— Прежде чем я скажу что-либо ещё, Ваше Величество, есть один вопрос, который я хочу прояснить. Вопрос, который слишком долго омрачал отношения между Республикой Хевен и Звёздной Империей.
Она остановилась на мгновение, словно даже сейчас ей было трудно набраться решимости, и твёрдо продолжила.
— Ваше Величество, мы знаем, кто подделал нашу предвоенную дипломатическую переписку. Мы не знали этого в то время, когда Республика возобновила боевые действия, — она посмотрела прямо на Елизавету, встречая неожиданно вновь поднявшееся напряжение королевы. — Даю вам слово — моё собственное слово и слово Республики Хевен — что лишь значительно позже операции "Удар грома" мы обнаружили, главным образом, благодаря удачному стечению обстоятельств, что на самом деле Звёздная Империя говорила правду о переписке правительства Высокого Хребта. Что версия, которую я видела в Новом Париже, и которую видели вместе со мной мои министры, была изменена ещё до того, как пришла к нам… и, несмотря на то, что она несла действительные коды аутентификации вашего министерства иностранных дел, никем из мантикорцев. Два человека, ответственные за это — Ив Гросклод, наш посол по особым поручениям у вас, и государственный секретарь Арнольд Джанкола.
За исключением Хонор Александер-Харрингтон и Антона Зилвицкого, все мантикорцы в каюте застыли в шоке, и глаза Елизаветы Винтон загорелись. Она быстро, гневно открыла рот… и заставила себя закрыть его и расслабиться.
— Мы не знали, что сделал Джанкола, пока мистер Гросклод не погиб в крайне подозрительной "катастрофе аэромобиля". Катастрофе, которая выглядела необыкновенно похожей на самоубийство… или — Причарт впилась глазами в Елизавету, а потом бросила взгляд в сторону Хонор — на то, что его вынудили убить себя, врезавшись в скалу. Можно сказать, почти как если бы он был обработан.
Глаза Елизаветы сузились. Она не представляла, куда клонит Причарт, но Ариэль всё ещё мурлыкал возле её шеи, а выражение лица Хонор было таким же собранным и спокойным, и она заставила себя подождать.
— Кевин вот, — Причарт кивнула в сторону Ушера, — отличается отвратительно подозрительным характером, и он уже работал над вопросом о переписке. После столь эффектной гибели Гросклода эти его подозрения не находили себе места. Ему не потребовалось много времени, чтобы обнаружить доказательство того, что переписка была изменена на нашем конце. К сожалению, это "доказательство" было явно подделано, очевидно, с целью впутать Джанколу.
Она очень тонко улыбнулась при виде несомненного замешательства Елизаветы.
— Мы пришли к заключению, что Джанкола организовал это сам, рассчитывая, что если явно подделанные доказательства будут указывать на его вину, всем будет совершенно очевидно, что обвинение сфабриковано, а кому нужно фабриковать обвинения против виновного? Другими словами, он хотел, чтобы мы публично представили это доказательство — по крайней мере, такова наша теория. И затем, — выражение её лица напряглось при воспоминании о той ярости и разочаровании, — Джанкола погиб в ещё одной катастрофе аэромобиля, в этот раз, насколько нам удалось выяснить, в настоящем несчастном случае.
— Вот в каком положении мы оказались. У нас не было настоящих доказательств, только очевидно поддельные документы. Единственные два человека, о которых мы были относительно уверены, что они знают, что произошло, были мертвы. И хуже того, они оба погибли в катастрофах аэромобилей… которые, так уж вышло, были любимым средством Государственной безопасности для устранения "неудобных" личностей. Учитывая влияние партии войны в Конгрессе, то, что мы ничего не могли доказать, и огромные подозрения, которые бы вызвали у всей Республики обстоятельства смерти Гросклода и Джанколы, мы просто не могли представить нашу теорию и ждать, что Конгресс согласится признать, что кто-то в Республике — не просто в Республике, а на самом высоком уровне нашей администрации — манипулировал перепиской. Что он манипулировал нами — манипулировал мной, — чтобы заставить призвать к возобновлению военных действий, потому что мы искренне полагали, что правительство наших противников не только использует дипломатию в собственных циничных целях, но и лжёт о наших собственных дипломатических нотах.
