнувшиеся шлюзы Души роняющий и в стужу. Но вот уже лучи разули Обутую в отрепья лужу И смело родники вздохнули. Сегодня же вдруг защелкали Голодные дробовики, — То вестников весны встречали Сторожевые старики. Вот, вот под облаками первый Весны-прелестницы гонец, Змеится тоненькою вервью Подснежник в крылиях – скворец. Но неприветливо встречает Гостей крылатых человек, И вестниц первых ожидает В желудке даровой ночлег. И только часть усталых пташек По куполам монастыря В святой обители монашек Спасла вечерняя заря. Смотри, смотри, осьмикрылатых Покрылись факелы крестов В заката пурпуровых латах Гирляндами живых скворцов. Вихрятся черные по граням, Кружатся дружно щебеча, И рада птичьим оссианам Осьмиконечная свеча! Так подле мертвого Нарцисса, Рыдая, бьются серафимы На фресках Джиоттовых в Ассизи В базилике неоценимой, Но только там срывают птицы Одежды с ангельского тела, Здесь перелетных вереница Кресту псалом хвалебный пела. Псалом весны, что рядом с храмом В зеленой мантии взвилась И расстилает над Бедламом Свой одуряющий атлас! Видали много мы уж весен Кругами орошенных вежд, Но мы и эту просим, просим, Хоть без иллюзий и надежд! Мы нынче пастырь без отары, Глас извопившийся пустынь, И потому волшебной чары Мы в келье пригубим окрин С волшебноокою малюткой, На огнедышащем коне Несущейся уже близютко По белоснежной пелене! |
