– Что теперь делать? – монотонно твердила Джамиль.

– Не знаю, – отвечал я. – Первым делом нужно посадить тебя и Джейро на «Лайлиом» и отправить в Лури.

– А потом?

– Может быть, поеду с вами, – вздохнул я. – Бедного малыша не вернешь. Когда-нибудь я убью Азрубала – вернусь в Роумарт на собственном корабле.

Джамиль промолчала. Я вытащил из кармана чек на триста тысяч солов и переложил ей в кошелек, висевший на поясе.

– Пусть пока лучше хранится у тебя. Он выписан на предъявителя. Им может воспользоваться любой. Помни также, что это большие деньги, и пока деньги лежат на счету дома Урд, этот чек будет оставаться предметом охоты. Забрав деньги, мы накажем Азрубала самым чувствительным для него способом.

– От этого не легче.

– Понимаю. Но мы сделаем еще что-нибудь.

– Не возвращаться же в Роумарт! – умоляюще вскинула на меня глаза Джамиль. – По крайней мере, не сейчас! Тебя убьют, не пройдет и недели!

– Вероятно, ты права. Но помни, что мы не беспомощны и готовы мстить.

– Как!?

– Когда мы прибудем в Лури, сделаем вот что…

Джамиль внимательно меня выслушала.

– Хорошо. Это верная идея, и надо ее выполнить. – Она резко повернулась, схватила куклу и выбросила ее из флиттера. Закружившись в воздухе, та исчезла в лесу.

Ближе к полудню мы были уже в космопорте. Я посадил флиттер рядом с лорквиновским «Лайлиомом», перенес багаж, а Джамиль – все еще спящего Джейро.

Сзади раздались тяжелые шаги. Резко обернувшись, я увидел кожистые желтые лица четырех лоуклоров. Меня связали и на веревке, обкрученной на шее, потащили волоком. Последним проблеском сознания я увидел открытую дверь станции техобслуживания и чернобородого человека, который даже не попытался убрать с лица жадное . удовлетворение. Заметив мой отчаянный взгляд, он поднял руку в насмешливом приветствии:

– Хэлло, дружище! Придется тебе поплясать с девочками! Может быть, они дадут тебе попробовать кой-чего, прежде чем сварят твою вонючую голову!

Затем веревка натянулась, и я потерял сознание.

Лоуклоры шли степью, а я, где бегом, где ползком, тащился за ними. В миле от терминала оказался их лагерь, там меня привязали к повозке. Прошел еще час, и солнце, наконец, село среди пылающих оранжевых и желтых туч. Я несколько раз безуспешно пытался развязать узел на шее. Лоуклоры, казалось, были рассеянны, но глаз с меня, тем не менее, не сводили. От нечего делать я стал пристальней изучать своих мучителей. Все они являлись зрелыми воинами так называемой категории третьего оперения: массивные, значительно выше меня ростом, с большими шишками на низколобых головах, широкими вывороченными ноздрями и косо срезанными подбородками. Мужчины носили просторные штаны, женщины черные юбки, грязные белые жилеты и конические кожаные шапки с длинными ушами, развевающимися по ветру. Кроме того, лица их густо были испачканы белой краской.

Степь погружалась в сумерки. Лоуклоры развели костер, и один из молодцов подошел посмотреть на меня.

– Сейчас потанцуешь! Всякий новичок в лагере обязательно для начала танцует с девочками. Они отличные танцорки, так что уж постарайся. А потом мы поступим с тобой в полном соответствии с полученными инструкциями!

– Плевал я на все ваши инструкции! – разозлился я. – Единственная правильная инструкция – снять эту поганую веревку и вернуть меня в терминал!

– Может, оно, конечно, и так, – задумчиво протянул лоуклор. – Но сначала ты все равно должен потанцевать с девочками. Что однажды заведено, то никогда не может измениться. Это путь воды, земли и неба.

Вскоре меня притащили к костру, где стояла группа из шести девушек, беспрерывно припрыгивающих, взмахивающих руками, дергающих головами и издающих при этом хриплые возбужденные звуки.

С меня сняли веревку, и сразу же какая-то старуха заиграла на высокой узкой виоле. Виола хрипло стонала. Постепенно стон перерос в медленную тягучую мелодию, под которую старуха стала приговаривать:

– Дум-дум-дум! Танцуй всю ночь у храброго огня! Танцуй, пока заря не поднялась! О, старый песок, о, старый огонь! Все неизменно, девушки танцуют всегда! Танцуй и ты этот старый танец, танцуй!