В её негромком голосе была заметна нотка откровенного вызова, и Елизавета выдержала достаточно долгую паузу, чтобы убедиться, что держит свой собственный голос под контролем.
— Как долго вы знали — или, по крайней мере, подозревали? — спросила она затем.
— Джанкола погиб в сентябре 1920 года, — решительно ответила Причарт. — Мы уже подозревали, что случилось, но пока он был жив, расследование продолжалось. Всегда был шанс, что мы найдём настоящие доказательства, которые были нам нужны.
— Но вы знали — знали почти два стандартных года — что мы говорили правду. Что это ваш человек фальсифицировал переписку! И вы ничего не сказали!
Елизавета смотрела на Причарт яростным взглядом, и некоторые хевениты сердито зашевелились, ощущая его обвинительный гнев, но президент только кивнула.
— Насколько мы что-либо "знали" — да, — сказала она. — И это, Ваше Величество, было причиной, по которой я предложила провести наш саммит. Потому что как только стало ясно, что мы не сможем найти доказательства случившегося, настало время закончить войну, что бы для этого не требовалось, даже если пришлось бы признать правду перед вами — перед вами лично, когда вы и ваш древесный кот могли бы оценить мою искренность. Мы всё ещё не могли обнародовать информацию дома, не больше чем вы могли снять Высокого Хребта до войны. — Её глаза слегка напряглись, когда она напомнила Елизавете о её собственной опыте с ограничениями, которые могут наложить политические соображения. — Но я была готова рассказать об этом вам — и пойти на значительные военные уступки с нашей стороны — чтобы добиться мира. Поэтому, когда ваш капитан Терехов отправился на Монику, я послала вашу кузину домой именно для этого. И мы обе помним, что случилось потом.
Она, не дрогнув, удерживала гневный взгляд Елизаветы, и мантикорская королева ощутила холодный шок, когда вспомнила. Вспомнила свою ярость, свой отказ от саммита — своё решение возобновить военные действия вместо переговоров.
Повисла тишина, хрупкая и звенящая от собственной напряженности, и Причарт подождала несколько секунд, прежде чем снова заговорить.
— Когда вы атаковали Ловат, — сказала она негромко, и глаза Елизаветы блеснули, когда она вспомнила, кто погиб тогда, — мы узнали, что ваша новая система наведения дала вам решающее военное преимущество. Или даст, когда вы завершите её повсеместное внедрение. Поэтому мы — Томас и я, — она кивнула на Тейсмана, — организовали операцию "Беатриса". Томас спланировал её, но я попросила его об этом. Никто из нас не ожидал, что она станет такой кровавой — для обеих сторон, — как вышло впоследствии, но я не стану притворяться, будто мы полагали, что наши потери будут невелики. И всё же после срыва саммита, после вашего наступления и ввиду такого подавляющего преимущества вашего нового вооружения, мы видели свою единственную надежду в том, чтобы добиться полной победы до того, как вы развернёте свои новые системы на всём флоте. И судя по нашему анализу Битвы за Мантикору, нам это почти удалось.
Она помедлила на мгновение и пожала плечами.
— Проиграв Битву за Мантикору, мы проиграли войну, Ваше Величество. Мы знали это. Но затем, к нашему удивлению, вы прислали адмирала Александер-Харрингтон. Вы не представляете, какое искушение я испытывала рассказать ей правду. Не сразу, но после того как ближе познакомилась с ней. Но я не могла. Отчасти из-за всё тех же внутриполитических ограничений. После того, как Битва за Мантикору нанесла тяжёлый урон моей администрации, управлять внутренними процессами стало так же трудно, как и бороться с внешним врагом, но это была только одна из причин. Возможно, другой было то, что я просто слишком долго хранила секрет. Быть может, я бы рассказала ей, если бы её так поспешно не отозвали. Не знаю. Но когда ваша система была атакована, среди нас нашлись те, кто видел в этом почти божественное вмешательство. Возможность в конце концов победить — или, по крайней мере, избежать поражения.