Виола визжала и стонала, девушки подпрыгивали все выше и выше, выкидывая в разные стороны сильные ноги, постепенно окружая костер и поглядывая на меня. Затем меня стали подталкивать все ближе к ним и в конце концов просто схватили и бросили через костер, где я оказался в тугих объятиях одной из танцовщиц. В нос ударил едкий и противный запах ее тела, я попытался отшатнуться, но она быстро передала меня подруге. Та стала снова подталкивать меня к огню.

– Прыгай через костер! Позабавь нас! Мои острые зубки помогут тебе поспешить! Сейчас начну кусать тебя, пока не перепрыгнешь! – И она приблизила ко мне отвратительное лицо со сверкающими зубами. – Прыгай!

Я успел еще подумать, что костер слишком широк и высок для прыжка, и поэтому отскочил в сторону. Но меня снова поймали и снова потащили к огню. У третьей танцовщицы зубы оказались мелкими и острыми, как у мыши. Я не стал сопротивляться, но, схватив за свободную руку, сильным движением швырнул ее через костер. Девушка упала на другой стороне и какое-то время лежала, напоминая жука, перевернутого на спинку. Из рядов наблюдающих послышался гулкий звук, словно лоуклоры аплодировали моему техническому приему. Девицы завизжали и пустились в окончательно сумасшедшую пляску. Меня снова бросили на другую сторону костра. Я не стал дожидаться новых вонючих объятий, а сразу же схватил первую подвернувшуюся ногу, уронил девицу на землю и изо всех ударил ее по голове. Потом еще раз и еще. Послышался неприятный хруст ломающихся костей, и танцорка затихла. Я вытащил из-за кожаного пояса нож, встал на колени и приготовился встретить очередную жертву. Ждать пришлось недолго, я полоснул подскочившей танцовщице по животу, и она откатилась в сторону, придерживая выпадающие внутренности.

Музыка внезапно смокла.

– Танец закончен! – прокричала старуха. – Заколите его железными пиками!

– Заткнись, старая сука! – остановил ее какой-то воин. – Приказ был таков: он танцует с девочками, мы собираем наше железо.

С явным сожалением меня оттащили от костра. Я не сопротивлялся, счастливый уже тем, что пока остался жив.

– Ты будешь рабом, низшим из низших! Ты будешь носить воду и мыть склоны гор! – провизжала мне прямо в ухо одна из девиц.

После этого меня бросили у повозки безо всякого присмотра, если не считать двух мальчишек, скакавших неподалеку и постоянно пяливших на меня глаза. Я залез под повозку и попытался заснуть.

Так началось самое тяжелое время в моей жизни. Я стал рабом, то есть существом, обреченным на неудобства, боль и бесправие. Я видел такие вещи, что волосы вставали дыбом от ужаса, порой мне чудом удавалось избежать невероятных мучений. В то время я с полным правом мог каждую минуту считать последней, бывало, последними казались дни. Но дни постепенно превращались в месяцы, а жизнь моя все так же висела на волоске. Я никак не мог понять одного: почему меня не убили? И мне никак не удавалось объяснить это. В конце концов я пришел к выводу, что произошла какая-то ошибка, и лоуклоры взяли меня в рабы из-за моей физической выносливости. Потом забрезжила и надежда.

Раб, по понятиям лоуклоров, должен был исполнять все, что приходило в голову кому угодно из них. Большинство приказаний оказывались совершенно бессмысленными. Я обнаружил, что психология этих номадов очень примитивна, эмоции им практически неизвестны, у них нет дружбы, и соратники по резне и дракам в любой момент могли сами стать жертвами. Я попал в племя Гинко, своей жестокостью почти равное наводившим на всех ужас штренкам. Гинко не знали ни любви, ни ненависти, им была ведома только преданность своему племени. По отношению к женщинам здесь царила полная дискриминация; их подруги жили на специальных стоянках и рожали там детей. Но занимались детьми сейшани. Молодежь видела смысл и цель своей жизни, если эти слова вообще применимы, исключительно в драках, заканчивавшихся увечьями или смертью. Осторожные роумы пока еще контролировали ситуацию в том смысле, что у лоуклоров не было огнестрельного оружия; они обходились ножами, пиками с железными наконечниками, топориками с полукруглыми лезвиями на коротких рукоятках. Я внимательно наблюдал за техникой их борьбы, пытаясь понять и запомнить нечто, что могло впоследствии пригодиться мне самому.